— Телевидение… — пробормотал Бренвен. Она даже не задумывалась о телевидении. Она рассчитывала, что, работая в библиотеке, будет писать статьи и пытаться пристроить их в газеты или журналы. Ей не понадобилось много времени, чтобы выяснить: даже маленькие пригородные газетки вовсе не собираются брать ее на работу только на основании диплома по английскому языку, полученному в Редмундском колледже. Впервые за последнее время она ощутила легкое волнение.
— Телевидение! Да, я бы попробовала.
— Хорошо, — кивнула Эллен, а ее пальцы уже очищали маленькие луковички от прозрачной шелухи. — Я всегда говорила, что шаг вперед лучше, чем два назад!
Бренвен рассмеялась.
Три недели спустя она уже трудилась скромным гофером в студии новостей на пятнадцатом канале в Арлингтоне, и ей нравилось там все.
Ощущение немедленной и близкой связи с происходящим вызвало изумление и восхищение у Бренвен, когда она впервые столкнулась с телевещанием. Она почувствовала это, едва войдя в дверь студии, и ей казалось неважным, что она всего лишь носила пленки, фотографии, сценарии и записки от начальника станции к продюсерам, от продюсеров к сценаристам, от сценаристов к репортерам и так далее, снова и снова по кругу. Эта телестанция была недавно организована, и штат был небольшим, когда она присоединилась к нему. Бренвен набиралась опыта вместе со станцией. В 1968 году было много плохих новостей: убийства Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди; вооруженные разгоны демонстраций как за гражданские права, так и за мир; а в конце года погиб Томас Мертон — монах и писатель, чьи сочинения находили большой отклик в душе у Бренвен. Возможность обсудить эти трагедии и поразмышлять над ними с коллегами из студии новостей позволяла легче перенести их.
Первая возможность составить собственное телевизионное сообщение представилась Бренвен в связи со смертью Мертона. Она предложила написать репортаж для полуденного выпуска новостей, старательно объясняя при этом, что хочет только написать его, но не появляться сама перед камерой. Она увидела это событие под углом, который казался настолько очевидным для нее, что оставалось только удивляться, как люди с большим, чем у нее опытом, не заметили этого: ирония судьбы — Томас Мертон, монах-траппист, в течение долгого времени живший вдали от мирской суеты, погиб в результате глупого несчастного случая: мокрый пол, электровентилятор — его убило током. И это как раз в тот момент, когда он вышел из затворничества, начал путешествовать и выступать с проповедями за мир и установление гармонии между нациями. В истории с Мертоном все работало на Бренвен: уникальный подход, глубокое знание предмета, способность увидеть в гуще событий то из них, которое даст возможность наиболее ярко проявить свои таланты, и ее секретное оружие — писательские способности, о которых никто и не догадывался. Ее репортаж затмил все остальные репортажи в полуденном выпуске новостей, и поэтому его повторили в вечернем одиннадцатичасовом. На следующий день другие телевещательные станции передали отрывки из репортажа Бренвен об иронии смерти Томаса Мертона. Бренвен заметили, и вскоре она уже готовила репортажи и сообщения, в которых сразу же стало проступать то, что позднее станет ее отличительной чертой как журналиста — уникальная интуиция, способность проникновения в самую суть дела наряду с сочувственным отношением к своему предмету.
Неофициально в студии новостей в течение всего года то стихали, то усиливались толки о заговорах. Особенно после публикации заключительного доклада комиссии Уоррена, в котором отрицалось наличие заговора в убийстве Джона Кеннеди. Само слово «заговор» делало Бренвен нервной и пугливой, потому что вызывало у нее мысли о Джейсоне Фарадее. Или скорее заставляло ее стараться не думать о нем. Если это был заговор, и если в нем был замешан Джейсон, то это означало бы, что события совсем вышли из-под контроля. Но избавиться от мыслей о заговоре было сложно, хотя она старалась никогда не произносить это слово и всегда держаться на периферии таких дискуссий. Смерть Томаса Мертона казалась ей «удобным» несчастным случаем. Только необычайным усилием воли она смогла заставить себя проигнорировать свое интуитивное убеждение в том, что гибель Мертона чем-то напоминает ей «случай» доктора Натана. Снова и снова она повторяла себе, что становится параноиком, пока сама не поверила в это наполовину.
И поэтому таким облегчением стало для нее наступление 1969 года, когда после года официального раздельного проживания с мужем Бренвен был предоставлен развод. Может быть, сейчас она сможет дышать полегче, отважится сама съездить куда-нибудь на денек-другой, сможет находиться ночью за пределами тщательно охраняемого поместья Эллен Кэрью. Все кончено; Джейсон действительно отпустил ее!
Гарри Рейвенскрофт позвонил ей февральским воскресным утром.
— Бренвен, ты сможешь приехать в Рейвен-Хилл сегодня после обеда? У меня есть кое-какие новости, которые, я уверен, заинтересуют тебя, кроме того, есть… э-э… сюрприз. Миссис Бичер посылает тебе привет и просит передать, что она сделает твой любимый «Черный пирог», если ты приедешь.
«Черный пирог»! Никто не мог приготовить эту исключительно южную комбинацию из нежного теста, орехов и толстого слоя шоколадной помадки лучше, чем миссис Бичер.
— Гарри, ты же знаешь, что против «Черного пирога» миссис Бичер устоять невозможно. Я приеду, но неужели тебе действительно необходима эта таинственность? Не можешь ли ты хотя бы намекнуть, о чем пойдет речь?
— Нет, нет. Это слишком важно. Ты приедешь около трех часов? Жду тебя, Бренвен, мы уже давно не виделись.
— Да, давно. Я тоже жду встречи. До скорого.
На своем сером «форде-фальконе», который Бренвен приобрела после того, как выписалась из больницы, она прибыла в Рейвен-Хилл точно в назначенное время. Ее приезды сюда в последнее время были очень редки, потому что дорога проходила слишком близко к Редмунду, чтобы она могла чувствовать себя спокойно, и сейчас она поняла, как соскучилась по этому месту, а также по миссис Бичер. И еще ей не хватало Гарри, хотя он и навещал ее время от времени в коттедже Эллен. Бренвен медленно подъехала к последнему повороту подъездной дороги, думая о том, что Рейвен-Хилл — хороший, очень мирный дом, даже несмотря на то, что его теперешний хозяин — такой беспокойный и сложный человек. Ей нравились достоинства и простота архитектуры здания. Когда она оставляла машину под аркой, то заметила, что старая глициния, несмотря на то, что ее узловатые ветви казались совершенно мертвыми, уже пустила новые ростки, которые вскоре должны были зазеленеть. Вскоре после этого пухлые бутоны превратятся в роскошные гроздья цветов. Через несколько недель, подумала она, подходя к двери дома, вся эта кажущаяся безжизненность будет переполнена новой силой — цвет, благоухание, бегущие по веткам соки, капающий нектар, пение птиц…
И все же — Бренвен окинула взглядом холмы — это место было таким уединенным! Она невольно вздрогнула при мысли об этом, а затем подумала: «Я еще не преодолела случившееся. Я еще боюсь находиться в одиночестве в уединенном месте, боюсь, что Джейсон придет за мной».
Входная дверь распахнулась у нее за спиной, и Гарри протянул:
— Ну же, Бренвен, не стой здесь открыв рот, как турист. Ты уже сотни раз видела мой двор. Входи, входи!
— Замечательный двор, — ответила Бренвен. — Иногда я забываю о том, насколько он прекрасен. — Она подставила ему щеку для приветственного поцелуя.
— Давай я помогу тебе снять пальто, моя дорогая. В любой момент, когда ты захочешь уехать из коттеджа Эллен — который, хоть и очарователен, все же маловат — тебя будут ждать здесь более чем с нетерпением. Миссис Бичер была бы на седьмом месте от счастья. Сейчас, когда ты стала приезжать так редко, она готова прожужжать мне все уши разговорами о тебе. Я уверен, что ей хотелось бы, чтобы я либо женился на тебе, либо удочерил!
— Вот уж действительно!
— Правда! — Гарри проказливо усмехнулся. — После тебя, моя дорогая, как обычно, в библиотеке. Позже мы выпьем кофе в маленькой столовой. Я проявил демократичность и пригласил миссис Бичер присоединиться к нам, так как она, без сомнения, все равно будет вертеться вокруг. Мы будем пить кофе, а не чай, потому что она сказала, что чай не идет к «Черному пирогу». Ты чувствуешь, каким подкаблучником я позволил себе стать?
— Ты сегодня действительно находишься в экспансивном настроении, — заметила Бренвен, устраиваясь в большом кресле. Небольшой огонь уютно горел в камине.
— Это потому, что я просто переполнен новостями. Ты готова?
Бренвен кивнула.
— Ты никогда не догадаешься, кто мне позвонил и предложил оливковую ветвь мира.
— Боюсь, что догадаюсь.
— Правильно. — В глазах Гарри появился серебряный отблеск, как это бывало с ним всегда, когда он был чем-то взволнован. — Твой, теперь бывший, муж Джейсон Фарадей. Пригласил меня пообедать с ним в клубе преподавателей, прямо как в старые времена. Я, естественно, пошел из любопытства.
— Естественно. — Бренвен старалась сохранить нейтральное выражение лица, хотя ее уже охватило беспокойство.
— Джейсон уволился из колледжа, Бренвен. Он сказал, что мы празднуем последний раз, когда его нога ступает в клуб преподавателей Редмундского колледжа. Ни больше, ни меньше! — Гарри щелкнул пальцами. — Он уезжает, даже не позаботившись о том, чтобы доработать до конца семестра.
— Ну, я полагаю, это не должно быть для тебя сюрпризом. За последние пару лет занятия, которые он проводил, стали такими же редкими и ценными, как драгоценные камни. Ты уверен в том, что он уволился? Его не уволили?
— Я уверен. — Гарри сильно закивал головой, и его светлые и уже начавшие седеть пряди снова упали ему на лоб. — Чтобы уволить преподавателя, необходимы действия факультетского комитета, и, если бы сие имело место, я бы обязательно услышал об этом. Джейсон что-то задумал, Бренвен, с ним что-то происходит. Он был так переполнен самодовольством, что, казалось, увеличился в размерах вдвое против обычного. Он просто излучал доброжелательность. Сказал, что продает дом. Он не просто уезжает из Редмунда, он уезжает из страны! Собирается жить в Европе.