Мелвин Мортон широко улыбнулся. Его глаза сияли, как звезды, выглядывая из опутавшей их сети морщинок.
— Хорошо, хорошо. Но ведь в этом-то и все дело, не так ли? Помочь и исцелить.
Гарри оставил свой автомобиль у дома Бренвен, и она отвезла его на собрание на своем. На обратном пути она рассказала ему о сообщении, добавив под конец:
— Он сказал: «Ведь в этом-то все и дело, не так ли? Помочь и исцелить». Я почти благоговею перед Мелвином Мортоном, Гарри. Он обладает такой прекрасной простотой. Он одними этими словами выразил целую жизненную философию!
— Пф! — презрительно фыркнул Гарри. — Если это можно назвать философией — исходит ли это от самого Мортона или от так называемой александрийской целительницы. Это не более чем жвачка для масс, Бренвен. Этот мужчина — обычная деревенщина.
— Гарри!
— О, я не сомневаюсь в том, что он является настоящим каналом, но чего еще можно от него ожидать? Деревенщина транслирует другую деревенщину. Вся эта глупая болтовня о подъеме масс людей на более высокий уровень, о концентрических кругах, о том, что нужно быть частью группы… Это звучит как коммунистическая пропаганда!
— Может быть, у этого мужчины действительно есть дар, а ты ему немного завидуешь?
— Совершенно нет! Существует высший уровень, моя дорогая, ты должна знать это. Тебе стоит немного порыскать в своих прошлых жизнях, чтобы понять, что ты являлась одной из Элиты, как и я, впрочем. Я на самом деле уверен, что ты обладаешь способностями, которые заставят покраснеть от стыда любого трансканального медиума, если ты только захочешь ими воспользоваться. Мы — личности, Бренвен, мы поднялись над обычной толпой.
— И с какой целью, — спросила Бренвен сквозь сжатые зубы, — ты хотел бы, чтобы мы использовали свои предположительно огромные способности, Гарри? Устроить показуху, дать людям понять, какие мы великие?
— Когда достигаешь определенного уровня развития, то нет необходимости использовать силы для чего-либо, если ты только сам этого не хочешь. Если ты настаиваешь на обретении цели, я полагаю, ты могла бы считать, что люди Элиты призваны быть лидерами. Вести остальных своим примером, демонстрацией собственного превосходства. Сравнение Грасии с дрожжами в тесте просто смешно; это было бы самым настоящим расточительством — зарывать подобным образом свои таланты!
В голосе Гарри было слышно презрение. Бренвен почувствовала, что он искоса смотрит на нее, и повернулась, чтобы прямо взглянуть в его серебристо-холодные глаза. Она промолчала.
Гарри почувствовал воодушевление, вспомнив о том озарении, которое пришло к нему некоторое время назад, о том, что пришло время, когда их дороги с Бренвен должны разойтись. Он продолжил:
— Но ты именно это собираешься сделать, не так ли, похоронить себя в массах? И именно поэтому эта плебейская философия, которую ты услыхала сегодня, нашла такой отклик в твоей душе?
Бренвен нажала на тормоза, и автомобиль остановился перед ее домом. Она могла сейчас думать только о предупреждении Грасии против жадности и высокомерия. Гарри не был жадным, во всяком случае не в том, что касалось денег, но он определенно был очень высокомерным. И все же она нежно относилась к нему и даже по-своему любила. Она мягко сказала:
— Я почувствовала, что то, что я услыхала сегодня, является правдой, это правда для меня. Гарри, пожалуйста, вспомни о том, что мы с тобой испытали много лет назад в Пятой башне в Лланфарене. Мы ведь не сможем забыть это, не так ли?
— Да, это действительно так. — Голос Гарри был острым, как меч.
— Я тогда еще задала тебе вопрос, но ты так и не ответил мне на него. Я спросила: если мы действительно обладали когда-то такой властью, то не задумывался ли ты над тем, почему мы лишились ее? Можешь ли ты сейчас ответить на этот вопрос?
— Почему — не имеет значения. Я уже говорил тебе раньше, что меня не волнуют ярлыки вроде добра и зла и символика вроде света и тьмы, хотя ее избежать труднее. Нет, имеет значение только тот факт, что наша сила вернется к нам в течение этой жизни. Я видел это, и я чувствую это. Я знаю, что это правда.
— Хорошо.
Атмосфера в машине стала напряженной, наполненной значительностью. Было физическое ощущение того, что границы проведены и пути выбраны. Бренвен сказала:
— Я не буду спорить. Я просто скажу тебе, что думаю. А думаю я, что мы потеряли нашу силу, потому что как-то неправильно использовали ее. Возможно, мы заработали право на то, чтобы получить ее снова. Возможно, нам просто представляется еще один шанс. Или — и у меня есть основания считать, что причина именно в этом — вскоре случится что-то, для чего нам понадобится эта сила. Я скажу тебе правду, Гарри: руны сказали мне, или я сама сказала себе через руны, что моя сила снова вернулась ко мне. Она пришла ко мне, и я использовала ее совсем понемногу, как бы тренируясь. Ты назвал Мелвина Мортона деревенщиной. Что ж, деревенщина или нет, но своими словами он указал мне правильный путь. Какой бы властью я ни обладала, я намерена использовать ее для помощи другим и исцеления.
— И ни для чего больше?
— И ни для чего больше.
— Я надеюсь, ты понимаешь, моя дорогая Бренвен, — сказал Гарри обжигающим, как лед, голосом, — что я потратил на тебя очень много лет. Я не буду больше ожидать тебя. Это очень плохо. Мы могли бы достичь невероятных высот, объединив наши силы. Именно этого я всегда хотел. Но, как я сказал, когда мы достигаем определенного уровня развития, мы должны действовать индивидуально. Я не могу не чувствовать разочарования в тебе. — Он смягчился, лед в его голосе слегка подтаял. — Я знаю, что должен двигаться дальше. Я уже давно подумывал о том, чтобы уйти в отставку и уехать жить в Англию. На Британские острова, а если выразиться точнее, в Шотландию, Ирландию, Уэльс. Я думаю, сейчас пришло время. Ты не передумаешь и не поедешь со мной?
— Я не могу. — Она печально покачала головой. — Моя жизнь здесь.
— Тогда мы действительно достигли той точки, где наши пути должны разойтись.
Гарри, оттаивая, протянул руку к Бренвен и погладил ее волосы. Она наклонилась к нему, и он, в первый и, возможно, в последний раз, нежно поцеловал ее в губы.
— До свидания, Бренвен, — сказал он.
Она сидела в машине и смотрела, как он идет к своему «мерседесу». Она видела окружавшую его сверкающую, холодную голубую ауру. Но вокруг этой ауры, сверху на Гарри Рейвенскрофта давила другая, плотная и черная.
В ту ночь Бренвен приснилась Тьма, у которой было имя: Хаос. Хаос был наполнен отвратительным движением. Ужасные, бесформенные существа тянулись к его краю и переползали через него, оставляя мерзкие следы, вступали в мир Бренвен. За ними, как зловонная гора, вздымалось нечто слишком ужасное, чтобы смотреть на него даже во сне: Хозяин Хаоса, Воплощение Зла.
Глава 4
Ксавье Домингес закрепил на липучке сзади на шее свой католический воротник. Это было намного легче, чем застегивать его по-старому, но всякий раз он чувствовал себя так, как будто бы кого-то обманывал (как если бы он надевал не завязывающийся, а застегивающийся сзади галстук). Он поднял свое серебряное распятие, автоматически приложил его к губам и надел цепочку через голову. Он собирался на завтрак с Бренвен и одевал свой костюм священника, потому что, хотя она еще этого не знала, после завтрака им предстояло пойти в морг на опознание невостребованного тела, которое скорее всего было телом Сестры Эмеральд Перл. После смерти с бездомными обходились даже еще хуже, чем при жизни: их тела хранились на протяжении пары недель в холодных металлических ящиках, а затем, если они оставались невостребованными, передавались в медицинские колледжи для практики студентам. Ксавье не пошел бы в морг в обычной одежде; его уважение к мертвым требовало клерикального черного костюма.
Он прошел через холл в ванную и посмотрел на себя в зеркало над раковиной.
— Боже, — сказал он, одновременно проклиная и молясь, — иногда я ненавижу быть священником!
Он сомневался в том, что Господь услыхал его, и задумался, обеспокоился ли бы Он, если бы Он это все-таки услыхал. Ксавье смог расстаться со своими фантазиями о Бренвен меньше чем за сорок восемь часов.
А Бренвен находилась в состоянии сильного возбуждения, что было совсем непохоже на нее. Она никак не могла решить, что ей надеть и что сделать с волосами. Ресторан, в который ее пригласил Ксавье, находился в центре города, но он сказал, что хочет затем пригласить ее куда-то пойти и что объяснит это все за завтраком. Она опасалась выглядеть неуместно, как это случилось с ней два дня назад, но она хотела… Чего?
Она хотела ему понравиться. Даже не зная, кто такой этот Ксавье Домингес. Он мог находиться в той части города, например, потому, что был торговцем наркотиками. Но так или иначе он был единственным, к которому ее потянуло с момента ее расставания с Уиллом.
Она решила, что выглядит смешной, и, кроме того, у нее уже почти не оставалось времени. Игнорируя наряды, которые она разложила на кровати, она зарылась в шкаф в поисках своего любимого платья, которое всегда надевала, если не знала, что ей предпочесть: старое, мягкое вельветовое платье прямого покроя, которое когда-то было бирюзово-голубым, но после многих стирок стало аквамариновым. Подходивший ему по цвету пояс давно уже развалился на куски, и она подчеркнула талию широким коричневым кожаным поясом, настолько крепким, что носила его еще с того времени, когда жила в Лланфарене. Кожаные ботинки, также коричневые, были поновее, но не менее удобны. Она села перед зеркалом и расчесала волосы, а затем заплела их в одну длинную косу. На шею повязала шарф с узором «пейсли» и осталась довольна своим внешним видом. По пути к двери она захватила широкий плащ с поясом, который был ее любимой верхней одеждой, если не считать самых холодных зимних дней.
В конце концов она так заторопилась, что пришла раньше назначенного срока. Сев за столик у окна, так чтобы можно было увидеть, как Ксавье подходит к ресторану, заказала апельсиновый сок и кофе и принялась ожидать. По тротуару прошел одетый в черное священник, но она не обратила на него никакого внимания. Она не заметила, что священник зашел в ресторан, поговорил с хозяйкой, обвел глазами комнату и направился к ее столику.