— Доброе утро, миссис Фарадей. Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго. — Ксавье ожидал того момента, когда она поднимет на него взгляд и узнает. Ему не хотелось захватить ее врасплох, а она, казалось, была полностью поглощена созерцанием улицы из окна.
Конечно, он мог бы сказать ей по телефону, что он священник и что будет соответственно одет, но он не смог заставить себя сделать это. Сейчас он был даже рад этому, ибо реакция Бренвен почти что стоила того, чтобы расстаться с его фантазиями. На звук его голоса она повернула голову, подняла глаза, и на мгновение на ее лице появилось озадаченное выражение. Ксавье почти что слышал, как ее сознание говорило ей: это не считается. Затем ее глаза расширились, рот открылся, а бледная матовая кожа стала розоветь и розовела до тех пор, пока щеки буквально не загорелись.
Ксавье улыбнулся, очарованный ее румянцем.
— Я знаю, — сказал он, выдвигая стул и усаживаясь напротив нее, — мне следовало бы сказать вам об этом.
Все еще краснея от смущения, Бренвен рассмеялась.
Ксавье отметил:
— Я уверен, что никогда не видел раньше, чтобы кто-нибудь краснел и смеялся одновременно. Я даже не знаю, восхищаться мне или обижаться!
— О, — сказала Бренвен, подавляя свой смех и тяжело дыша, — я смеюсь не над вами. Я смеюсь над собой. Когда я думала, что я… — Ее голос прервался, щеки снова вспыхнули, и она, как обычно, спряталась за своими длинными ресницами.
«Господи, помоги, — подумал Ксавье, — она самая невероятная женщина из всех, которых я видел в своей жизни!» Он забыл, зачем он здесь, забыл, куда они отправятся позднее. Обе эти мысли были сметены острым желанием, которое поглотило его всего до самой глубины души. Он невольно понизил голос и склонился к ней через стол:
— Не смущайтесь. Для этого нет причины. Если я вызвал у вас интерес, то это мне только приятно, я польщен этим. Вы очаровательная женщина, и хотя я священник, но, кроме того, еще и мужчина.
«Это нечестно, — подумала Бренвен, все еще не глядя на него. — Я могла бы быть слепой и все же уже была бы наполовину влюблена в него только из-за звука его голоса». Затем подошла официантка с меню и дала им тем самым передышку, в которой они оба так нуждались. Когда они сделали свои заказы, Бренвен уже почувствовала себя более в своей тарелке. Она сказала:
— Так, значит, вы — священник. Римско-католический священник?
— Да, — ответил Ксавье, и его губы изогнулись в улыбке. — Именно так, священник, давший обет безбрачия. Но вы пока совсем ничего не рассказали о себе. Может быть, вы — одна из тех либеральных замужних женщин, которые не носят обручальных колец, и у вас есть верный муж и десяток детишек, ожидающих дома?
— Нет, я не замужем. Никаких детей дома. Но я не думаю, что для вас в вашем теперешнем положении это должно иметь какое-то значение.
Их глаза встретились, они оба рассмеялись и одновременно посерьезнели. Снова очень вовремя появилась официантка и спасла их от смущенного молчания, принявшись расставлять блюда на столе.
Бренвен ела молча, и он тоже. Она исподтишка бросала на него взгляды и была вынуждена признаться самой себе, что все еще чувствует влечение к нему. Она не знала, что ей делать с этим. Затем рискнула сказать:
— Должно быть, с вами это часто случается.
— Нет, — серьезно сказал Ксавье, зная, что она имеет в виду. — Не совсем.
— Я не понимаю.
Ксавье потянул свой воротничок. Он выглядел и чувствовал себя неловко.
— Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?
Но честность Бренвен уже одержала верх в этой борьбе.
— Я думаю, что, если мы не собираемся сразу же перейти к разговору о Сестре Эмеральд Перл, а затем расстаться, чтобы больше никогда не видеть друг друга, нам было бы лучше обсудить это, потому что мы — совершенно очевидно — оба что-то чувствуем. Ничего и близко похожего со мной никогда не случалось. — Она снова начала краснеть, но смело продолжала: — Честно говоря, я никогда не думала, что меня может так сильно потянуть к мужчине после первой же встречи, к любому мужчине. А затем выясняется, что вы — католический священник. Именно поэтому я и смеялась — это было похоже на какую-то шутку!
— Только на самом деле это не очень смешно, — шумно вздохнул Ксавье и отодвинул тарелку в сторону. — Хорошо, поговорим. Мне следовало бы сразу же сказать вам, что я священник. Существовало несколько причин, почему я не сделал этого. Я был иезуитом, но около года тому назад оставил Орден и стал независимым священником. Я — что называется уличный священник. Я проповедую бездомным, и тот дом, который вы искали, принадлежит мне. Я купил его на свои собственные деньги, и теперь это плацдарм для моей деятельности. Сейчас там живут около двадцати человек, некоторые из них — по двое в комнате. Но в самом начале мне практически приходилось затаскивать туда людей с улицы. Они не доверяют никому, кто выглядит, или действует, или хотя бы пахнет как представитель властей, и поэтому я перестал одевать сутану. И я редко говорю об этом.
— Вы не пытаетесь обратить в свою веру тех людей, которым помогаете?
— Никогда, — подчеркнуто сказал он. — Если некоторые из них заинтересовываются церковью, то это меня устраивает. Но когда они только попадают ко мне в дом, то более всего нуждаются в еде, одежде, крыше над головой и медицинском обслуживании, они не любят ходить в бесплатные клиники, и после того, как я сам пару раз побывал там, я понял почему. Что же касается еды, то я очень скоро собираюсь открыть суповую кухню и бесплатную бакалейную лавку.
— Это отлично. — Глаза Бренвен сияли. — Это действительно потрясающе! Существует огромная потребность в том, что вы делаете. Я даже не представляла, насколько велика эта потребность, вплоть до последних нескольких месяцев. Мне бы хотелось узнать побольше об этом, узнать все!
— Спасибо, но давайте не будем торопиться. Второй причиной, по которой я ничего не стал рассказывать вам о себе, было то, что вы тоже ничего не рассказали мне о себе. Я так и не знаю, зачем вам нужна была та женщина, которую вы разыскивали, и я надеюсь, что скоро вы проясните этот вопрос. Но третья причина, самая главная… — Ксавье остановился. Ему казалось, что его воротничок душит его. Как бы он ни восхищался ее честностью, он не знал, сможет ли сравняться с ней в этом отношении. Он с трудом выдавил из себя слова: — Это личная причина. Я… э-э… я не думаю, что смогу сказать больше.
— О’кей. — Внезапно вновь ставшая воплощением деловитости Бренвен быстро достала из своей сумки блокнот. — Расскажите мне, что вам удалось выяснить о Сестре Эмеральд Перл, и я займусь своим делом.
— И я вас больше никогда не увижу.
— Ксавье… э-э… отец Домингес, мне действительно хотелось бы узнать как можно больше о той работе, которую вы проводите. Но у меня такое чувство, что если мы не можем быть честными друг с другом с самого начала, то это не приведет ни к чему хорошему.
— Пожалуйста, не надо называть меня отцом Домингесом. Люди на улице, которые знают меня, называют меня просто отец К. Именно это я начал говорить вам два дня назад, но не закончил фразу. — Он замолчал. Сейчас или никогда, и он решил, что она стоит того, чтобы рискнуть обнажить перед ней свои чувства. — Мне хотелось бы, чтобы вы называли меня Ксавье. О’кей, настоящей причиной, по которой я не сказал вам о том, что я священник, было то, что меня потянуло к вам так же, как, по вашим словам, вас потянуло ко мне. В какой-то степени вы были правы, когда сказали, что это должно часто происходить со мной. Я знаю, что привлекаю женщин, и думаю, что моим самым большим недостатком является то, что я наслаждаюсь этим. Но я никогда не задумывался всерьез о том, что нужно что-то с этим сделать. С вами же мне хотелось… ну, мне хотелось посмотреть, куда могло бы нас привести наше взаимное влечение друг к другу. Поэтому я и воздержался от правды. Это был неправильный и очень опасный поступок, и мне очень жаль, что я его совершил.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя в ответе за все происшедшее, — мягко сказала Бренвен. — Я чувствовала в точности то же самое, и мне тоже хотелось посмотреть, куда может привести это влечение.
— Да. — Ксавье откинулся на спинку стула, и на его лице появилась ироническая усмешка. — И оно привело нас прямо сюда, в эту дьявольски неловкую ситуацию. Ладно, сейчас ваша очередь рассказывать о себе. Ну, начинайте, не держите меня в подвешенном состоянии!
— Все по-честному, — рассмеялась Бренвен. — Я — тележурналистка. Я пишу и ставлю документальные фильмы для PBS и уже в течение нескольких месяцев работаю над программой из двух частей о душевнобольных в государственных клиниках и реабилитационных центрах. Я решила, что фильм не будет полным, если я не прослежу путь тех людей, которые не остаются в реабилитационных центрах, и именно таким образом я и узнала о бездомных. Я знаю, что в этом вопросе я только прошлась по поверхности, и знаю, что мне хотелось бы изучить его глубже, но это будет уже другая программа или целая серия программ. Вы могли бы оказать мне большую помощь, стать моим главным источником информации. Сейчас же, чтобы закончить фильм о душевнобольных, мне нужно найти Сестру Эмеральд Перл.
— Понимаю. — Значит, она была журналистом, и, насколько он мог судить, серьезным, ответственным журналистом. Умная. Многосторонняя женщина, как говорится, не только симпатичная мордашка. Не удивительно, что она так привлекла к себе его внимание. — Бренвен, — если вы, конечно, позволите называть вас Бренвен, — у меня плохие новости. Я уверен, что ваша Сестра Эмеральд Перл умерла.
— О нет! Как это случилось?
— Женщина, соответствующая ее описанию, жила в окрестностях Лафайетт-парка. Как мне сказали, похоже на то, что у нее случился удар. Это могло быть вызвано передозировкой наркотиков, алкоголизмом — обычно это бывает именно так. Или просто плохое сердце или аневризма. Если хотите, вы можете пойти вместе со мной в морг. Тело женщины, которая умерла в парке, осталось невостребованным. Вы могли бы как минимум опознать ее, если это та женщина, которую вы разыскиваете.