Внезапно он понял. Это был поцелуй, расчетливый поцелуй, который исходил не из сердца, а от головы. Он подумал только о себе, о том, что ему может сойти с рук, если он поцелует ее в день наступления Нового года. Ее он не взял в расчет. Он перестал размышлять и позволил чувствам одержать верх.
Голова Бренвен склонилась, как головка цветка, слишком тяжелая для тонкого стебелька. Ксавье ослепила нежная белизна ее шеи у самого затылка. Он подошел к ней, обнял сзади и сомкнул руки у нее под грудью. Он позволил своим губам припасть к ее шее сзади в поцелуе одновременно страстном и до боли чувствительном.
— Я уверена, что подобные поцелуи не разрешены, — прошептала она.
Ксавье прижался щекой к ее виску. Вкус ее кожи обжигал его губы и язык; его голос доносился из глубины груди:
— В данный момент я больше беспокоюсь о тебе, чем о том, что разрешено, а что нет.
Он закрыл глаза. Он с огромным усилием заставлял себя оставить свои ладони на ее грудной клетке — его руки, он сам хотели ощутить полноту ее груди, почувствовать, как от прикосновения его ладоней расцветают и твердеют ее соски. Он проглотил вырвавшийся было у него стон и сказал:
— Тебе что-то нужно от меня, Бренвен. Мне следовало бы заметить это раньше. Расскажи мне, что тебе нужно, чего ты хочешь.
Она шевельнулась. Она повернулась в его объятиях, и на какой-то сладкий, мучительный момент Ксавье показалось, что сейчас она запрокинет голову, приоткроет губы и тем самым предложит ему снова поцеловать ее. Но она отступила назад. Ксавье расцепил руки и отпустил ее.
— Я не знаю, чего я хочу, — сказала она. — Мне казалось, я знала это, когда пришла сюда, но ты сбил меня с толку.
Ксавье не был сбит с толку. Каждая клеточка его тела трепетала от желания прикоснуться к Бренвен, обнять ее. Но он ждал, высматривая в ее лице какие-то намеки, ответы на свои вопросы.
— Извини, — просто сказал он, — я не хотел этого.
— Я знаю, что не хотел.
В конце концов, священник в Ксавье был сильнее, чем мужчина, и он победил.
— Мой первый поцелуй был проявлением моего эгоизма. Я уже давно хотел поцеловать тебя, и я думал только о себе. Другой — когда я только что поцеловал тебя — был, я надеюсь, менее эгоистичным, и все же это не то, что тебе нужно. Не так ли?
Бренвен кивнула и почувствовала себя лучше. Она вспомнила еще одну причину своего прихода.
— Что мне нужно, Ксавье, так это поговорить с тобой о чем-то очень серьезном. И это не… не личное. У тебя есть время?
— Угу.
В глубине души и священник, и мужчина считали, что Бренвен необходимо нечто большее, чем просто разговор — ей нужно, чтобы ее любили, и любили физически. Но, возможно, это была лишь проекция его собственных желаний. Он расправил плечи и заставил себя спокойно сказать:
— В любом случае мне уже пора устроить себе день отдыха и на какое-то время уйти отсюда. Ты же знаешь, что будет, если мы начнем разговаривать здесь.
Бренвен знала это слишком хорошо. Она улыбнулась:
— Нас будут постоянно перебивать. Не могли бы мы отправиться ко мне, или я прошу тебя слишком о многом?
— Вовсе нет. Сейчас я возьму свою куртку, — Ксавье улыбнулся, поднял ногу в носке и пошевелил пальцами, — и надену ботинки!
Бренвен вела машину. На полдороге между юго-западной частью Вашингтона и Джорджтауном Ксавье резко спросил у нее:
— Бренвен, ты хочешь, чтобы мы стали любовниками?
Она отвела взгляд от дороги и посмотрела на него. Похоже, он сказал это вполне серьезно. Она позволила своему взгляду задержаться на его лице и фигуре. Затем снова переключила все свое внимание на дорогу. Когда-то она хотела этого мужчину чисто физически; ей стоило больших усилий изгнать это желание из их дружбы, но, как она только что выяснила, оно слишком легко могло вернуться. Неспособная отвечать иначе, кроме как честно, она сказала:
— Может быть. А может быть, и нет, если мы будем всего лишь любовниками. У меня это получается не очень хорошо, Ксавье. Я выяснила это еще много лет назад.
Ксавье посмотрел в окно, думая, взвешивая, оценивая самого себя.
— Возможно, это так и будет. Возможно, в конце концов я не решусь оставить Церковь, хотя сейчас не могу быть уверенным ни в чем.
— Ты уже делал это раньше? У тебя была связь?
— Да, однажды, — признался он. — Это произошло много лет назад, еще в шестидесятые годы.
Бренвен боролась со своим любопытством, закусив губу и твердя себе, что ей вовсе не нужно знать об этом больше. Но она подумала о той, другой женщине и не выдержала. Она не могла не спросить:
— Чем это закончилось? Что случилось с… с твоей любовницей?
Ксавье повернулся к ней и принялся изучать чистые линии ее профиля. Сейчас ему хотелось, чтобы он внимательнее прислушивался к тем курсам, когда их — будущих пасторов — учили утешать людей и давать им советы. Он с большим трудом понимал свои собственные чувства, не говоря уже о ее. Он потер ладонями по своим бедрам, как будто бы мог таким образом стереть воспоминание о боли.
— Как это закончилось. Э-э… дружески. Она была монашкой, то есть она и сейчас является ею. Она вернулась к своим обетам и своему Ордену, а я вернулся к своим.
«Но долго после этого мне было больно, — подумал он. — Долго, долго после этого».
Думая о себе и Уилле, Бренвен медленно, сказала:
— Иногда трудно понять, стоит ли любовь той боли, которую она приносит.
— Аминь, — пробормотал Ксавье.
Они доехали до ее дома в тишине. Когда Бренвен вытаскивала ключ из зажигания, он поймал ее руку. Их глаза встретились. Он сказал:
— Она стоит того, Бренвен. Любовь стоит этой боли.
Привычка разговаривать на кухне возобладала и в ее квартире точно так же, как и в № 622. Ксавье не любил чай, поэтому Бренвен сварила кофе.
— О’кей, — сказал Ксавье, — так что у тебя стряслось?
Ощущение надвигающейся беды вернулось и угрожало полностью поглотить ее. Она прямо перешла к сути вопроса.
— Ксавье, ты веришь в существование зла? Я не имею в виду абстрактную концепцию. Я имею в виду настоящее, объективное Зло.
— Ого! Это не шутки, не так ли? Если уж ты говоришь, что тебя беспокоит что-то серьезное, то это действительно серьезно! Я не могу прямо так сразу ответить на такой вопрос.
Он задумался. Его красивое скуластое лицо приобрело торжественное выражение, темные глаза стали просто бездонными. Прошло много времени, и он сказал:
— Да, я верю в существование Зла. Я думаю, в настоящее время мы сами себе оказываем плохую услугу своим моральным релятивизмом. Существование многих оттенков серого цвета несомненно, но так же несомненно и существование черного и белого, добра и зла. Я мог бы сказать и больше, но, возможно, этого достаточно. Все остальное — это христианско-католические эзотерические рассуждения.
— Пожалуйста, расскажи. Мне кажется, я пойму.
На лице у Ксавье было написано сомнение.
— Хорошо, но предупреждаю: это достаточно сложно. Я почти никогда не разговариваю о подобных вещах. Ты знаешь меня как деятельного священника, этакого приземленного парня, а после подобных разговоров, пожалуй, подумаешь, что я слегка тронулся.
Бренвен положила ладонь ему на руку.
— Ксавье, когда ты закончишь, я расскажу тебе, почему я задала тебе этот вопрос. А потом мы сможем бросить монетку, чтобы выяснить, кто из нас тронулся больше. Пожалуйста, продолжай.
— Это звучит очень интересно! О’кей. Бренвен, я верю не только в Бога Отца, Сына и Святого Духа. Я верю также в ангелов, демонов и в дьявола. Да поможет мне Бог, но я верю во все это, включая и одержимость демоном. Я учился в семинарии вместе с парнем, который сейчас стал экзорцистом,[9] и я видел его за работой, видел и слышал нечто, находящееся за гранью вероятного. Звучит фантастично, но это правда. Ты помнишь такой фильм: «Изгоняющий дьявола»? Там все очень драматично, но на самом деле это было еще хуже, ибо кино — это кино, а в жизни все страшнее. Я видел, знаю, как чувствует себя человек в присутствии дьявола, сатаны или одного из его младших демонов. Их очень трудно различить. Абсолютное Зло реально, Бренвен. В нем нет совершенно ничего абстрактного. Зло не просто витает во вселенной, устраиваясь случайно то здесь, то там. Оно захватывает сознание — думаю, что я скорее назвал бы это душой — и заставляет его производить дурные поступки. Злоба ощутима. Как ощутима любовь, так же точно ощутима и ее противоположность. Для меня было очень сложно признаться себе в том, что эти души могут существовать в формах, отличных от тех, в которых существуют наши души в наших телах. Но я был свидетелем изгнания дьявола, что и заставило меня поверить. У меня есть пленка с записью процесса экзорцизма — я прокручу тебе ее когда-нибудь, если ты захочешь. — Ксавье откинулся на спинку своего стула. Его лоб покрылся испариной, и он вытер его.
— Я верю тебе. — Она скрестила руки и оперлась локтями на стол. — Мне это не нравится, но я действительно верю тебе. Мне не нужно слушать пленку. В Уэльсе, где я родилась и выросла, все еще есть люди, которые помнят, а некоторые даже и исповедуют старую религию — говорят, что дьявола изобрели христиане. Я помню, как моя бабушка однажды сказала, что идею Зла в мир принесло христианство. Я знаю, что бабушка была мудрым человеком очень во многом, но в этом конкретном случае, видимо, ошибалась. Что ты думаешь об этом, Ксавье, будучи христианином? Как ты объясняешь, откуда произошло Зло?
Он рассмеялся и поднял вверх руки.
— Ты спрашиваешь меня о происхождении Зла? Я не теолог. Теологи обсуждают этот вопрос вот уже несколько веков.
— Это не экзамен по теологии. Я просто хочу знать твое мнение. Я полагаю, ты думал об этом. Особенно, если был свидетелем экзорцизма.
— Да, я думал об этом. — Лицо Ксавье снова стало серьезным. Сейчас он совсем не был похож на простого священника из бедных кварталов. — Существует миф, который может служить объяснением. Это христианский миф, на который, возможно, опирался Мильтон, когда писал свой «Потерянный Рай». Я верю, что мифы живут потому, что содержат в себе элемент правды, и мы чувствуем ее сознательно или бессознательно. Так вот, этот миф заключается в следующем. Бог — энергия и источник всего — прежде, чем создать Человека, создал другие Существа. Подобно нам, эти существа обладали индивидуальностью, личными качествами и свободной волей. Они мыслили, действовали и общались между собой. В отличие от нас, они были бестелесными. Это были духи, жившие в духовном царстве. Мы называем их ангелами. Люцифер тоже был ангелом, который по своей воле решил, что ему не нравится Бог и его действия. Люцифер привлек массу сторонников.