— И?..
— И у меня есть новости. Не, — торопливо добавил он, увидев, как разгорается луч надежды у нее в глазах, — о твоем друге Уилле, а о его жене и мальчике. — Затем он сел на стул и заерзал на нем, пытаясь через специальную прорезь в шве сутаны добраться до кармана брюк, надетых под ней. — Вот. Ты узнаешь это имя?
Бренвен взяла небольшой листик бумаги, развернула его, прочла имя и кивнула головой. Ее сердце гулко застучало.
— Да. Это хороший друг Уилла. Я познакомилась с ним на одном из приемов в каком-то посольстве. Он работает в Госдепартаменте. Ты тоже знаком с ним?
— Не совсем. Я добрался до него обычным путем, через друга своего друга.
Чтобы ослабить охватившее ее напряжение, она поддразнила его:
— Эти друзья и их друзья — они ведь не женщины, не так ли? А то это объясняло бы, почему ты сегодня так оделся.
Ксавье пожал плечами и посмотрел на нее краем блестящего темного глаза.
— Может быть. В любом случае ты позвони ему завтра, и он встретится с тобой. Не у себя в кабинете — он устроит вашу встречу где-нибудь в другом месте. То, что он расскажет — неофициально, но, по крайней мере, это уже что-то. Он тоже вспомнил тебя. Именно поэтому и согласился встретиться.
— Спасибо, Ксавье.
Бренвен замолчала, а ее голова склонилась так, что волосы, упав вперед, закрыли лицо. Она снова и снова складывала листок бумаги, заглаживая ногтями места сгиба.
— Мне нравится, когда твои волосы распущены, — заметил Ксавье, — тебе следует чаще давать им волю.
— Они мне мешают, — рассеянно сказала она.
Ей бы хотелось позвонить другу Уилла прямо сейчас. Возможно, он знает, почему не сработал план бегства. Может быть, даже если он не знает в точности, где находится Уилл, он мог бы высказать обоснованное предположение. То, что ему известно, может быть очень плохими новостями, поэтому ей не стоит возлагать на это очень большие надежды. Но в данном случае даже плохие новости и хорошие догадки были лучше чем ничего.
Новости о жене Уилла и его пасынке были настолько плохими, что хуже их быть просто не могло: они были мертвы, убиты в первые дни террора в Тегеране. Это была не официальная, но вполне надежная информация. Американской разведке стало известно, что тела их обоих были опознаны.
Что же касается самого Уилла, то он не был ни мертвым, ни задержанным в качестве заложника, и поэтому считалось, что он где-то скрывается или, возможно, медленно, пешком пытается выбраться из страны. Друг Уилла знал о плане бегства. По правде говоря, он и был тем самым человеком, который пытался предупредить его по телефону. Но восстание произошло слишком быстро, и телефонные линии были сначала перегружены, а затем и вовсе отключены. Он не смог дозвониться до Уилла и послал ему телеграмму, но и та прибыла слишком поздно. Он во всем винил себя, и вечер закончился тем, что Бренвен принялась утешать его.
Она приехала к себе домой и принялась шарить в верхнем ящике стола в поисках последней открытки, полученной от Эллен. Эллен сообщала Бренвен об их предстоящем маршруте за пару недель, хотя они и вырабатывали его с Джимом прямо в ходе путешествия. Вот и открытка с названием и адресом отеля, где они собирались остановиться в Стамбуле, а также дни, которые они собирались пробыть там. Письмо, отправленное срочной авиапочтой сегодня, должно застать Эллен и Джима еще в отеле. Бренвен села за стол и быстро написала письмо. Может быть, она совершенно сошла с ума, надеясь, что Эллен и Джим, раз уж они все равно путешествуют по Ближнему Востоку, могли бы помочь отыскать Уилла. А может быть, и не совсем. Джим был бывшим сотрудником ФБР, поэтому, возможно, его не испугает перспектива поиска иголки в стоге сена; Эллен же всегда поражала своими способностями. Трудно было сказать, чего она не сможет сделать, если уж решит приложить к делу свою руку.
Бренвен отбросила в сторону мысль о том, что Харперы совершают свадебное путешествие, и по справедливости их следовало бы оставить в покое. Справедливости не было места там, где дело касалось жизни Уилла. Если он все еще был жив. Бренвен чувствовала, что это так.
Она уже стояла в дверях, чтобы отправиться на почту, когда бросила взгляд на часы. Было уже далеко за полдень, а она еще не была сегодня на студии. Ее документальный фильм, которому она в конце концов нашла название: «Бессильные в тени Всесильных: Бездомные в Вашингтоне», уже монтировался. Она делала это сама, точно так же, как все остальное — не для того, чтобы удовлетворить свое «я», но из-за отсутствия денег. Бездомные не были популярной темой. Ее единственным спонсором была местная станция PBS, а их главным взносом было ее собственное время. Она подумала, что может себе позволить не ходить сегодня на студию, так как из-за этого не пострадает никто, кроме ее собственной работы. Ксавье будет ждать ее в № 622 с новостями об Уилле, и сегодня была одна из их обычных ночей, когда они выходили на улицы, чтобы пообщаться с бездомными — это все продолжалось, хотя Бренвен и закончила съемки. Она почувствовала, как ее охватывает паника при мысли о том, как много ей предстоит сделать.
Рассердившись на себя самое, Бренвен нетерпеливо тряхнула головой. «Что со мной случилось? — подумала она. — Это вполне обычно, когда мне нужно побывать сразу в нескольких местах». Она отправилась в спальню, чтобы снять свой льняной темно-синий костюм и надеть джинсы и рубашку, которые обычно надевала, отправляясь в ту часть города, где жил Ксавье. Переодеваясь, она думала: «Что для меня необычно, так это моя собственная реакция. Что это я так завелась?»
Позднее, делая покупки для № 622 после того, как она отослала свое письмо, Бренвен вновь ощутила в себе какую-то загнанность. Она чувствовала себя так, будто бы сбегала вниз с крутого холма и уже не контролировала себя, и это чувство ей не нравилось. К тому времени, когда она выгружала свои покупки из машины, она поняла, что происходит. Слишком многое случилось в ее жизни, слишком большие нагрузки. Она не могла вспомнить, когда в последний раз была в отпуске, но это было до того, как она встретилась с Ксавье. Ей нужно было уехать на несколько дней, побыть наедине с собой. Оценить все происшедшее. Фактически ей это было крайне необходимо.
— Ну так что же ты узнала? — спросил Ксавье, помогая раскладывать продукты по местам.
— Его жена и мальчик погибли. Их убили во время переворота.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. Но власти думают, что Уиллу удалось скрыться. По крайней мере, они знают, что его тело найдено не было, и среди заложников он тоже не числится. — Бренвен внутренне содрогнулась. — Эта ситуация с заложниками так ужасна! Как ты думаешь, что случится с ними, Ксавье?
— Я не знаю и даже не могу представить. Все, что я знаю, это то, что… — он протянул руку за одной из банок, которые Бренвен подавала ему, чтобы он поставил их на верхнюю полку шкафа, — если бы я оказался среди заложников, я бы совершенно сошел с ума!
— Нет, ты бы не сошел с ума. — Она посмотрела на него, на его большое мускулистое тело, которое было настолько же сильным, насколько страстной была его душа, и сказала: — Тебя скорее всего убили бы при попытке к бегству или за неповиновение тюремщикам, но ты бы не сошел с ума. Серьезно, Ксавье, спасибо тебе за то, что ты помог мне узнать. Как бы ни были плохи эти новости, это по крайней мере что-то и оставляет надежду.
— Я рад, что смог помочь тебе. — Он закрыл дверцы шкафа. — Ну вот. Хочешь пива?
— Я лучше выпью пепси. Я чувствую себя просто вымотанной, а от пива мне хочется спать. Э-э… Ксавье, я бы хотела поговорить с тобой еще кое о чем, если, конечно, у нас есть время до нашего выхода на улицы.
— Конечно. Но нам лучше пойти в мою комнату. Сейчас, после того как у нас здесь снова завелась еда, кухня очень скоро снова до отказа заполнится людьми.
Он вручил ей банку пепси, а себе взял пиво. Он снова забыл взять для нее стакан, но она не стала напоминать ему об этом. В конце концов, она тоже может пить из банки, как Ксавье.
Его комната была чуть аккуратнее, чем в тот раз, когда Бренвен впервые увидела ее: постель была заправлена. Пробираясь среди разбросанных на полу вещей, она заметила:
— Не знаю, откуда только я взяла представление о том, что все священники должны быть очень аккуратными.
— У большинства из нас есть экономки, — ответил Ксавье, нисколько не смущаясь, и закрыл за собой дверь.
Не видя альтернативы, потому что единственный в комнате стул был завален грязным бельем, Бренвен села на кровать.
— Тебе она точно необходима. Честно, Ксавье, я вовсе не хочу критиковать тебя, но просто не понимаю, как ты можешь жить в таком беспорядке?
Он зажал под мышкой жестянку с пивом, сгреб грязное белье со стула, бросил его на дно платяного шкафа и закрыл дверцу. Улыбаясь, как ребенок, он сказал:
— Ну как, быстро я навел порядок?
Бренвен рассмеялась.
— Спорим, что ты так делаешь всю жизнь.
Он сел на стул.
— Довольно часто. Значит, ты думаешь, что мне нужна экономка. Ты не хочешь получить эту работу, а? Жилье и стол бесплатно, жалованье небольшое, но отношение к штату просто великолепное.
— Ловко, отец К., правда ловко. Если я скажу тебе, что только мужчины-шовинисты не могут убирать за собой, тебе ведь это не понравится, не так ли?
— Э-э, нет. Не понравится. Ты чертовски сложная женщина, знаешь? Я заманил тебя в свою спальню, ты даже сидишь на моей кровати, и все, что ты делаешь — это высказываешь мне нелицеприятную правду обо мне самом.
Он, конечно же, шутил, но справедливость его замечания попала прямо в цель. Они слишком хорошо знали друг друга, и в этом-то и заключалась вся проблема; даже шутливые замечания в последнее время стали бить без промаха. Внезапно посерьезнев и ощутив очень сильную усталость, Бренвен подняла банку с пепси в шутливом тосте:
— Один-ноль в твою пользу. Ты только что указал на одну из самых несчастливых черт моего характера.