Он уже устал от этого, и ему хотелось уйти куда-нибудь, но сначала он хотел заставить ее понять, через что ему пришлось пройти. Он наклонился к ней через стол и заговорил напряженным голосом, который был чуть громче шепота:
— Нет, ведь ты ничего не знаешь об исповеди, не так ли? Например, ты даже не представляешь, чего мне стоит выслушивать исповеди, тогда как я не исповедовался сам. О тебе.
Бренвен была огорчена и сбита с толку.
— Но, Ксавье, здесь совершенно не в чем исповедоваться! Ты и я — мы ведь никогда не делали ничего плохого!
— Я знаю, что ты этого не делала, но я делал. Я знал, что влюбляюсь в тебя, но продолжал при этом встречаться с тобой. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом… — Его охватило чувство опустошенности, и он охватил голову руками.
— Ксавье, — мягко обратилась к нему Бренвен, — посмотри на меня, пожалуйста.
Он уронил руки на стол и поднял голову.
Она сказала:
— Я не могу поверить в то, что было что-то дурное в том, как мы с тобой любили друг друга. Ты научил меня сострадать, служить людям. Научил тому, что я могу быть близка с мужчиной и доверять ему — а это было нелегко, особенно после того, как я была настолько травмирована Джейсоном, что даже оттолкнула Уилла.
Ксавье печально улыбнулся.
— Мы не были так близки, Бренвен.
— Нет, были. И остаемся близки. И всегда будем такими. Физическая близость не так важна. Возможно, это даже наименее важный вид близости.
— Нет, — сказал он, медленно понимая, о чем она говорит; и по мере того как понимание приходило, комок горечи растворялся, ослаблял свою цепкую хватку. — Нет, ты права. Но я был настолько опутан желанием физической близости с тобой и невозможностью получить ее, что просто не замечал того, что у нас было. И есть.
Бренвен покачала головой.
— Возможно, ты понял это в самом конце, но не раньше, Ксавье. В течение очень долгого времени именно ты держал в руках ситуацию, а надо мной всегда нависала опасность потери контроля над собой. Знаешь, я научилась у тебя, как находиться в близких отношениях, не занимаясь сексом.
Ксавье медленно улыбнулся. В его улыбке все еще была печаль, но она постепенно таяла. Он начал чувствовать себя лучше.
— Я не предполагал, что ты научишься этому у меня, я не знал, что обучаю тебя этому. Я просто был священником. И довольно плохим, если смотреть с этой точки зрения!
— Ты хороший человек, Ксавье, — с убежденностью в голосе сказала Бренвен, — и даже еще лучший священник! И ты скорее всего им и останешься, несмотря на все твое страстное сопротивление. Поэтому если это значит, что ты должен исповедоваться обо мне, о нас, то ты должен сделать это.
— Так тому и быть, — торжественно сказал он. Затем его лицо прояснилось. — Хватит об этом. Расскажи мне о своей новой работе. Ты уверена, что она стоит того, чтобы ехать ради нее в Калифорнию?
— Определенно, — подтвердила Бренвен и рассказала ему о ней. К тому времени, когда они закончили обедать, их старые дружеские отношения снова восстановились.
Они вышли из ресторана, и Ксавье проводил ее к машине, которая стояла за квартал до входа. Ночь была холодной, ясной и безветренной. Бренвен остановилась на тротуаре и посмотрела на Ксавье.
— Я буду скучать без тебя, знаешь. Ты так много значишь для меня. И уже так долго.
— То же можно сказать и обо мне. — Его глаза сверкали в свете уличного фонаря, который отбрасывал резкие тени на его лицо. — Ты ведь еще не уезжаешь? Я хочу сказать, мы ведь еще не прощаемся?
— Конечно, нет. Никогда.
Ксавье подумал о будущем, о ее будущем в Калифорнии, и о своем… Да. Он останется священником. Он исповедуется в происшедшем.
Он обнял ее на мгновение прежде, чем посадить в машину, и позволил себе на мгновение прикоснуться к ее губам. Он сказал:
— Помнишь, я говорил тебе как-то давно, а ведь это остается правдой, Бренвен: любовь стоит той боли, которую она приносит.
Глава 2
Бренвен писала своей матери.
«Дорогая мама!
Мне бы хотелось, чтобы ты увидела это северное калифорнийское побережье сейчас, зимой. Может быть, ты и папа могли бы приехать ко мне на какое-то время сейчас, когда все дети уже выросли. И даже маленький Рис — сколько ему сейчас? Двадцать два или двадцать три? Я пришлю вам деньги на поездку, если вы соберетесь. Конечно, сейчас ты уже все поняла о Джейсоне, или даже если не можешь этого понять, то уже должна была простить меня. Ты должна понимать, что он не умер бы таким образом, если бы был тем человеком, каким его видела ты или каким считала я, когда выходила за него замуж.
Как бы то ни было, мне бы очень хотелось, чтобы ты могла увидеть эти места. Это очень похоже на Уэльс, но еще красивее. На небольшом расстоянии от побережья здесь есть леса гигантских красных деревьев — их называют секвойями. Эти деревья настолько старые, величественные и высокие, что они вызывают гораздо большее благоговение, чем любой собор: гуляя под ними, я чувствовала себя гораздо ближе к Богу, чем когда-либо в церкви. Ты можешь представить себе дерево, которое выше ста метров? И они больше нигде на земле не растут. Если хочешь увидеть их, надо обязательно ехать сюда.
И еще: в определенное время года прямо с берега здесь можно увидеть китов. Я еще их не видела, но наблюдать за морем и ожидать их появления — уже интересно. У меня есть специальное место для этой цели — маяк в живописной местности, которая называется Бодега Бей. Именно туда я обычно езжу на выходные, но на этот раз я проехала дальше на север, через город под названием Альбион, что напомнило мне о доме и заставило подумать о вас. Всего лишь в нескольких милях к северу от Альбиона находится Мендочино, где я сейчас и нахожусь. Я влюбилась в это место, мама. В нем чувствуется что-то особенное, и я уже знаю, что буду приезжать сюда как можно чаще…»
Как можно чаще. Бренвен посмотрела на слова, которые она только что написала, и у нее в голове родилась идея. Слишком взволнованная, чтобы оставаться в комнате, она отложила письмо в сторону, чтобы дописать его потом. Она натянула серый пуловер с капюшоном и белый свитер, а сверху накинула темно-зеленую теплую пелерину, которая доставала почти до щиколоток. Она купила эту накидку, потому что это было как раз то, что ей было необходимо для блужданий по побережью в выходные дни. Она уже исследовала окрестности Мендочино и была обрадована, когда обнаружила тропинки, протоптанные вдоль обрывистого скалистого берега. Волны бились о скалы и устремлялись в гроты и туннели, которые сами же и проделали в утесах, с замечательным, необузданным морским шумом. Там, где река под названием Биг Ривер, как значилось на аккуратно вкопанной на ее берегу табличке, впадала в море, образовалась небольшая бухта, окаймленная песчаным пляжем. Но лучше всего было то, что весь этот великолепный кусок побережья был превращен в природный парк, и люди могли наслаждаться им и бродить там, сколько их душе было угодно. Чудесное, чудесное место! Она долго гуляла и вернулась в гостиницу уставшей, но сейчас снова вышла, подгоняемая вновь возникшей у нее идеей.
Она хотела разыскать домик, коттедж или хижину — пусть маленькие, лишь бы она могла себе позволить снять. У нее было бы собственное место в Мендочино, куда она могла бы приезжать так часто, как только смогла бы. Конечно же, она приезжала бы на большинство выходных, и у нее была еще целая нерабочая неделя между Рождеством и Новым годом. Зима — это «мертвый сезон» в приморских городах, поэтому она непременно должна найти какое-нибудь местечко, которое будет сдаваться. Бренвен прошла по улицам города в развевающейся зеленой накидке, мимо потрепанных погодой заборов из штакетника, окружавших маленькие домики в викторианском стиле, которые также выглядели слегка потрепанными. И не увидела нигде ни одной таблички с надписью «Сдается».
На следующий день Бренвен решила подойти к этой проблеме более рационально и купила местную газету. Увидев цены на аренду домов, напечатанные в газете черным по белому, она на мгновение онемела и чуть было не отказалась от своей мысли. Потом выглянула из окна маленького ресторанчика, где она завтракала, обвела взглядом потрепанную траву газонов, обрывистые утесы на берегу океана, чаек, мечущихся в сером небе, затянутом дымкой, и заставила себя посмотреть в глаза действительности. Она могла бы позволить себе некоторые из этих сумм, те, что находились ближе к нижнему краю шкалы. Поначалу они испугали ее только потому, что ее теперешняя зарплата все еще казалась ей чем-то нереальным и она почти боялась расходовать ее. Но ей так хотелось снять здесь домик, пожалуй, это было самое сильное желание в ее жизни. Так на что же ей потратить деньги, как не на это? Затем, более взволнованная, чем испуганная, Бренвен внимательно принялась просматривать газету, обводя кружком объявления и делая заметки на полях.
К вечеру сделка состоялась, арендная плата за первый месяц внесена и договор подписан на целый год! Ее домик назывался «Хижина Макклоски», а сам Макклоски, который был рыбаком, умер уже очень давно, как сказала ей теперешняя владелица домика, миссис Симмонс. Домик находился на окраине города, но зато он стоял в самом конце короткой улицы, выходящей прямо к океану, и ничего не закрывало ей вид на утесы. В более теплую погоду, при открытых окнах, ей будет даже слышен шум океана. Бренвен выписалась из гостиницы, чтобы провести оставшиеся ночь и день от ее уик-энда в своем новом домике.
Она тут же стала называть это место «Макклоски». В доме была одна большая комната и узкая, длинная спальня плюс ванная в пристройке с низкой покатой крышей. Снаружи дом был выстроен из того же самого побелевшего от времени и непогоды кедра, что и большинство домов в городе, но он был очень прост — в форме коробки, без крыльца и прочих архитектурных украшений. Окна тем не менее были большими по сравнению с самим домом и состояли из многих небольших стекол, вставленных в оконный переплет. Внутри дом был уютным, с огромным камином, который, как сказала хозяйка, ей придется использовать почти круглый год. Дрова для камина поставлялись регулярно — это было частью договора об аренде. Один угол большой комнаты был отведен под кухню и отделен стойкой, за которой можно было завтракать. На круглой вешалке, закрепленной в потолке, висели разнообразные кастрюли и сковородки. Здесь были также двойная мойка из нержавейки, большой холодильник и электроплита последней модели. Мебель представляла собой полное смешение всех цветов и стилей, но была чистой и удобной. Овальный коврик с бахромой, лежавший на полу, добавлял комнате живописности. На окнах висели шторы из домотканого неотбеленного хлопка, причем они были закреплены на деревянных карнизах с помощью деревянных же колец. В спальне было только одно низкое и широкое окно прямо под самой крышей; поскольку оно было расположено слишком высоко, чтобы прямо смотреть в него снаружи или изнутри, на нем шторы не было. Спальня была действительно тесной, с ее двойной кроватью, втиснутой в угол, но Бренвен не возражала. Она лежала на кровати, смотрела в окно и думала, сможет ли она увидеть в нем звезды, если погода будет ясной. Она уснула, думая об Уилле и о том, что ему понравится «Макклоски». Ему понравится непретен