— Запаливай, — махнул рукой Демид и отвернулся.
— С энтой лярвой что? — спросил Фома.
— Это твои заботы, твоя заноза, ты и разберись.
Фома неторопливо подошёл к шляхтичке, в лице которой уже горел лишь один жалкий огонёк — желание жить.
— Вот и посчитались, ясновельможная. Молись, не молись, а я тебя отправлю на небеса, на суд божий.
Она открыла губы, просить пощады, как решил Фома, но его кулак смачно расквасил ей рот. Голова откинулась и она лишилась чувств.
Все уже вышли на двор, готовясь в дорогу. Фома деловито высекал искру, чертыхнулся, увидев горящие свечи в канделябре. Поднёс их к тёмным шторам окон, бросил на охапку соломы у ног шляхтички, посмотрел, как занимается пламя, плюнул в сторону ещё не очнувшейся женщины и вышел к товарищам. Те уже садялись на коней.
Конюх в волнении топтался рядом, броситься на помощь опасался, а Фома пригрозил ему кулаком, подошёл, схватил за шиворот, притянул и прошипел:
— Ты ещё не наелся ляшских подачек, Остап? Не смей! Пусть всё сгорит! Это змеиное логово! Езжайте, я догоню, — обернулся он к друзьям, тронувших коней пятками
Фома ещё пару минут молча смотрел на быстро разрастающийся пожар, потом удовлетворённо вздохнул, повёл потревоженными плечами и спиной, повернул коня и медленно поехал следом. Жар пожара достигал его спины, но крика он не слышал. Ещё раз обернулся, заметил, как Остап бегает по двору, не решаясь подойти ближе к дверям.
Вялые, усталые и угрюмые, люди остановились уже после полуночи в высоком орешнике. Неподалёку текла заболоченная речушка в камышах и осоке, что кишели комарами.
В молчании стали укладываться поспать. Лошади уже напились и жадно щипали траву, брякая недоуздками и подковами.
Первым встал Фома. Он деловито прислушался к жужжанию лучезарного утра, оглядел коней, едва видневшихся в орешнике. Раздул костерок, поставил рядом котелок с водой.
Проснулся Карпо, молча пошёл к речушке, поплескался холодной водой и неторопливо вернулся. Молвил тихо, посматривая на спящих в росе друзей:
— Уж слишком мы беспечны, Фома. Как бы до беды не дошло.
— А что, уже дела делали? — насторожился Фома.
— Случалось, — ответил Карпо, помедлил и немного поведал, как они оказались здесь и почему.
— А я тож хотел было притулиться к этому Косинскому, да узнал, что он лях и передумал. И как раз вовремя. Всё одно не успел бы. Его уже схватили. Слыхал, что простили.
— Точно. Почти всех простили, Фома. Странно это мне.
— И не говори. Да хоть шляхта, хоть наша старшина больше об своей кишени думку имеет. Редко кто повертается харей к людям.
Отряд держал путь на юг, намереваясь вскоре подойти к Днепру и дальше пробраться на Сечь. Вечерело, усталые кони понуро плелись, как и казаки, выискивая подходящее место для ночлега. По-прежнему не хотелось останавливаться по хуторам.
Сзади всех двигались Ивась с Омельком. Они как-то сразу сошлись и весь день вот так ехали рядом, неторопливо переговариваясь.
Судя по всему, их обоих тревожила одна и та же мысль. Потому Омелько и спросил, пытливо заглянув в лицо юноши:
— Ты ведь недавно с ними? — Кивнул вперёд. — Что, так всегда гробили ляхов? Жутко было смотреть. А тебе?
— Ещё бы! А им хоть бы что! Даже не поморщатся. Задубели, что ли?
— Видать так. Мне один дед говорил, что к этому, к убийству, значит, не так уж трудно привыкнуть. Не верится что-то. Едва блевотина не задушила.
— Чёрт его знает, Омелько. Но и меня жуть берёт. А как по-другому с этими душегубами поступать? Они-то ещё похлеще мордуют наш люд. Уж этого я тоже насмотрелся. А ты и на собственном горбу испытал. Посмотрим.
— А нас-то примут на Сечи? Боязно, коль назад вернут.
— Демид клянётся, что он постарается. Говорит, что ляхи до Сечи только руки тянут. Но ещё не схватили. Полностью, я говорю.
— Вон Фома говорил, что всех, что с каким-то Криштофом были — всех завернули до прежних панов. Как их там мордовали, знаешь?
— Можно представить, — грустно отозвался Ивась.
Всадники растянулись по тропе шагов на пятьдесят. Впереди затемнел лесок, манящий прохладой, но речки нигде видно не было. А солнце уже садилось за волнистую кромку горизонта.
Голос Демида донёсся до молодых людей:
— Эгей! Поспешай! До воды надо добраться! А впереди ничего не видно!
Приятели переглянулись, ударили коней пятками и трусцой потряслись к остальным. Впереди ехал Демид, зорко высматривал местность, уже подёрнутую лёгкой предвечерней дымкой.
Но проскакали ещё больше получаса, прежде, чем в густых сумерках блеснула вода. Это был небольшой ставок с ключом, бившим около берега.
— Хоть это нашли! — благодарно воздел глаза к темнеющему небу Карпо.
Тучи комарья вились вокруг, пока не задымил небольшой костерок, но пришлось разжечь другой для приготовления пищи.
Быстро забулькала пшённая каша в казане. Фома тонко нарезал сала с прожилками мяса. Хоть и старое, но всё ж сало. А после целого дня тряски в сёдлах, и эта еда казалась отличной. Да и к какой ещё еде привыкли наши путники, постоянно ощущающие её недостаток.
— Ещё дней десять такого пути, — мечтательно протянул Демид, — и можно считать себя настоящими казаками-сечевиками. Поди готовят какой поход за зипунами, добывать себе казацкого хлеба. Хорошо бы.
— Вряд ли, Демид, — лениво отозвался Карпо. — Время уже для этого вышло.
— Как сказать, — не унимался Демид. — Всякое бывает на Сечи.
Однако разговор не клеился. Легли спать рано, договорившись сторожить по очереди. В первую очередь стал Ивась.
Было немного страшновато. Пришлось убедить себя, что это ночное, и он с хлопцами сидит у костра и слушает нескончаемые сказки и побасенки. Или сам рассказывает. Как придётся.
Вспомнилась мать, сёстры. Об отце вспомнил как-то отчуждённо. Знал, что тот, если встретит, отлупит жестоко, не говоря уж о том, что ругать будет долго и нудно. И несколько дней.
Он унёсся мыслями в родное село, но о Ярине вспоминать не хотелось. И хоть понимал, что она ни в чём не винна, но неприятный осадок всё же глодал его изнутри.
Ивась вздрогнул, понял, что мысли и воспоминания превратились в сон, скорее в дремоту. Он оглянулся вокруг, боясь, что проспал что-нибудь важное, но всё было тихо. Лишь кони невдалеке тихо переступали спутанными ногами. Сильно хотелось спать.
Пришлось встать, разминая остывшие ноги и спину. Пошёл к коням, подогнал ближе к лагерю, потом поднялся на едва заметную возвышенность, оглядел серебрившуюся под молодым месяцем местность и вдали, на севере заметил одинокий огонёк.
Захотелось приблизиться, поговорить с людьми, но где он, этот огонёк?
Вернувшись в лагерь, постоял в раздумье: будить или нет себе замену? В конце концов сонливость прошла, и он посчитал правильным посторожить ещё немного. Звёзды мало что дали ему. Время по ним он читать ещё не сумел. И пожалел об этом, пообещав научиться у старших.
Выступили до солнца, перекусив остатками каши, салом и луком, запив это невкусной водой из ставка. Лошади дохрумали последний овёс, отдохнули и бодро вышагивали по сухой траве, предвещавшей непогоду и дождь. Вьючные таились на длинных поводьях сзади Фомы.
Поднявшись на пологий бугор, тотчас заметили мелькнувшую тень вдали, скрывшуюся в низком кустарнике в полверсте севернее.
— Не татарин ли шмыгнул? — забеспокоился Карпо. — С них станется. Любят шайками шататься по степи. Всё никак ясыря не нажрутся, нехристи!
— Может, показалось, — попробовал успокоить Фома.
— Может, и показалось, да вряд ли, — задумчиво отозвался Демид. — Или поляки шныряют отрядами. Вылавливают беглых своих.
— Во всякой случае поберегтись следует, — процедил Карпо. — Гляньте на оружие. И с вьюков поснимать след самое ценное себе на сёдла. Если чего, может придётся вьючных бросить.
— Ух, Карпо, ты и осторожничаешь! — повернул голову к другу Демид. — Да пусть будет по-твоему. Помнится, ты так не раз выручал своими требованиями поостеречься.
Казаки неторопливо пересматривали поклажу вьючных коней, перекладывая к себе харч и одеяла. Фома не отказал себе в удовольствии скатать красочное атласное покрывало с кровати последних панов. Карпо посмотрел па него и усмехнулся в усы.
Отряд тихой рысью трусил по гребню гряды, тянувшейся на юго-восток. В жарком мареве смутно виднелось небольшой хутор. Он манил к себе колодезнои водой, сеновалом, отдыхом.
— Завернём? — повернулся Демид к Карпо и Фоме, трусившими рядом.
Те согласно кивнули.
Кони, учуяв близкую воду и жильё, пустились крупной рысью и за полчаса уже въезжали в крохотное село с речкой, огибавшей его с двух сторон.
— Всё же есть ещё вольные деревни на нашей земле, — восхищался Демид. Он внимательно осматривал людей, хаты, приветствовал баб и мужиков. — Где у вас колодец, красуни? — Это он к трём девушкам, что полоскали бельё на мостках у речки. — Холодненькой испить охота.
Девушки засмеялись, указали чуть выше, где среди зелени деревьев, виднелся журавель колодца.
Редкие селяне подошли узнать, что за люди.
— Как у вас тут, мужики? Тихо? — Демид оглядел троих ещё не старых, в холщёвых рубахах, селян.
— Бог миловал, добрый человек. Всё тихо. Пан до нас ещё не добрался, — ответил один из них, почёсывая бровь заскорузлым пальцем.
— Дай Бог, чтоб и во веки веков не добирался, — очень значительно проговорил Фома. — У других уже вовсю шуруют паны. Смотрите, не провороньте.
Мужики неопределённо пожали плечами. Вид их был довольно потерянный.
— Смотрю на вас, мужики, — сказал Демид, — что-то вы не дюже веселы. С чего бы это вы?
— С чего веселиться, казаки? Кругом нас уже полно панов по сёлам сидят. Может, скоро и до нас дело дойдёт. Не так уж много наших сёл осталось вольными.
— Да! Король всё раздаёт своим шляхтичам; всё новые и новые земли с сёлами и людьми, — проговорил Карпо, сплюнул в пыль, снял шапку и вытер со лба обильный пот.