Тёмная длинная фигура епископа уже чернела у сходней. С ним был его неизменный слуга из священников. Никто не обмолвился ни словом. В молчании, стараясь не грохотать сапогами, пять теней спустились на пристань.
Слуга шествовал впереди. За ним епископ, замыкал шествие Омелько. По бокам шли Ивась с Демидом.
Было тихо, мрачно, таинственно. Однако путь оказался не долгим. Не прошло и четверти часа неторопливого хода, как слуга остановился у массивной двери большого дома. Глухие удары молотком гулко отдавались в квартале, как казалось казакам.
Дверь тихо приоткрылась. Тихие приглушенные голоса — и пришедшие проскользнули в тёмный зёв дома. Одна сальная свеча почти ничего не высвечивала. Тихий голос слуги бесцветно произнёс:
— Быть здесь. Молчать, ждать и быть готовыми к любым неожиданностям.
Он не ждал ответа, незаметно растворился в темноте. Тень епископа исчезла ещё раньше.
Казаки встревоженно топтались, боясь обменяться впечатлениями. В доме было тихо.
Томительное ожидание длилось не менее часа, прежде чем послышался шум. Появился слуга. Тихо проговорил, обращаясь к казакам:
— Выходите на улицу и осмотритесь. Всё должно быть спокойно.
Друзья молча, соблюдая тишину, вышли по одному в тёмную улицу. С обеих сторон улица была пустынной.
Вышел слуга с тусклым фонарём в руках. В том же порядке процессия потянулась к пристани. Шли быстро, словно спеша побыстрее оказаться подальше от таинственного дома.
Лишь в своём тёмном углу, друзья наконец смогли поговорить.
— Что за чудной поход? — спрашивал Омелько. — И так таинственно.
— По-моему, тут дело бабье, — с усмешкой молвил Ивась.
— Не может быть! Ведь епископ! — В голосе Демида прозвучало неподдельное возмущение и недоверие.
— И епископ мужик, Демид, — Ивась усмехнулся в темноте. — К тому же совсем не старый. Каких-то пятьдесят лет.
— Откуда у тебя такая уверенность, Ивась? — спросил Омелько.
— Когда епископ проходил мимо, меня обдало волной запаха дорогих духов. Раньше этого не чувствовалось. Был совсем другой запах.
— Вот так поп! — воскликнул Демид. — Кто бы мог подумать такое? Бес в ребро вонзился нашему попу!
— Не вздумай об этом болтать, Демид, — с опаской сказал Ивась. — Потому и выбрали нас, что мы не сболтнём лишнего. Лучше вовсе нам никогда не воспоминать об этом. С этим лучше не шутить.
Потом казаки ещё раз сопровождали епископа в тот дом. А уже после ухода из Дуйсбурга они получили по три талера в награду за хорошую, добросовестную службу, как им сказали.
Десять дней пути — и баржа пришвартовалась у причала города Нейменга. Это были уже Нидерланды. Рейн здесь был широк, разветвлялся на рукава и был близок к морю. Оно уже ощущалось ветрами, влажностью и частыми туманами и моросящими дождями.
Епископ тут же переехал в дом бургомистра в центре города. У дверей дома постоянно толклись стражники с мушкетами и алебардами.
Охрана епископа на барже была пока свободна и все разбрелись по городу в поисках удовольствий и развлечений.
— Глядите, тут большие корабли стоят, — указывал Ивась на реку. — Интересно бы поглядеть, что такое море. Демид, ты бывал в море, поведал бы, а?
— Что об том говорить? Много воды, большие волны и сильный ветер. И всюду соль. Вот и всё. Что там интересного?
— Всё ж мы такого никогда не видели с Омельком.
— А что, Ивась, ты узнай, долго мы тут будем околачиваться? — спросил юношу Омелько с хитрой усмешкой.
— Зачем? — повернулся к другу Ивась.
— А что! Если можно, то я бы не отказался от поездки к этому морю. Далеко оно хоть отсюда?
— А деньги? Думаешь, того, что у нас есть, хватит? Брось ты это, — и Иван неопределённо отмахнулся.
— Кто его знает, Ивась. Я бы попытался.
Ивась всё же стал расспрашивать бывалых матросов и местных жителей о пути к морю. И вскоре всё узнал. С тем и обратился к Омелько.
— Что, за три дня можно доплыть до моря? — воскликнул Омелько. — Это же совсем близко. А что с попом? Он долго намерен здесь обретаться?
— Этого никто не знает. Однако многие считают, что и за месяц не управиться им. Это и Фриц подтвердил, я интересовался у него.
— А не спрашивал разрешения на отлучку? Дней на десять.
— Думаешь отпустит? Вряд ли, Омелько.
— А что нам тут делать? Сидим без дела, и отлучиться нельзя? Спроси.
Фриц с удивлением уставился острыми глазами на Ивася, долго думал, а потом ответил решительно:
— Делать вам там нечего, казак Иоган. Вы можете понадобиться здесь в любое время. Возможно, скоро преподобный отец соизволит поехать в Амстердам. Тогда и вы там будете. Это и будет море, вернее его залив.
— Спасибо, господин, — поклонился Ивась и поспешил удалиться, боясь навлечь недовольство фон Грабенфельда.
Эта весть не очень обрадовала Омелько, а Демид заметил:
— Сидите себе и помалкивайте, а то вздумали побродить по чужим землям!
— Демид! Чего ты? Быть в таких странах, и не посмотреть их? — Ивась с возмущением уставился на казака, но тот лишь отмахнулся от юноши.
Прошло недели три и преподобный отец в самом деле собрался в Амстердам познакомиться с настроениями тамошних кальвинистов. Заодно воочию убедиться в силе сопротивлении испанским католикам. Баржа спешно приготовилась в плаванию.
Ивась тут же сообщил друзьям интересную весть.
— Плыть-то будем не по реке, а по каналу! До самого города! Будет, что посмотреть!
— Что там смотреть? — Демид лишь опустил концы усов ещё ниже.
— Только нам придётся вернуться по реке немного назад. По другому рукаву надо будет идти.
Однако вскоре преподобному отцу пришлось отказаться от своей баржи. В трюме образовалась течь, и её необходимо было заделать. Это требовало времени, и власти города предоставили в распоряжение епископа большую лодку, украшенную коврами и стягами, с одной мачтой и большим косым парусом.
В лодке было лишь два помещения. Их заняли преподобный отец и Фриц. Остальные могли располагаться, кто где найдёт место. А поскольку трюма в лодке не было, то приходилось трудно и неудобно.
— Зато на лодке мы быстрее дойдём до места, — заметил Ивась.
— Нам спешить некуда, — буркнул в ответ Демид. — Для нас это без надобности. Сиди себе и точи саблю.
Путешествие продлилось целую неделю. Гребцы дружно налегали на вёсла, ветер часто был попутным. И наконец они в городе. Он был весь пересечён каналами с бесчисленными мостами, перекинутыми через них.
В порту сгрудились корабли, где кипела бурная жизнь. Грузчики сновали по трапам туда и сюда с грузом на плечах. Катили сотни бочек, стояли откормленные большеногие лошади, запряжённые в огромные телеги.
— Вот это да! — восторгался Ивась видом огромного порта с его суетой и криками. Пахло морем, смолой, несло вонью корабельных внутренностей, а лес мачт в поперечинах рей рябил в глазах.
— Да! — согласился Омелько. — Такого я никак не мог себе представить. А моря вовсе и не видать. Где оно?
— Наверное, корабли заслоняют его, — отозвался Ивась с недоумением.
— А как же нам Его посмотреть? Для того и стремились к нему, — и Омелько обескураженно вертел головой.
— А тут, по-другому говорят, паны казаки, — заметил Ивась. — Я ничего не могу понять. Хотя иногда проскакивает похожее слово. Чудно это!
— Стало быть, тут другой народ живёт, — изрёк Демид. — Не немцы.
— Это точно, Демид. А жаль. Хотелось бы поговорить, разузнать всё. — Иван с сожалением оглядывался, глазея по сторонам.
— Оно тебе надо, Ивась? — отозвался Демид.
— Демид, что ты всё заладил? — Омелько недовольно посмотрел на друга. — Далеко не старик, а бухтишь, словно тебе лет восемьдесят.
Казак осуждающе посмотрел на Омелько.
— Не тебе меня учить, Омелько! Молод ещё!
Ивась сделал знак глазами, прося больше не злить Демида, но Омелько лишь недовольно скривился и отмахнулся.
Лодку оставили у причала, присматривать за ней поручили старшему матросу. Остальные, проводив преподобного отца в город, сами отправились искать ближайший кабак, искать себе места, где можно с интересом и приятно потратить деньги.
Ивась всё чаще стал задумываться над отношением к девушкам. Он уже заметил, что быстро забывает их, быстро охлаждается, а ещё они в ряде случаев просто раздражают его. Лишь первая, которая ублажала его, ещё оставалась в памяти. О ней было приятно вспомнить, помечтать.
Обратиться за советом с этим он стеснялся. Боялся, что его сочтут за слабака, и потому оставалось лишь пользоваться временной усладой, которая быстро приедалась, оставляя оскомину и неудовлетворённость.
Вот и теперь он с волнением ощущал потребностью в женском обществе, хотя знал, что это уже не будет занимать, интересовать или привлекать. И это жадное желание обладать и последующее быстрое пресыщение беспокоило и раздражало юношу.
Здешние девушки были ещё бесцветнее немецких, но перебирать было не из чего. Приходилось мириться с тем, что есть.
Он прислушивался к местному говору, уже различал знакомые слова, но понимать речь пока не получалось.
В подвалах, где ютились кабаки, было много матросов. Многие из других стран, их говор сильно отличался от местного и немецкого. Ивась присматривался и прислушивался, силясь вникать в их разговоры.
— Чую, что многие из матросов из дальних стран пришли, а ничего не могу узнать, расспросить. — Ивась опрокинул кружку с остатками пива и ударил ею по столешнице.
— Оно тебе надо? — мычал Демид, уже порядочно нагрузившись пивом и поглядывающий уже на девиц, готовых уловить малейший знак к сближению.
— Тебе не надо, а мне интересно. Омелько, тебе интересно?
— А как же! Это Демиду ничего не надо. Налился пивом, завалил девку, оно и хорошо. Мне и другое глянуть охота.
— Вот и я того же хочу, а Демид знай посмеивается да отнекивается, — и Ивась отвернулся, высматривая девку.
Они бездельничали все дни. Епископ всё совещался, то с церковниками, то с представителями местной знати и купечества. Он стремился побольше добыть денег для борьбы с католиками. А амстердамские купцы всё жмотничали, выторговывая для себя какие-то привилегии.