— Боцман!
Казаки переглянулись, а этот боцман поманил их за собой. Они спустились на несколько ступеней вниз на самом носу судна и очутились в низком треугольном помещении. Там прямо на полу спали несколько матросов. Боцман ногой поднят одного из матросов. Коротко поговорил с ним и ушёл.
Матрос сонно смотрел на новичков, потом спросил на сносном немецком:
— Из Германии? Откуда точнее?
Казаки переглянулись, а Ивась, превозмогая тошноту ответил:
— Нет, сэр. Мы с Руси, с Украины. Мы казаки.
— «Сэр» нужно говорить только начальникам, — заметил матрос. — А нам это ни к чему. Что такое Украина? Никогда не слышал.
— Страна такая. Далеко на востоке. Река Днепр, слышал?
Матрос отрицательно качнул головой.
— Ладно, оставим это. Значит так, ребята. Вы на английском судне. Мы скоро придём в Англию. И вы должны будете работать палубными матросами в моей вахте. За любую провинность будут нещадно бить. Потому не огрызайтесь, не советую. Берегите шкуру и зубы. Особенно берегитесь боцмана. И второй помощник капитана большой любитель зуботычин.
Казаки переглядывались. Многое они не понимали, Ивась пытался им всё растолковывать, но и сам не всё уяснил. Матрос устал, жестом показал на голый грязный пол, коротко бросил:
— Часа два можно спать. Потом наша вахта. Смотрите, что делают все, то и вы поспешайте.
Через две недели судно встало на якоря на рейде какого-то порта. В туманной дымке был виден городок, в порту стояло три судна, и на рейде покачивался ещё один корабль.
Было часа четыре пополудни. Матросы готовились съехать на берег. Наши казаки в ожидании распоряжений топтались у штормтрапа, где внизу покачивалась шлюпка.
Тот самый матрос, что говорил по-немецки, сказал казакам:
— Нас отпустят на берег завтра. А пока отдыхайте.
За это время наши скитальцы похудели, огрубели лицами. Длинная щетина покрывала лица. Времени на бритьё у них не было, да и бритв матросы не носили в своих сундучках.
Они были грязными, вшивыми, одежда успела основательно потерять свой первоначальный вид. А ботфорты они предусмотрительно не носили. Их берегли для берега. Правда, пришлось за всё это здорово повоевать. Синяки у многих до сих пор не сошли, но ботфорты отстояли. И не только их.
Демид постоянно был в подавленном состоянии. Он почти не разговаривал. Даже с друзьями редко заговаривал, больше отвечал односложно.
Смелько наоборот был болтлив, со всеми хотел перезнакомиться, со всеми хотел дружить, опасался попадаться на глаза начальству. Он довольно быстро осваивал речь англичан, в то время как Демид смог запомнить лишь два десятка названий снастей да ещё несколько слов команды.
Ивась, которого теперь звали Джоном, старался во всё влезть, всё разузнать, за что получал по морде чаще своих друзей. Но и речь он осваивал быстрее Омельки. Ему в этом сильно помогал тот матрос, что говорил по-немецки. Его звали Том.
Поскольку Ивась быстро показался начальникам очень ловким и быстрым, то его часто гоняли на марсы, по вантам и реям. Зато он почти не ходил вокруг брашпиля и на остальных тяжёлых работах. И хоть он был худ, лёгок и, казалось, слабоват, тотчас бросался в драку, когда те случались, и не всегда выходил из них побитым.
Над ним часто подсмеивались, потешались, пытались гонять по своим делам. За эти два недели плавания, он уже один раз стоял на руле и за это время ни разу не получил по зубам.
Они трудно втягивались в работу. Морская болезнь сильно вымотала Ивася и Омелько, но теперь они забыли про эту напасть.
И сейчас, стоя у фальшборта и глядя на город, друзья вздыхали, вспоминая былую жизнь. А Омелько, кивнул на город, сказал:
— Нам хоть выдадут хоть немного денег? Иначе за каким бесом нам переться туда?
— Должны дать, — отозвался Ивась. — И так незаконно нас захватили. Что, они вовсе без души?
— Какая душа, когда всё решают деньги, — Демид подал голос, и в нём слышалась затаённая злоба.
Омелько посмотрел на друга, спросил настороженно:
— Ты что-то задумал, Демид?
— Да что тут задумаешь? Ничего в голову за все две недели не пришло!
— Тут можно с тобой согласиться. У меня совсем пусто в голове. Ивась, может, ты что подскажешь? Ты больше разумеешь по-ихнему.
— Скажешь тоже, Омелько! Откуда мне-то что знать. Да и рано что-нибудь сказать или придумать. Без денег ничего не сделать. А где их достать? Мы слишком плохо знаем эту жизнь, Демид.
Друзья понимающе покачали головами. Что они могут ждать от юнца? Только отвести душу.
Они наблюдали, как шлюпка с матросами отвалила от борта. Потом в ялик спустился капитан с сундучком в руках. Два матроса слаженно гребли, капитан сидел на румпеле. Вскоре шлюпка потерялась среди других таких же, и казаки перевели взгляды на корабли, стоящие у причала и на рейде.
Подошёл Том. Он тоже устремил глаза на город. Потом повернулся к казакам и спросил:
— Рвётесь на берег?
— Без денег? — спросил в свою очередь Ивась. — Что там делать?
— Нам тоже ещё не выдали. Завтра обязательно выдадут. Так что можете надеяться, Джон. Несколько пенни и вы получите.
— И что за эти пении можно купить?
Том улыбнулся, помолчал, ответил грустно:
— Согласен, очень мало, но на пиво хватит. Хоть по твёрдой земле походите. И то благо. Ещё успеете покачаться в море.
— Ты не знаешь, куда и скоро ли пойдём снова?
— Об этом может сказать только начальство. От хозяина судна многое у нас зависит. Тут так. Что, когда и куда идти — решает хозяин.
— Команде не сообщают? — всё расспрашивал Ивась.
— Изредка. Это нам не очень нужно знать. Главное, сколько заплатят.
— А собрать хоть немного за рейс можно, Том?
— Так кто устоит от соблазна покутить на берегу? Это немыслимо, Джон!
— Что, семьям так ничего и не достаётся?
— Немного, Джон. Вот я собираюсь повидать жену и сына. Ему уже семь с лишним. Надо оставить им часть заработка, а то всё спущу, как жить будут?
Ивась задумался, а потом спросил приятеля:
— Выходит, матрос постоянно должен быть нищим и свою семью на такую жизнь обречь?
— Выходит, что так, Джон. Месяцы в море, на грани гибели, мечтаешь о береге! И, дорвавшись до него, уже ни о чём не вспоминаешь. Вот так, парень.
— Как же живут ваши семьи, Том?
— Нищенствуют. Как же ещё. Правда, мой старый приятель, ушёл на капере и вернулся с тремя сотнями фунтов. Теперь живёт припеваючи. Даже со мной едва говорил в последнюю нашу встречу.
— А где твой дом, Том?
— Тут недалеко, Джон. Всего пятьдесят миль на восток. В Плимуте. Это у нас большой порт. Там много кораблей грузится и готовится в плавание. И работу можно найти, если протекция имеется.
— Так чего ж ты бродишь по свету?
— Тянет, Джон. Больше месяца на берегу не выдерживаю. Опять нанимаюсь на судно, и всё начинается сначала.
— Это, — Ивась кивнул в сторону порта и города, — что за город?
— Этот? Фалмут. Так, небольшой городишко. Но тут живёт владелец судна.
— Так ты собираешься проведать родных, семью?
— А как же! Обязательно! Вот расчёт получу и тотчас отправлюсь. Через день-два. Охота сынишку поглядеть. Полгода не видел. Подрос, наверное.
Ивасю стало скучно после слов Тома. Он сошёлся с этим покладистым спокойным матросом. Он почти никогда не лез в драки, хотя мог драться отменно. Сам видел неделю назад.
Вечером на судно вернулся капитан. Он рассчитал тех, кто этого пожелал. Остальные, а их было совсем немного, получили свои деньги и отпуск погулять в порту или навестить родных.
— Ну что получил, Джон? — спросил Том, улыбаясь.
— Да вот получили по два каких-то гроша. Что это такое, Том? — И Ивась показал две медные монетки.
— Ещё не так плохо, Джон! Это целых восемь пенсов! Можно немного погулять или… заиметь девку на часок, как пожелаешь, ха-ха!
— Ты завтра уходишь, Том? — с откровенным сожалением спросил Ивась.
— Ухожу, Джон! В Плимуте уже подыщу себе подходящую посудину. Так что, Джон, может, ещё наши дорожки пересекутся. Пока, пойду к шлюпке. Погуляю до утра, а там и домой.
Ивась пожал ругу Тома, остальные казаки последовали примеру юноши, и Том исчез за бортом, растворившись в наступившей темноте.
Казаки долго раздумывали, куда потратить заработок. Одежда и сапоги пока имелись, остальное было им не по карману, но нож у каждого быть должен.
— Значит, никакого берега, — грустно заметил Омелько. — Жаль, очень хотелось бы.
— Ивась, сходил бы к капитану или штурману. Попросил бы для нас наши же ножи. Ведь всё забрали, подонки! — И Демид злобно проговорил грязные ругательства на родном языке.
— А и правда, Ивась! — с надеждой воскликнул Омелько. — Сходи, пощипай за бороду удачу. Вдруг получится.
Ивась задумался. Он помнил, что это может стоить ему зуба, выбитого разгневанным капитаном или штурманом.
— Попробую, други, — вздохнул Ивась. — Где наша не пропадала! Ждите.
Вернулся Ивась довольно скоро. Он не был избит, лицо источало довольство и гордость своей значительности. Бросил небрежно, усмехнувшись:
— Вот вам ножи, ребята! Берите и помните мои заслуги, ха! Получилось!
— И не бил? — с участием спросил Омелько.
— Я у шкипера был. К капитану побоялся идти. Он выпивши, а вы знаете, что можно ждать от такого. А шкипер быстро согласился. Ножи не наши, похуже, но зато тратиться на них не придётся. Можно съезжать на берег.
— Шлюпки нет, хлопцы, — недовольно бросил Демид. — Подождём до утра. Тут уже делу не поможешь. Идём лучше спать. Места стало больше и можно отдохнуть за столько дней работы. И вахту стоять не надо. Идём!
Больше двух недель матросы, оставшиеся, как и казаки, на борту, занимались мелким ремонтом снастей и парусов.
Кормили, как всегда плохо, одними сухарями да солониной раз в день. Такой, что прожевать её вонючие куски было просто невозможно. Но о другом матрос мог только мечтать, и то на берегу, где он за несколько дней спускал всё, заработанное за время плавания.