На рассвете Лало ускакал по тропе, а Хуан проследил, как последние камушки скатывались с тропы, по которой метис вёл мула, таща его изо всех сил.
Алесио даже подпрыгнул, узнав, что хозяин дал добро на его с испанкой игру. Губы растянулись в радостней крокодильей усмешке, и он воскликнул:
— У меня ещё ни разу не было белей женщины! А эта не просто белая, а сеньорита! Боги ко мне должно быть благосклонны, Ар! Мне необходимо поставить и свечки в церкви, и принести большую жертву старым моим богам! Я так и сделаю!
— Учти, Ал, что хозяин требует быть осторожным, нежным и не повредить сеньорите. Это главное условие. Мы не можем потерять её в тот момент, когда дело уже на мази. К тому же и тебе будет слишком накладно, если что произойдёт с сеньоритой.
— Учту, Ар, и буду самым нежным любовником! Я пошёл, друг, и я тебя не забуду! — мулат помчался куда-то с возбуждённым и радостным видом.
Он торопил белых рабов побыстрее втиснуться в пещеру. В руках нёс толстый конский потник и чистую попону. В пещере он нервно посадил рабов на цепь.
— Сеньорита, я принёс тебе потник. Тебе будет теперь хорошо спать. И ещё хочу угостить тебя кусочком мяса. Мы зарезали сегодня козла. Вот прошу отведать. Молока можешь пить сколько хочешь.
Габриэла с подозрением посмотрела в сияющее лицо мулата. Спросила с дрожью в голосе:
— С чего это ты так раздобрился? Что это значит?
— Очень многое, сеньорита! — осклабился Алесио, подвинулся ближе и положил свою большую руку на её, узкую тонкую, грязную.
— Что е тобой?! — отдёрнула она руку и спрятала за спину. — Уйди!
— Нет, дорогая моя! Сегодня я не отойду. Сегодня мой праздник, сеньорита!
Габриэла не на шутку испугалась. А Алесио, уже достаточно распалённый близостью лакомства, больше не мог держать себя в узде. Он обнял девушку, привлёк в себе, залез губами ей в шею, что вызвало такое бурное отвращение у девушки, что она забилась, закричала с визгом и воплями.
Но Алесио уже закусил удила. Он жадно шарил по телу Габриэлы, силы которой быстро таяли. Она стонала, вопила, но сопротивление становилось всё слабей и слабей.
Мулату, казалось, нравилось такое поведение девушки, и он не ослабевал натиск своих ласк, что больше не позволяли ему контролировать себя. Он в это время мог вполне сойти за рвущего жертву зверя, изголодавшегося и жаждущего насыщения свежим мясом.
Наконец она зарыдала, обессилела, и мулат хоть и с трудом, но овладел ею.
— Ничего особенного, — с видимым разочарованием проговорил он, отвалившись немного в сторону. Повернулся к Атилио, смотрящего на эту сцену с расширенными, не то от ужаса, не то от любопытства, глазами. — Нет, сеньор, ничего особенного. Уверяю тебя. Я ожидал большего, а… — мулат махнул рукой, небрежно прикрыл её ноги обрывками платья, вздохнул.
Габриэла лежала с закрытыми глазами, судорожно всхлипывала, не в силах вымолвить слово. А мулат, оглядев её, проговорил равнодушно:
— Сеньорита, не плачь! Это когда-нибудь всё равно должно было произойти. Однако ты была девственница, но это не повышает твоей ценности. У меня были женщины во много раз лучше. Успокойся, мы ещё позабавимся с тобой, и я пойду. Посмотришь, это не так плохо, как тебе кажется.
Она открыла глаза, блеснула ими остро, непримиримо и жестоко. Он заметил её всплеск, усмехнулся и полез к ней.
Утром Габриэла отказалась выйти из пещеры. Мулат удивился, довольно ласково уговаривал её. Атилио уже ушёл, а Габриэла всё упиралась и не хотела подчиняться. И Алесио улыбнулся.
— Я понял, крошка! Мы сейчас исправим мою оплошность!
Мулат с похотливой улыбкой на отвратительном лице, уверенно обнял девушку, но тут же она вцепилась ногтями ему в лицо и с остервенением стала царапать, визжа при этом, словно от наслаждения.
Мулат вырвался из её ногтей, отёр лицо, посмотрел на ладони, проговорил свирепо, едва сдерживая рвущееся наружу безумие:
— Сучка! Ты что делаешь? Паскуда белая! — И сильно ударил ладонью по лицу, от чего Габриэла отлетела к стене и сжалась, всхлипывая.
Он старательно вытирал лицо, потом схватил Габриэлу за волосы, рванул, поставил на ноги и поволок к выходу из пещеры. Она тащилась по щебёнке, вопила что-то, чего мулат даже не слушал.
Вся исцарапанная, в крови, она наконец встала, прошипев змеёй:
— Ты поплатишься за всё, скотина! Я жить не буду, но отомщу тебе, гадина!
Мулат хохотнул, но в этом можно было заметить попытку скрыть вдруг зародившийся страх. И он проговорил очень тихо и очень серьёзно:
— В таком случае мне выгоднее прикончить тебя, маленькая сучка! Но происходить такое будет медленно и очень больно, белая стерва! И посмотрим, у кого получится быстрее и лучше! Иди работать, рабыня! — он так толкнул её в спину, что Габриэла тут же оказалась на земле, добавив ещё одну царапину на ноге.
Испуг исказил лицо Габриэлы. Она поспешила встать, и пошла, прихрамывая, оглядываясь и шепча страшные проклятья.
Ближе к концу дня, Хуан увидел Габриэлу и удивился её ужасному виду:
— Что произошло с сеньоритой? Платье почти исчезло, всё в пятнах крови!
— Жизнь рабыни, сеньор! Во всей красе, как видите!
В лице было смертельное озлобление, непокорность и решимость что-то предпринять. Хуан это заметил и охота поговорить тут же пропала. Он лишь проследил, как тяжело она шла, неся большое ведро с молоком к шалашам.
Юноша грустно усмехнулся, подумал, что бы сказала сеньора Корнелия, увидев эту аристократку в её теперешнем положении.
Лало довольно быстро доехал до деревни. Его встретили немногословно, понимая, что болтать он не охоч, и не в его интересах заниматься этим делом. Элеутерио лишь глаза расширил, когда увидел на ладони племянника горку серебра.
— Этак ты, Лало, скоро станешь самым богатым человеком в деревне! Как тебе удалось такое?
— Дела, дядя, — коротко ответил юноша, и добавил: — Тороплюсь. Заеду домой, отдам деньги и поем. На отдых времени нет.
Староста удивился ещё больше, и червь зависти зашевелился в его загрубелой душе крестьянина.
В ночь Лало не поехал, мать уговорила переночевать, а отец обещал отличного мула, сильного, быстрого и выносливого.
— И не беспокойся, сын, — молвил отец, выслушав рассказ Лало и просьбу говорить лишь то, что необходимо для его дела, если кто-то поинтересуется.
Парнишка метис легко нашёл усадьбу дона Рожерио. Тот, сильно изменившийся от горя, постаревший и осунувшийся, встретил метиса недоверчиво. Но услышав, что он от дочери, радушно провёл в гостиную, усадил в кресло, приказал подать вино, фрукты, закуску, о которой этот дикий юноша даже не подозревал. Он молча протянул письмо и принялся утолять голод и жажду.
Старик долго читал и перечитывал письмо. Глаза наполнились слезами. Протянул лист сыну, пришедшему узнать новости. И, пока тот читал, спросил метиса довольно строго:
— Как она выглядит, парень?
— Сеньор, я ничего про это не знаю. Я никого не видел, простите. Они захватили меня прямо на пастбище и пригрозили всеми карами моим родным, если я не отвезу вам этот лист, как они сказали, от вашей дочери.
— Где твоя деревня? — спросил дон Рассио, бросив лист на стол и побелев лицом.
Метис подробно пояснил, назвал хозяина, но такого даже дон Рожерио не мог вспомнить.
— А откуда эти люди появились?
— Не могу сказать, сеньор. Они показались с двух сторон, когда были шагах в сорока, сеньор. Я так испугался! Грозили уничтожить весь мой скот!
— Да, это похоже на правду, — горестно вздохнул дон Рожерио. — Но они требуют чёрт знает что! Треть состояния или двадцать пять тысяч песо! И кто эта сеньора Эсмеральда Фонтес? Я никого не знаю с такой фамилией.
— Всё невероятно странно, — произнёс дон Рассио. — й такая большая сумма! Это неспроста, папа. Что делать?
Старый дон Рожерио посмотрел в бесстрастное лицо метиса, спросил неуверенно:
— Ты будешь ждать ответа?
— Приказано, сеньор, на обратном пути получить его.
— А куда тебе ещё ехать? — встрепенулся Рассио.
— На усадьбу сеньора де Бонилья, сеньоры.
— Значит, и Атилио с Габриэлой, папа! — и, повернувшись обратно к метису, сказал:
— Это по другую сторону города, парень. Ты бывал в городе?
— Нет, сеньор, никогда.
Рассио подробно рассказал, как найти асиенду дона де Бонильи, посмотрел на отца, спросил его:
— Это убьёт сеньора де Бонилья, папа! И где ему взять деньги для выкупа? И вообще, что всё это значит? Почему именно с нами такое произошло?
— Тут все упирается в эту таинственную сеньору Фонтес. Хорошо бы её найти. Тогда многое бы встало на свои места. Всё было бы объяснимо, сын!
— Я немедленно еду с этим метисом к Бонилья, отен! Вместе мы, возможно, додумаемся до истины. И поищу вокруг эту сеньору. И в город загляну. Порасспрошу знающих людей. Может, что и выясню. А вы тут подумайте, как вызволить несчастных из неволи. Пусть и губернатор пораскинет мозгами и солдат подкинет, ведь это его подданные попали в беду к преступникам!
Дон Рожерио повернулся к метису.
— Что за люди к тебе приходили? Белые?
— Три мулата, сеньор. Обыкновенные мулаты.
— Странно мне всё это, сын, — в растерянности проговорил дон Рожерио.
— И не говорите, папа! Кому мы понадобились? — дон Рассио подозрительно глянул на отца. — Ладно, у меня будет ещё время подумать, как и вам. Надо собираться в город.
Он посмотрел на усталого метиса. Тот доел и допил всё угощение, ждал, что будет дальше. А дон Рассио спросил юношу:
— Ты когда-нибудь раньше видел этих людей?
— Нет, сеньор.
— Они тебе сказали, что в письме?
— Только то, что это от дочери дона Рожерио, сеньор. И рассказали, как я могу найти вашу усадьбу, сеньоры.
— Значит, они хорошо нас знают, папа. Пораскинем мозгами. Может, что-то и вспомним. Слишком сложно для простых мулатов. Тут должен стоять белый человек, й не просто белый, а ещё знающий такое, что даёт ему надежду на успех, против нашего рода, папа! Вот что меня больше всего беспокоит. Кто это может быть, попытайтесь вспомнить, папа!