— С вами, дон Атилио, пока ничего ясного нет. Потерпите немного, — Хуан дружелюбно улыбнулся. — Ваши деньги ещё не собраны.
— Простите, сеньоры! — наконец проговорила Габриэла, наконец осознав, что её положение резко изменилось. — Значит, я почти свободна?
— Именно так, сеньорита, — ответил любезно Хуан. — И работать почти не будете. И Алесио к вам больше не подойдёт, это уж точно.
Габриэла упала на колени, воздела руки и взор вверх и принялась истово молиться, шепча слова, ей одной пришедшие на ум, осеняя себя крестом. Потом она посмотрела на Хуана благодарным взглядом, спросила робко:
— А здесь можно остаться на ночь, сеньор? Мне не хотелось бы одной быть в шалаше. Прошу вас.
— Сколько угодно, сеньорита! — бодро ответил Хуан. — Я принесу вам постель, завтра получите кусок ткани и сделаете себе что-нибудь вместо этих тряпок. И получите сегодня хороший ужин. Хоть солнце садится, можно укрепить факел в расщелине и поужинать вдвоём, — и он кивнул в сторону дона Атилио.
— Не сбежит? — спросил Ариас, когда они вышли из пещеры.
— В её положении сбежать просто невозможно, Ар. Она так ослабела, что и взобраться наверх будет не в состоянии. А другого пути она не знает. Да и зачем ей теперь бежать? В лесу она всё равно погибнет, и это ей известно. Можно не опасаться побега.
— Как бы проследить за тропой сюда? — спросил Ариас. — Ведь могут высмотреть её и накрыть нас.
— Думаю, что теперь дон Рассио не посмеет предпринять что-нибудь подобное. Его отец болен, только Лало не выяснил чем. Теперь этот моряк будет у руководства усадьбой и всем имуществом. Думать надо о месте получения денег, а это поклажа для целого мула.
— Я и говорю тебе про это, Хуан! Очень хлопотное и опасное дело предстоит нам, а мы до сих пор ничего не придумали. Времени у нас не так много.
— Слушай! А не попытаться всё это устроить с помощью моря? — Хуан даже остановился на месте.
— Судна-то нет у нас! И где его добыть здесь, когда против Понсе порт ещё не построен?
— С судном нам, Ар, и не управиться. Баркас с парусом — и хватит. А там у нас что-нибудь и попадётся. Да и денег у нас будет лишь треть того, что я хотел. На большее мы рассчитывать не можем.
— Ты хочешь отдать деньги этой ведьме, Хуан?
— А как же, Ар! Это наши обязательства перед сеньорой. Тем более, что и нам перепадёт достаточно! Ты это брось, Ар! На чужом горе ничего себе не построишь!
— Дуришь, Хуан! Мы ведь горе доставили уже другим, так что одним больше, одним меньше — ничего не станется с ними. А ведьма и так себе добудет.
— А я говорю, что треть вполне достаточно, Ар! К тому же нам полностью достанутся деньги за Атилио.
— Всё равно, Хуан, я не согласен с тобой. Я рассчитывал на всё.
— И не думай, Ар. Так не будет! — Хуан уже начинал злиться. — И бросим об этом болтать, а то услышат остальные, особенно этот Алесио. Хватит об этом!
Он с неохотой собрал еду, питьё, одеяло, подушку, набитую сеном и поплёлся назад, выполняя обещание.
Три дня прошло в спокойствии. Лало опять умчался в усадьбу, Габриэла с некоторой опаской занималась лёгким трудом, но больше старалась из куска ткани, нашедшейся у Хуана, сделать нечто похожее на платье.
Алесио, прослушав наставления Ариаса, ходил, злобно поглядывая в сторону Габриэлы, а она отвечала тем же. Она не переставала думать о мести, ища возможность осуществить её.
Она лучше питалась, доила лишь две козы и готовила пищу для мужчин, но с доном Атилио ничем не делилась, не разговаривала и посматривала на него отчуждённо, будто на незнакомого.
Как-то Габриэла мыла большой котёл на речке, ложки и нож для разделки мяса. Солнце садилось и его лучи уже не проникали в долину. Стало немного прохладнее, а ветерок слегка разгонял москитов.
Спиной девушка почувствовала взгляд чьих-то недобрых глаз. Она на миг оцепенела, дыхание участилось. Она не обернулась, скованная страхом и ожиданием. Это длилось с минуту, когда она всё же повернула голову. Шагах в десяти от неё стоял с закаменевшим лицом мулат Алесио.
Что-то странное и страшное показалось ей в его облике. Озноб прошёлся по спине, заныл в животе. Рука непроизвольно сжала мокрую рукоять ножа. Он этого не заметил.
— Что ты тут уставился на меня, обезьяна вонючая? — скорей прошипела, чем проговорила Габриэла. — Разве не знаешь, что тебе запрещено приближаться ко мне, жаба?
— Думаешь, ты сможешь меня остановить этими словами, сучка? — Алесио сделал три шага к ней и остановился. — Ты ещё не знаешь, на что я способен! И я могу не посмотреть на запрет какого-то сопляка! — И он сделал ещё два шага, напряжённо смотря в бледное дрожащее лицо Габриэлы.
— Я закричу, жаба! Уйди!
Алесио бросился на неё. Молнией метнулось его тёмное тело, опрокинуло Габриэлу на гальку, придавило тонкую фигурку. Вонючая ладонь зажала рот, а другая рука уже шарила по телу. Он яростно терзал её тело, а кричать девушка не могла. Но рука продолжала сжимать нож, хотя и была слегка придавлена собственным телом.
Мыча и отбиваясь, она с большим трудом выдернула руку и, не раздумывая, ударила ножом в бок. Мулат дёрнулся, зарычал, но второй удар на миг остановил его прыть. Липкие струйки крови возбудили Габриэлу, и она успела нанести ещё один удар, скользящий, почти не причинивший мулату вреда, разве что добавило крови.
Она завизжала, закричала, а Алесио с остервенением стал бить её по лицу, тянулся к шее, но силы его падали. Габриэла в смертельном ужасе успела вывернуться из-под его большой вонючей туши, но он успел ухватить ногу и борьба продолжалась с отчаянием.
Габриэла судорожно отбрыкивалась, пыталась отползти подальше, а Алесио, уже теряющий силы, продолжал тянуться к ней, удерживая её ступню в своих крепких руках. Нож девушка выронила, и смертельный ужас придал сил девушке. Она ударила Алесио ногой в шею, выдернула ногу, но тот успел прижать другую ногу к острому камню. Крик боли пронзил вечерний воздух.
— Брось её, Ал! — вдруг послышался голос Хуана. — Брось, говорю!
Мулат отпустил ногу, поднял голову и в сумерках увидел подбегавшего к месту схватки Хуана. Его мутные глаза смотрели злобно, отрешённо, можно было заметить, что мулат слабеет.
— Опять ты? — Мулат скрипнул зубами, трудно поднялся на колени, а Габриэла с ужасом увидела, как мулат достал откуда-то пистолет и поднял его. — На этот раз ты, сука, не отвертишься! — и чёрное отверстие дула медленно поднялось до уровня груди девушки.
Что-то чёрное мелькнуло в темнеющем воздухе, мулат выронил пистолет, рука схватилась за шею. Там торчала рукоять кинжала, кровь тёмными струйками потекла по руке.
Крик застрял в горле Габриэлы. Она неотрывно смотрела, как мулат медленно клонился вперёд, она судорожно отползала всё дальше. Хуан подошёл совсем близко, молча смотрел на мулата, который рухнул лицом вниз и больше не шевельнулся.
— Какого чёрта вы задрались? — тихо спросил Хуан.
— Это он, он! Напал, когда я мыла посуду, сеньор!
— Откуда нож у вас?
— Захватила почистить, — тихо ответила Габриэла. Она вскинула глаза на Хуана. Уже были густые сумерки, и разглядеть выражение его лица было трудно. Но что-то ёкнуло в груди Габриэлы. Она поняла, что Хуан спас её от верной смерти, от небытия и ещё от многого, что даёт молодой девушке жизнь. Волна благодарности быстро переросла в нечто большее.
Хуан повернулся к Габриэле.
— Это вы его так порезали?
Она молча кивнула, рот продолжала прикрывать ладонью, а глаза неотрывно смотрели на юношу. Тот вдруг спросил участливо, взволнованно:
— Что такое, сеньорита? Всё закончилось. Можно успокоиться. Он сам напросился и вам нечего беспокоиться.
Она всхлипнула. Хуану стало жаль её. Он приблизился к ней, положил руку на плечо, заглянул в широко распахнутые глаза, полные слёз, страха и благодарности и чего-то ещё, что разглядеть было невозможно.
— Спасибо, Хуан! — прошептали губы Габриэлы. Она чуть подалась к нему. Хуан участливо приобнял вздрагивающие худые плечи, она порывисто прижалась к его груди, и он вдруг услышал её жаркий шёпот:
— Возьми меня, Хуан! Прошу! Мне это просто необходимо! Возьми!
Хуан вздрогнул. Он отпрянул, посмотрел в глаза, но было уже темно.
А Габриэла продолжала прижиматься к нему, что-то шептала. Хуан ощутил в себе жгучее влечение к этой измученной девице, возбуждение с каждой секундой возрастало. И он не успел опомниться, как оказался на ней, жадно раскрывшей себя для любви, для всепоглощающей страсти.
Они любили бурно, страстно, жестоко. Оба чуть ли не наслаждались болью, которую причиняли друг другу. И только когда страсть была удовлетворена, Хуан отвалился, перевёл дыхание и спросил хрипло, растерянно:
— Что с тобой, Габриэла!? Ты сдурела, что ли?
— Ты прав, Хуан! Я окончательно сдурела, но это было так здорово, что ни о чём не жалею!
— Но почему так случилось?
— Неважно! Это не имеет значения, Хуан! Просто что-то толкнуло меня к тебе… и я получила такое наслаждение, что долго не смогу забыть его! А ты?
— Не могу понять, Габриэла! Всё так стремительно и неожиданно! Но что теперь? Ты ведь… — он не закончил, её ладонь прикрыла его рот, и они замолчали.
Звёзды подмигивали им с чёрного неба. Москиты нещадно сосали их кровь, но у них не было сил отмахнуться. Оглушённые, обескураженные и расслабленные, они без мыслей продолжали лежать на твёрдых камнях. Переживали только что ураганом пронёсшуюся бурю чувств, не могли ничего объяснить себе.
Утром Хуан долго лежал с открытыми глазами. Он перебирал в голове вечернее происшествие. Труп Алесио до сих пор лежал на берегу речки. Это сильно беспокоило Хуана. Что он скажет товарищам?
Ариас проснулся, заметил бодрствующего друга, спросил:
— О чём задумался, Хуанито?
— Да вот, Ар, вечером пришлось прикончить Алесио.
— Что? Алесио? Он мёртв? Что случилось? — мулат вскочил на колени и с удивлением уставился на Хуана.
— Хотел убить сеньориту, Ар. Едва успел помешать.