— Только не это, Габриэла! — Тут же воскликнул Хуан, углядев в глазах и лице характерный блеск желания.
Но было поздно. Волна страсти нахлынула на него. Они молча бросились в объятия друг другу и ураган захватил их, завертел в жутком вихре страстных конвульсии. И опять они были на вершине блаженства, на вершине наслаждения, сменившихся чуть ли не ненавистью.
— Ты сумасшедшая, Габи! — зло проговорил Хуан, отвернулся, чувствуя неприязнь и отчуждение.
— Можно подумать, что ты иной! Мы оба сумасшедшие и остановиться уже вряд ли сможем.
— И что же дальше? Я надеялся, что всё прошло, но вот… опять… Боже!
— Но ведь было великолепно, Хуанито! Разве нет? Я это чувствовала, знала! Зачем тогда избегать, если каждый раз мы оказываемся во власти такого божественного восторга. Что может быть лучше, желаннее?
— Это наваждение, грех и паскудство, Габи! Каждый раз мы погружаемся в пучину неприязни, мы не любим друг друга! Одна страсть нас и соединяет.
— Но какая! Что может сравниться с таким огромным наслаждением? Я не смогу отказаться от этого, Хуанито! Ты меня понимаешь?
— Не понимаю и не хочу понимать! Ты дьяволица и мне страшна твоя близость. Тут что-то слишком греховное, порочное!
— Ну и пусть! Разве тебе не нравится? Пусть будет, как будет. Если само окончится, то так и будет, а пока у нас только это, и есть и лишать себя блаженства нет никакого смысла. Сейчас я равнодушна к тебе, но пройдёт день-два — и меня начинает трясти надвигающаяся страсть, которой я не могу сопротивляться. Это сильнее меня. Хуан!
Хуан молча слушал излияния Габриэлы. Прекрасно понимал, что она чувствует, так как и сам испытывал нечто похожее, но холодный рассудок не хотел согласиться с таким положением. Он вопил, сопротивлялся, но проигрывал!
— Ар, мы с тобой должны решить трудное дело, — Хуан, чувствуя себя ответственным за все дела в долине, не мог не беспокоиться.
— Понятно, Хуан. Уже есть что-то на примете?
— Полагаю, что здесь нам долго не усидеть. Бумаги ещё не оформлены и скоро их не закончишь. И моё участие в похищениях остаться незамеченным долго не может.
— Всё это понятно, Хуан. Говори короче, что требуется сделать, — Ариас был заинтересован не меньше Хуана и ждал продолжения с нетерпением.
— Мне необходимо уехать в город. Хочу купить хоть маленький кораблик.
— Вернуться на Монтсеррат хочешь?
— Обязательно, Ар. У меня там всё же имеются и права и деньги. Посмотрим, что там произошло за наше отсутствие. Может, можно обосноваться там.
— Что-то мне подсказывает, что с этим у нас ничего хорошего не выйдет.
— Но посмотреть необходимо. И деньги забрать не мешает.
— Разве что для этого, Хуан. Однако сдаётся мне, что у тебя ещё что-то на уме. Я правильно подметил, а?
— Может быть, Ар. Но об этом рано говорить. Сам ещё ничего не решил.
— Сеньорита? О ней может идти речь? — улыбнулся Ариас хитро.
Хуан недовольно глянул на друга, не ответил, но было и так ясно, что мулат попал в точку.
— Оставим это, Ар. Слушай мой план. Я еду в Понсе искать судно. Ты останешься за главного. Без моего дозволения сеньориту домой не отпускай.
— А если выкуп пришлют?
— Тяни и жди меня! Я постараюсь долго не задерживаться. Как только куплю судно, немедленно возвращаюсь, и решаем все остальные дела.
— Лало должен скоро вернуться с возможным ответом.
— Возможно, я его встречу по дороге к морю. Но это не должно повлиять на возвращение сеньориты в усадьбу. Отец её ещё не выздоровел и, вероятнее всего скоро отдаст Богу душу. Пусть сеньорита ни о чём не догадывается.
— Её брат в своих посланиях ничего не говорит о болезни отца. Тоже не хочет волновать сестру. — Ариас пытливо глянул на Хуана. — Ты ничего не хотел бы добавить?
— Пока нет, Ар. Мы должны подготовиться к продаже долины или сдаче её в аренду. Но это только после оформления всех бумаг. Деньги у нас есть, а пара взяток ускорит это. Я в этом уверен.
Хуан не дождался Лало. Он спешил, полагая, что дело с похищением приближается к завершению. Он надеялся встретить Лало и узнать последние новости и, опираясь на них, определить своё поведение.
Был ещё день, когда его голова почти целиком была захвачена мыслями о долгой разлуке с Габриэлой. Он и желал этого, надеясь остудить свой пыл, и страшился. Сеньорита ни о чём не догадывалась. Её не посвящали в детали, лишь намекали о предстоящих переменах в ближайшее время.
Он зашёл к ней в шалаш. Она шила что-то из куска ткани, что привёз ей Лало из последней поездки. Габриэла посмотрела на Хуана пристально, пытливо. Спросила просто:
— Ты принёс мне новости? — в голосе он не услышал радости.
— Принёс, но не те, которых ты ждёшь.
— Ты знаешь, чего я жду, Хуан? Говори лучше, не тяни. Я знаю, что ты собирался уезжать. Из намёков догадалась. Едешь?
— Да. Недели на три. Дела надо утрясти в городе. Очень важные для меня. И для тебя, возможно…
— Что же может быть важного для меня? — полюбопытствовала Габриэла, а Хуан подивился её прозорливости и догадливости.
— Ещё не знаю, но постараюсь додумать. Выйдет ли, не знаю.
— Ты говоришь догадками. Нельзя ли пояснее?
— Пока нельзя, Габи. Слишком рано. Хочу поторопить твою родню с выкупом.
Она долго смотрела на него, потом отложила шитьё, встала. Проговорила с некоторой поспешностью и волнением:
— Хочешь забыть меня? Отвлечься? Думаешь, так будет лучше?
Хуан неопределённо пожал плечами, уже чувствуя нарастающее волнение.
Они понимали друг друга без слов. Глаза, лица их говорили им достаточно, а слова возникали после, когда наступало отрезвление и просыпались старые чувства неприязни и даже ненависти.
— Ты сможешь выдержать три недели без меня? — загадочно и многозначительно прошептала Габриэла, приближаясь к юноше, блестя лихорадочно глазами. — Бросаешь меня здесь одну на растерзание этим вонючим мулатам и неграм? Ты подумал об этом, Хуан?
— Не говори глупостей, Габриэла! Тебе здесь ничто не угрожает. Всего-то три недели!
— Для нас это целая вечность! Ну же, сделай мне больно. Я вся дрожу…
Сна действительно сотрясалась нервной дрожью, щёки пылали румянцем и в сумрачном свете шалаша, Габриэла казалась злым духом из рассказов индейцев. Она жадно присосалась к его губам, обдав Хуана жарким дыханием, в котором ощущалась молодость, свежесть и жажда наслаждения.
Он не сопротивлялся.
Габриэла, сознавая, что разлука будет длительной, хотела насладиться им сполна. Они извивались в судорогах страстных конвульсий, не забочась о том, что их слышат другие. Для них не существовало ничего, кроме их чувств, их страсти, пожирающей их плоть, оставляя где-то в глубине сознания смутное ощущение неудовлетворённости. Неудовлетворённости духа. Но пока это их не занимало.
Лишь после полуночи, Хуан взмолился, прося прекратить домогательства плотской любви. Она довольно быстро утомляла, опустошала, оставляя что-то недосказанное, неполное.
— Ты больше не хочешь меня? — прошептали горячие губы Габриэлы у него под ухом. — Разве так поступает настоящий мужчина, отказывая несчастной беззащитной девушке? Я не хочу, чтобы у тебя осталась хоть капля твоей силы, которую ты мог бы потратить на потаскушку в городе, Хуанито! Я тебе этого не прощу. Запомни это!
— Пустое, Габи! Я уже говорил тебе, что побаиваюсь тебя и теперь ты позволила мне убедиться в своей правоте.
— Хорошо, что ты понял это, мой слабый и безвольный Хуанито! Но ты ещё не истощил меня настолько, чтобы я могла тебя пощадить! Для отдыха у тебя будет целых три недели!
— Вдруг за моё отсутствие пришлют выкуп, и ты уедешь домой? — попытался урезонить её Хуан.
— Я подожду тебя! Не думай, что я вот так просто отпущу тебя на свободу! Ты знаешь, какая я мстительная и опасная. Берегись, Хуанито!
Она принялась ласкать его, настойчиво, жадно, словно это последняя ночь с мужчиной в её жизни. И это возымело действие.
— Ты подумала, что чувствуют остальные, слыша наши игры, Габи? — едва слышно спросил Хуан. — Это будет для тебя небезопасно в моё отсутствие.
— Я буду носить в складках платья небольшой нож. Я уже одного убила, второго будет легче. И я уже подсмотрела, как ты занимаешься с кинжалом. Ты обманщик и насмешник. Скрыл от меня, как владеешь кинжалом.
— Представь, я и шпагой владею не хуже. Ведь я идальго, хоть и бедный! — Хуан усмехнулся, понимая, что эта насмешка может разозлить девушку.
Но ничего такого не произошло. Габриэла помолчала, потом молвила тихо:
— Теперь я простолюдинка и могу позволить себе такое, чего нельзя было, будучи верноподданной дворянкой, аристократкой. Так даже лучше, свободнее.
— При наличии больших денег свобода достаётся легко. Попробовала бы в бедности так рассуждать, Габи.
— Ты против богатства? Неужели? По твоим действиям этого не скажешь.
— Недавно я поклялся себе, что лучше умру, чем останусь бедным. И я довольно близок к этому. Куда труднее создать дело, приносящее доход и сохранить то, что добыто кровью и потом. Так мне говорил один знающий человек. Как давно это было!
— Тебе не кажется, что ты заговариваешь мне зубы? До рассвета ещё далеко, а отдохнуть ты сможешь и в пути.
— Нет, Габи! Я уже сплю. Оставь меня в покое. Я тебя не люблю! И ты поспи.
Три дня спустя Хуан, измученный и проклинающий тот час, когда пошёл на поводу у этой дьяволицы, встретил Лало. Тот спешил, погоняя мула.
— Торопишься? — окликнул Хуан метиса, заметив того раньше.
— Сеньор? Спешу! Есть вести.
— Хорошие или не очень? Выкладывай и отдохни. Спешка сейчас мне ни к чему. Даже наоборот. Заедешь домой, отдохнёшь пару деньков, и не спеша можешь продолжить путь. Но я должен знать твои новости, Лало.
— Выкуп готов, сеньор. Дон Рассио всё приготовил и ждёт вашего решения.
— Хорошо, Лало. Ты хорошо поработал и я готов оплатить, как и обещал, но чуть позже. Что там в усадьбе?