— Почему ты так говоришь? — спросила ещё серьёзнее девочка, идя рядом и пыля босыми ногами. Она заглядывала ему в глаза, вопросы так и бегали в её тёмных глазах. Они были ярко-карими, очень глубокими и, как уже заметил Хуан, таинственными, чуть загадочными, но чаще всего озорно-весёлыми.
— Мне сдаётся, бандитка, что твоя бабушка всё о тебе знает, — заметил Хуан.
— Что знает, Хуан? О чём это ты?
— Не хитри, Мира! Ты знаешь, о чём я говорю. Я уверен!
— Вот и нет, Хуанито! Что она может знать? Я ничего ей не говорила.
Хуан улыбнулся, поняв, что девчонка догадывается о чём идёт речь, но хитрит, раззадоривает его, вызывая на продолжение интересного разговора.
— А что ты прошлый раз говорила мне? Вспомни!
— Мало ли мы болтали просто так! Ничего я особого не помню. А что?
— А то, что ты хитрющая девчонка! И тебя пора отшлёпать. Пока ты ещё маленькая и не очень обидишься.
— Ну и отшлёпай, Хуанито! Мне не будет больно!
— Тихо! Мы уже рядом и было бы неприлично, когда бабушка услышит наш глупый разговор. Беги переодеваться. Да не забудь умыться и ноги помыть!
Хуан присел на лежащий чурбак, наполовину изъеденный жуками. На душе было легко, мирно, приятно и спокойно. Он сидел без мыслей, просто купаясь в своём чувстве лёгкости, почти невесомости, отдыхая не телом, а душой.
Он вздрогнул, когда Мира стремительно выбежала к нему на улицу и тут же спросила, игриво заглядывая ему в глаза:
— Я красивая, Хуанито? Тебе нравится, как я выгляжу?
— Что-то ты слишком на взрослую похожа, — ответил Хуан, придирчиво оглядел нарядную девочку. Отметил, что умение одеться и носить одежду у этой девчонки с улицы явно имеется.
— Вот и хорошо, а то ещё подумают, что ты мой папа!
— А чего бы ты хотела? — задал Хуан провокационный вопрос.
Она взглянула на него с осуждением, усмехнулась своими тёмными глазами, скорчила гримасу кокетства.
— Хотела бы быть уже взрослой, Хуанито! — И стрельнула на него подозрительным взглядом.
— Думаешь взрослой лучше?
— А как же! Никто не заставляет делать то, что не нравится, свобода и вообще…
— Всё это не так, Мира! Даже совсем не так! Лучшее время жизни — детство. Уже в юности начинаются неурядицы. И знаешь, какие?
Мира вопросительно смотрела снизу вверх, ожидала продолжения, а в глазах бегали искорки любопытства. И, надоев ждать, спросила нетерпеливо:
— Ну что замолчал? Говори, Хуанито! Мне хочется это узнать.
Хуан улыбнулся. Потом проговорил, наклонившись ближе к её уху:
— Это любовь, моя милая Мира!
Она в недоумении вскинула озабоченную голову.
— Я думала, что… это… ну, Хуанито… Я полагала, что это так хорошо!
— Определённо! Если имеется взаимность и никто не мешает. Но так бывает очень редко. Родные считают далеко не всегда так, как хотелось бы любящим детям, Мира. И получаются трагедии, иногда очень печальные, но почти всегда люди мучаются. А потом могут происходить и всякие недоразумения… измены, всякие ссоры и всего много остального, что почти не оставляет места для того счастья, о котором влюблённые мечтали.
Девочка очень серьёзно слушала, бледнела лицом. Она долго не отвечала.
— И что, так происходит всегда, Хуан?
— Почти, моя Эсмеральда! Бывают исключения, но только исключения. — Хуан погрустнел, воспоминания нахлынули на него неудержимой волной.
Мира тоже молчала, впитывая услышанное. Потом тихо спросила, подняв голову с расширенными глазами.
— Хуан, ты любишь кого-то?
— С чего ты взяла, глупышка? Нет, конечно!
— А почему «конечно»?
Хуан пожал плечами, затрудняясь ответить. Но этот вопрос заставил его задуматься. Вспомнилась Габриэла, но тут он ясно осознал, что любви никакой не было. Скорей наоборот. Но что-то всё же между ними существует, этого отрицать он не мог.
— Кто его знает, Мира, — наконец ответил молодой человек. — Наверное, ещё не повстречалась мне такая девушка. Это не так часто получается.
Мира молчала, но они уже пришли к рынку, где люди толкались и галдели, мешали разговаривать. Хуан улыбнулся, спросил, отвлекаясь от серьёзного разговора:
— Что хочешь купить, Эсмеральда? Выбирай!
— Всё, всё, что хочу, Хуанито? — воскликнула она хитро, посмотрела сияющими глазами на юношу, и добавила: — А денег хватит у тебя?
— Для тебя хватит. Выбирай!
Она ещё раз глянула на Хуана, алчно заблестели глаза.
— Пойдём к лавкам, где торгуют украшениями! Я тебе покажу!
— Ну, я слушаю, — со смешком проговорил Хуан.
— Вот! — Она указала пальцем на серьги и ожерелье из ярких гранатов в золотой оправе. — Можно?
— Всего-то? А бабушка? Что она скажет, и что ты скажешь ей?
Девочка поникла, потом всё же смело ответила:
— А можно ей ничего не говорить, Хуанито?
— Так она всё равно узнает, Мира. Разве ты сможешь это скрыть от неё?
— Правда, Хуан! Бабушка обязательно узнает. Что ж делать?
— Я придумал! У тебя скоро день рождения, а я вряд ли смогу быть у тебя! Пусть это будет тебе подарок от меня! Как, подходит, а?
Её яркие губы растянулись в улыбке, глаза заблестели озорно.
— Вот здорово ты, придумал, Хуанито! Наклонись ко мне, — прошептала она.
Он наклонился, и Мира стремительно коротко поцеловала его в губы.
Хуан чуть не отшатнулся, но удержался, ощутив прилив нежности, смущения и волнения одновременно. А Мира покраснела до корней волос, отвернулась, не в силах посмотреть вверх.
— За это, ты получить от меня!.. — Он не закончил, не придумав ещё кару.
— Что я ещё получу, Хуанито? — тут же вскричала девочка. В голосе слышался отчаянный вызов, готовность броситься головой вниз в ледяную воду. И Хуан это подметил. Волнение усилилось. Пришлось унять его продолжительным молчанием.
— Почему не отвечаешь? — в её голосе звучали уже спокойные тона.
— Ты меня смутила, Эсмеральда. Я не знаю, что ответить. Лучше купим твои украшения, а там посмотрим. Смотри лучше, не ошибись. Ты, наверное, в этой лавка побывала, а?
Она с готовностью закивала головой. Взяла его за руку.
— Спроси ты, Хуан. Я боюсь.
— Чего ж тут бояться. Я рядом ведь. Спрашивай.
Девчонка тихо заговорила, лавочник плохо слышал её тихий голос.
— Сеньорита спрашивает показать ей вон те украшения. — Хуан указал.
— Деньги у вас имеются, сеньор? — с недоверием спросил лавочник.
Хуан вытащил мешочек, встряхнул его.
— Лучше поспеши, сеньорита не хочет ждать.
— Извольте, — засуетился лавочник. — Прошу, сеньорита, — и он разложил на прилавке серьги и ожерелье.
Мира с затаённым восторгом взирала на них, боясь тронуть руками.
Хуан молча взял ожерелье, застегнул его сзади на шее, серьги отдал Мире, попросив купца:
— Зеркало, где зеркало? Подай, голубчик.
Мира вертела головой, меняла серьги, восторженные глаза не могли оторваться от восхитительного зрелища. Наконец она вздохнула, повернула потухшие глаза к Хуану.
— Но это же, наверное, очень дорого, Хуан?
— Сколько я должен? — обратился он к купцу.
Тот назвал цену. Хуан с недоумением посмотрел на жадного купца, отсчитал немного меньше, проговорил жёстко:
— Никогда не жадничай, голубчик! Это не поможет тебе! Пошли, Мира!
Купец было бросился возражать, но Хуан уже вышел, держа Миру за руку.
— Хуан, это же так много! — ужаснулась девочка. — Мне даже страшно стало! И идти с ними как-то неудобно. Вдруг кто из знакомых увидит?
— Пустое, Мира! Ты и не такое должна иметь! Только подождать надо немного. Иди и не волнуйся. Ты довольна?
— Да! Я и мечтать не могла ни о чём подобном, Хуанито. Можно тебя ещё раз поцеловать? — Мира покраснела, но не очень сильно.
— Пока нельзя, моя Мира, — усмехнулся Хуан. — Пойдём к цирюльнику. Я побреюсь, постригусь, и тогда можешь сколько угодно. А ты должна надушиться лучшими духами, какие найдутся у цирюльника. Согласна?
Она молча кивнула, но было видно, что немного огорчена затяжкой её порыва, её желания поблагодарить своего благодетеля.
Хуан долго разглядывал себя в зеркале, поданном цирюльником. Повернулся к Мире, спросил с неловкой улыбкой:
— Так лучше? Тебе нравится?
— Ой! Конечно, Хуанито! Ты совсем неузнаваемым теперь стал!
Они вышли, прошли молча немного, потом Мира приостановила шаг, повернулась к Хуану, покраснела и прошептала:
— А теперь ты позволишь мне тебя поцеловать?
— Теперь можно, моя Эсмеральда! — с наигранной весёлостью и бравадой, ответил Хуан. Наклонился и Мира опять осторожно прикоснулась своими трепетными губами к его губам.
— А ты можешь меня поцеловать? — опять покраснела Мира.
Он отечески обнял девчонку, вдыхая аромат её духов и детства. Она была немного влажной от волнения. Он нежно поцеловал её в щёку, потом повернул лицо и поцеловал в другую.
— Почему не в губы, Хуанито?
— Глупышка, в губы целуют только влюблённые и супруги, — немного растерянно ответил Хуан. Он был явно обескуражен, взволнован этой наивной девчонкой, не знал, как вести себя.
— Я слышала об этом, Хуанито, — ответила Мира, понурила голову, но потом всё же продолжила: — Мне всё время об этом мечтается!
Хуан не на шутку испугался. Эта девчонка совсем спятила, он в недоумении смотрел на неё, не зная, как ему поступить. Мира тоже молчала, подавленная собственной смелостью и страхом перед осуждением и стыдом.
— Ты о чём это думаешь, Мира? — наконец выдавил он нерешительно. — Ты так юна, ты ещё малая девчонка, и не должна так думать! Откуда такое у тебя?
— На улице часто об этом говорят, — тихо сказала она, покраснела, словно поняв, что сказала очень стыдное и неприличное.
— Тебя необходимо послать в монастырь, Эсмеральда! — Строго сказал Хуан. — Там тебя научат правильно себя вести, не говорить глупости разные!
— Мы же друзья, Хуан! А друзьям надо говорить обо всём, что в голову придёт. Ты старше, и уже много повидал. Кто, как не друг, вроде тебя должен помочь мне понять жизнь? К бабушке с этим никак нельзя обратиться, а на улице много гадостей говорят. А тебе я доверяю.