— Мира, всегда оказываются тайны, которые не стоит высказывать… даже друзьям. Особенно, если друзья такие, как мы с тобой.
— Какие? — спросила Мира с испугом.
— Ну… Ты девочка, а я всё же мужчина, хоть и твой друг. Ты поставила меня в неловкое положение. Я никак не могу принять условия твоей игры.
— Какой игры, Хуан? — воскликнула Мира. — Я не играю!
— Так говорится, Мира! Об этом не говорят постороннему мужчине… Особенно такие маленькие девочки. Давай оставим этот разговор! Он глупый!
Мира обиделась, но, как показалось Хуану, это лишь способ скрыть своё замешательство.
Они подошли к дому. Дети, игравшие по-прежнему, окружили Миру, заметив новые украшения на ней. Возгласы, крики, смех слышались со всех сторон, а Мира преобразилась, крутилась среди этого оборванного грязного народца, и всем показывала дорогие украшения, как ей казалось.
— Мира, бабушка зовёт, — вмешался Хуан в её игру. — Пошли домой. Обед готов, а мы с твоими разговорами совсем забыли купить хорошей еды. Сбегай в ближайшую лавку с детьми, купи чего-нибудь вкусного и угости друзей. — Хуан вручил ей два реала.
Гурьба умчалась, а Хуан остался на улице, присев на чурбан у калитки. Сеньора Корнелия вышла, молча села рядом, вздыхала, молчала, потом сказала поникшим тоном:
— Беспутница опять приставала к тебе, Хуан?
— Да вроде, сеньора, нет… А чего это вы так спросили?
— Так, — ответила старуха. — Знаю, что она только о тебе и думает. Постоянно спрашивает, когда ты появишься здесь. Вот взбалмошная девчонка! Не слушает старуху. Сладу с нею нет.
Хуану стало не по себе от таких слов. Но в них он не услышал осуждения, лишь беспокойство за внучку. С ответом он не нашёлся, продолжал молчать. Молчала и старая женщина, вздыхала, утирала пот с шеи, морщинистой и тощей.
Мира примчалась в окружении ватаги сосущих леденцы детей. В руках держала свёрток, протянула его бабушке, проговорив скромно:
— Это Хуан настоял, бабушка. И вот… посмотри, — и указала на подарки.
— Ко дню рождения, бабушка, — ещё тише закончила она.
— Выпросила, однако, бесстыдница!
Больше она ничего не сказала, взяла свёрток и тяжело поднялась с чурбака. Оглянулась на внучку, внимательно оглядела её и опять же молча удалилась, безвольно покачав головой.
Мира с Хуаном переглянулись, улыбнулись друг другу заговорщицки.
— Как это бабушка ничего не сказала, а?
— Почему ничего? Кое-что сказала, — улыбнулся Хуан. — И слава Богу!
— Я теперь до самого дня рождения их не одену, — и она повернула голову в разные стороны, показывая серьги. — Нравится?
— Мне — да! Но это не значит, что твой выбор удачный.
— Почему? Мне они очень нравятся и хорошо подходят.
— Ты лучше у бабушки спроси. Она в этом толк знает и понимает, что хорошо, а что не очень. У неё большой опыт по этой части. А я… — он махнул рукой, давая понять, что с ним об этом лучше не говорить.
Из хижины потянуло запахом вкусной еды. Мира с весёлым видом проговорила, жадно втягивая носом струи запаха:
— Скоро бабушка позовёт к столу. Есть хочется!
Хуан думал совсем о другом. Вспомнил, что Лало не захотел ехать к хозяину, заявив, что попытается выкупиться сам со временем. По-видимому, ему не терпелось вступить во владение долиной. Юноша улыбнулся, представляя, как изумятся его односельчане свалившемуся счастью.
Перед закатом Хуан распрощался с доньей Корнелией. Мира упросила проводить его до дороги, на что бабушка посмотрела осуждающе.
— Ты долго будешь отсутствовать? — спросила девочка очень беспокойно.
— Не знаю, Мира. Я должен уйти на один остров. Там у меня дела остались. Думаю, что двух месяцев мне хватит.
— Постарайся вернуться к моему дню рождения, а! Можешь?
— Постараюсь, — ответил Хуан, вовсе не уверенный в исполнении обещания. — Иди домой. Бабушка может поругать за твоё ослушание. Слышала, что она тебе сказала? Беги!
— Дай я тебя поцелую, Хуанито! Подними меня к себе.
Хуан с неохотой исполнил её просьбу. Она прижалась к нему, губы её с силой вдавились в выбритую щёку.
— Обещай, что больше не будешь так зарастать бородой, Хуанито!
— Тебе так нравится? — поцеловал он её в бархатную щёку.
— Ага! Ты так совсем молодой, словно мальчишка!
— Хорошо! Я обещаю больше не появляться перед твои очи с бородой. Может, и эту сбрить, — он указал на крохотную бородку клинышком.
— Не возражаю, — блеснула она глазами. — А что ты мне привезёшь с твоего острова?
— Тебе понравилось получать подарки, Эсмеральда?
— Ещё бы, Хуанито! Привезёшь?
— Вот шельма! Конечно! А что ты хотела бы?
— Сам определи! Хочу на твой выбор и вкус. Договорились?
— Договорились! Ну, а теперь слезай и беги домой, пострелёнок!
— Фу, какое слово! Но я и такого тебя люблю, Хуанито! А ты любишь меня?
— Конечно, девчонка… только, как сестру. Ты понимаешь?
— Но я ведь ещё маленькая! Потом ты сможешь полюбить меня иначе… как, — она запнулась, покраснела, договаривать не стала, спрыгнула с мула и побежала назад.
Хуан обернулся. Она тоже повернулась, остановившись. Махнула рукой и опять побежала. Подол платья развевался на ветерке, порхая крыльями бабочки в тонувшем в редких сумерках воздухе.
Юноша улыбнулся, тронул мула и поехал. Улыбка ещё долго не сходила с его губ, а в голове неторопливо перекатывались приятные мыслишки, сосредоточиться на которых он никак не мог.
Лишь проехав бо́льшую половину до моря, он стал рассуждать трезво.
«Какая непосредственная, открытая девчонка! Постоянно ставит меня в тупик своими вопросами и предложениями! Однако она очень симпатичная. Не то, что Габриэла с её жёсткими глазами и выражением лица. Интересно, как Мира будет выглядеть через пять лет?»
Эти мысли и рассуждения были приятны ему. Хоть одна душа есть в этом мире, кто любит его без оглядки на положение, деньги и прочую чепуху богатых людей.
Потом ему показалось, что ехать на Монтсеррат не очень-то и хочется. И вспомнил про Ариаса. Подумал с сожалением: «С чем он встретит меня? Останется ли со мной, или уже исчез? Стало быть, в отношении с золотом, всякая дружба может лопнуть, как мыльный пузырь? Неужели так велика сила золота? А что? Вполне возможно. Только оно даёт человеку настоящую свободу и независимость. Значит, и мне не стоит разбрасываться им, если хочу быть вольной птицей».
На баркас он ступил после долгих блужданий по гавани. На прежнем месте его не оказалось.
— Дьявольщина! — ругнулся Хуан. — Какого чёрта меняете место стоянки?
— Это я распорядился, Хуан, — ответил Ариас. — Что-то подозрительно одна лодка шныряла тут поблизости. Высматривала что-то.
— Хорошо! У вас всё готово к походу?
— Ты хочешь идти завтра на рассвете? — опять спросил Ариас, пытливо заглядывая другу в глаза.
— А чего тянуть? Ждать, пока штормы участятся?
Ариас пожал плечами.
— Кристобаль говорит, что всё готово к отплытию. Ты его берёшь?
— Нет. У него здесь семья, дом. Пусть уходит тотчас. Он своё отслужил.
Все простились с метисом, он благодарил Хуана, но тот был скуп на слова, торопил с отплытием. Лодочник терпеливо ждал, когда сможет отвалить и удовлетворить своё любопытство, расспросив знакомого про этих загадочных людей с белым начальником.
— Ребята, рано утром поднимаем парус, — Хуан при свете фонаря приглядывался к своим людям. Их было всего трое. — Ар, ты научил их хоть немного?
— Ты дал мне больше времени, чем я полагал. Они справятся с работой. Надеюсь, шторм нас не захватит. Тогда и посмотрим, на что они годятся, — он скептически оглядел тихо стоящих негров.
— Будем идти близко к берегу, и в случае опасности шторма, тотчас пристанем. Провианта достаточно? Воды?
— На месяц хватит. Я тем более рассчитывал и на Кристобаля, — Ариас самодовольно усмехнулся.
— Вахту будем стоять по два человека, — распорядился Хуан. — Это тяжело, но больше людей у нас нет. Если погода будет тихая, то я посмотрю, как изменить порядок. Сегодня сторожим по очереди. По одному. И не спать!
К полудню берег посёлка растворился вдали. Ветер был не сильным, немного встречным. Шли длинными галсами, редко приближаясь к побережью.
Ночь обещала быть звёздной, закат не предвещал ничего плохого.
— Идём всю ночь, ребята. Можно стоять по одному. Только без риска и внимательно глядеть. Море всегда может преподнести неожиданность. И галсы держать короткими, чтобы далеко не уходить от берега.
Баркас делал не больше трёх узлов. Если так продержится и дальше, то за неделю можно рассчитывать добраться до места.
Так полагал Хуан, прибрасывал на непредвиденные обстоятельства, встречный ветер или штиль. Потому он положил на путь до острова десять дней.
Он постоянно сверялся со старой картой, часто смотрел на компас. Волнение не покидало его. Особенно он беспокоился за отрезок пути, когда они должны будут делать переход от острова Санта-Крус до Сент-Кристофера.
— Это открытое море и преодолеть его за день нам никак не удастся, — говорил он Ариасу с беспокойством. — Только одна надежда на более благоприятный ветер, если он не изменится.
— Тут мы ничего не сможем поделать, Хуан, — отвечал Ариас. — Можно ваяться за вёсла, но это слишком трудная работа.
Хуан ничего не ответил. Они проходили порт Гуаяма и от него решили идти прямо к Санта-Крусу. Здесь ход баркаса прибавился. Ветер посвежел, негры забеспокоились, качка усилилась.
Было предвечернее время, Хуан тщательно изучал карту, определял маршрут, надеясь на компас. В открытом море, да ещё ночью, когда нет никаких ориентиров на берегу, можно надеяться только на везение. Течения легко могут изменить выбранный маршрут.
Потому Хуан весь ночной переход простоял у румпеля, постоянно следя за показаниями компаса.
Утром горизонт оказался пустым. К утру ветер немного стих, но потом задул свежий. Он переместился румба на три южнее, что увеличило ход баркаса почти до пяти узлов. Это радовало, но неизвестно, куда точно они идут.