– Угу, – промычал мальчик, поглубже натягивая кепку на лоб, так, что козырёк практически скрыл его глаза, зато полыхнувшие румянцем щеки были очень даже заметны.
«Нет, не пятнадцать. Двенадцать, максимум», – мысленно поправился Фолкнер.
– В общем, мы планировали встретиться завтра, в день Святого Валентина. Но моя мама захотела познакомиться с потенциальной невесткой и попросила меня привезти её в Чикаго – она как раз задумала устроить вечер в честь праздника. Моя мама – очень романтичная женщина. Я согласился, немного изменил расписание своих поездок и был в Миннеаполисе уже сегодня утром. Зашёл к ней в спальню, хотел разбудить поцелуем. Это оказалось ненужным, её уже разбудили до меня.
– И что вы сделали, сэр? – любопытные глаза цвета шоколада выглянули из-под козырька.
– Ничего. Развернулся и ушёл, – пожал плечами Фолкнер.
– Это был её билет? – догадался мальчик.
– Верно. Я не стал его сдавать. Хотел побыть в купе один.
Он осознал, что не случайно произнёс слово «хотел» в прошедшем времени. Потому что больше он этого совсем не хотел.
– Вы, наверное, были очень расстроены, – в голосе Сэмми слышалось явное сочувствие.
– Скорее – раздосадован. Я не любил Марджери, просто она казалась мне подходящей кандидатурой на роль жены. Я очень хочу детей.
– Но если вы кого-нибудь полюбите?..
– Сомневаюсь. Со смерти Пруденс прошло уже десять лет, а я так больше никого и не полюбил. Не думаю, что в будущем что-то изменится. Мне уже двадцать девять, и я не хочу быть слишком старым, когда придёт время обучать своего сына верховой езде, а дочь – игре в крикет.
Фолкнер не понимал, почему разоткровенничался с этим ребёнком. Может, сработал феномен «случайного попутчика», когда изливаешь душу незнакомцу, которого никогда больше не увидишь. Или было что-то в этих внимательно и сочувствующе глядящих глазах цвета шоколада, что заставляло рассказывать этому парнишке Сэмми то, что не рассказал бы даже матери. Она ведь была уверена, что её сын наконец-то вновь полюбил. Эх, мама, знала бы ты.
– А мне кажется, что любовь всё равно нужно ждать, и она обязательно придёт, – задумчиво протянул мальчик, теребя прядь волнистых волос, падающих на глаза.
– В твои годы я тоже в это верил, – вздохнул Фолкнер и решил сменить тему. – Почему ты продолжал бежать вдоль поезда, когда перрон кончился? Там же неудобно?
– Я надеялся запрыгнуть на вагонную сцепку, когда она будет проезжать мимо.
– С ума сошёл? Даже если бы тебе это удалось, и тебя сразу не затянуло бы ты под колёса, сколько ты смог бы продержаться на ней, как думаешь?
– До следующей остановки.
– Она только утром.
– Что? Но я думал... А этот поезд вообще куда идёт?
– В Чикаго.
Сэмми застонал и стукнулся затылком о стенку купе. От этого кепка свалилась с его головы, но он этого не заметил и, вцепившись в неровно подстриженные волосы, стукнулся ещё раз.
– Эй, парень, в чем дело? – Фолкнер быстро пересел на соседний диван и придержал мальчика за хрупкое плечо, удерживая от дальнейших ударов.
– Я сел не в тот поезд. И теперь я еду в противоположном направлении. Моя цель всё дальше, и я не уверен, хватит ли мне теперь денег добраться до Сиэтла даже третьим классом.
– Эй, стоп, отставить панику! Что бы там ни было – я позабочусь, чтобы ты благополучно добрался до места назначения. Тебе нужно успеть к определённому сроку?
– Нет, меня никто не ждёт. Но почему вы хотите помочь мне?
– Спроси что полегче. Я и сам не понимаю. Но, поскольку я втащил тебя в своё купе, то теперь вроде как за тебя отвечаю. Так что на будущее – никаких запрыгиваний на вагонную сцепку. Это смертельно опасно. Договорились? – Фолкнер потрепал парнишку по вихрам. – Господи, кто тебя стриг?
– Кухарка.
– Заметно. И, похоже, овечьими ножницами.
– Нет, обычными. Просто она торопилась...
– Она торопилась, ты торопился... А в итоге мог погибнуть! – Фолкнер вдруг представил себе подобную картину и почувствовал, как что-то защемило в груди. Странное, почти забытое ощущение.
– А какая разница? – уткнувшись взглядом в колени, глухо пробормотал Сэмми. – Поймай они меня – мне бы всё равно не жить.
– Так, и мы снова вернулись к твоему побегу от этих громил. Может, теперь-то расскажешь? Я обещаю тебе: что бы я ни услышал, в любом случае помогу тебе добраться туда, куда тебе нужно.
– Ладно, – тяжело вздохнул Сэмми. – Слушайте. В общем, мой дедушка, который умер около года назад, был очень богат, а я – его единственный наследник.
– Что-то не особо ты похож на богатого наследника, – Фолкнер оглядел потрёпанную одежду мальчика, от застиранного ворота рубашки до сбитых носков ботинок.
– Я знаю, – вытягивая нитку из обшлага пиджачка, согласился Сэмми. – Это для маскировки. Одежда не моя.
– Заметно. Вещи явно не твоего размера. Ладно, если ты богатый наследник, то почему эти люди хотели тебя убить?
– Они хотели меня вернуть. Сейчас я нужен живым. Пока – живым.
– И кто же хочет твоей смерти?
– Дядя Маркус и тётя Хайди. Они мои опекуны. На самом деле они мне не настоящие дядя и тётя, но велели так их называть. Просто дядя Маркус считается сводным братом моей мамы.
– Считается?
– Да. Его отец женился на моей бабушке уже после того, как моя мама вышла замуж. Она даже не видела его ни разу, ну, наверное. Да и бабушка умерла совсем скоро после этого. В общем, я про этих «родственников» и не слышал никогда, пока они не заявились после дедушкиной гибели и не предъявили документы нашего «родства». Поскольку больше у меня родственников не было, то моими опекунами стали они.
– Подожди-подожди! А твои родители?
– Умерли. Давно. Я ещё маленький был. Папу я даже не помню. У меня был только дедушка.
– Но если у вас больше не было родственников, то почему он не назначил тебе опекуна? Это, по меньшей мере, безответственно!
– Он назначил. Даже двоих! У него были два друга, дядя Билли и дядя Гарри. Они втроём дружили с детства, до того, как мой дедушка переехал в Миннеаполис. Они часто приезжали к нам, и мы все вместе ходили по Миссисипи на дедушкином пароходе. А в тот их приезд я простудился. Не очень сильно. Но меня всё равно оставили дома. Типа, на реке вечно сквозит, я заболею ещё сильнее… В общем, меня с ними не было, когда котёл на пароходе взорвался, он загорелся и утонул. Спаслись лишь два члена команды... Дедушка… и его друзья… они погибли… сразу…
К концу рассказа Сэмми запинался почти на каждом слове, слезы двумя ручьями текли по его щекам. Не выдержав, Фолкнер крепко прижал к себе парнишку, и стал слегка покачивать, стараясь успокоить.
И тогда Сэмми словно прорвало. Вцепившись в сюртук мужчины, он уткнулся лбом в его плечо и зарыдал в голос. Фолкнер гладил вздрагивающие плечи и вихрастую голову, и чувствовал комок в горле и жжение в груди. Боль этого хрупкого существа стала его болью, он готов был сделать всё, чтобы эти плечики больше не вздрагивали, чтобы слезы не текли из этих глаз цвета шоколада.
* Раньше у каждого купе было две двери – в общий коридор и прямо на перрон.
Часть вторая
Постепенно рыдания стихли, и какое-то время эти двое так и сидели, прижавшись друг к другу. Фолкнер продолжал машинально поглаживать темноволосую головку, пока его рука не замерла, сжав в горсти несколько прядей волос.
– Нет, это просто ужас какой-то! Знаешь, первое, что я сделаю, когда мы приедем – это отведу тебя к своему парикмахеру. Как может джентльмен иметь такую кошмарную причёску?
Он почувствовал, как плечи под его рукой снова вздрогнули, но на этот раз он был этому рад, потому что одновременно раздалось едва слышное хихиканье. Подняв лицо, Сэмми взглянул на него своими огромными, все ещё полными слез глазами и робко улыбнулся.
– Я могу надеть кепку, и ничего не будет видно. – Потом его лицо посерьёзнело. – Спасибо. Я даже не понимал, как мне это было нужно. Я ведь так и не оплакал их. Не мог. При этих – не мог. Словно что-то не позволяло. А с вами... Спасибо.
– Не за что. Если будет нужно – моё плечо к твоим услугам, – протягивая парнишке носовой платок, ответил Фолкнер. – Но это возвращает нас к твоим опекунам.
– Они появились во время чтения завещания. Дядя Маркус предъявил документы и объявил себя моим опекуном за неимением других родственников. Рассчитывал, наверное, что доберётся до дедушкиных денег. Просчитался. Дедушка действительно позаботился обо мне.
– И как именно?
– Ну, во-первых, я могу вступить в права наследства либо по достижению совершеннолетия, либо раньше, вступив в брак. Второе – до этого времени всем управляет специально подобранная команда адвокатов, а на моё содержание ежемесячно выделяется некая сумма. То есть, добраться до дедушкиных денег мои опекуны не могли. И самое главное – по этому же завещанию, моими наследниками могут быть только мои дети. Не любые объявившиеся из ниоткуда родственники, даже не... мм... жена. Только дети. И если я умираю бездетным – всё уходит на благотворительность.
– А это значит – ни у кого не возникнет искушение убить тебя ради твоих денег, – понимающе кивнул Фолкнер. – Твой дедушка был очень мудрым человеком.
– Да. Но не ясновидящим. Он не мог предположить, что оба назначенных им опекуна погибнут одновременно с ним. Его завещание защитило меня, но лишь на время.
– То есть, это твои опекуны планируют твою смерть? – уточнил Фолкнер и, дождавшись кивка Сэмми, недоуменно нахмурился. – Но если они не могут унаследовать твои деньги, то зачем им это? Пользовались бы твоим содержанием, пока есть возможность. Они ведь именно это и делали, верно?
– Да. Но этого им показалось мало. И они нашли-таки лазейку. Сначала они вселились в наш дом и заперли меня в моей комнате, чтобы исключить любую возможность того, что я всё же найду кого-то, вступлю в брак... ну и так далее. Кстати, вступив в брак, я освобождаюсь из-под их опеки, это тоже указано в дедушкином завещании, как и моё право… мм… жениться без согласия опекунов. Это было бы для меня выходом, но я был в тюрьме.