— Одна надежда, что меня продадут мяснику, — признался Каю Аркон. — Ведь я воин и в плен попал только потому, что меня ранили. Да и собак этих я в бою положил немало.
Кай не видел логики в словах Аркона и прямо сказал ему об этом.
— Ты что, не знаешь? — невесело усмехнулся тот. — Мясниками называют владельцев гладиаторов. Если мне удастся попасть на арену, то все-таки будет шанс освободиться. Выдержишь три года, не дашь себя убить, и — прощай рабство, здравствуй свобода! Еще и денег заработаешь. А могут освободить и раньше — если особенно отличишься в поединке.
— Так ведь… других же убивать придется, — заметил Кай, кое-что слышавший о практике гладиаторских боев в Церрукане.
— Ну да. Не ты их, так они тебя. А тут я что делал? — Аркон кивнул на поглощенных работой гайенов. — За то, чтобы их убивать, мне тоже деньги платили.
— Так то ж бандиты, душегубы…
— А там, ты думал, кто? Воры да убийцы клейменые, насильники, дезертиры, спекулянты… Их в гладиаторские школы отправляют взамен смертной казни. Такие почище этих будут.
— Ты ведь не преступник. И не дезертир.
Аркону, видимо, не понравилось, к чему клонил Кай. Он сплюнул песком и чуть прищурился:
— Да, есть там и военнопленные, и беглые рабы… Но таких, думаю, не много. И вообще, шансы-то у всех равные! Может, повезет мне, а может…
Он замолчал и посмотрел на солнце через голубой парус.
— А о побеге ты не думал? — спросил Кай.
— Думал. Только куда тут побежишь? Везде пустыня. А в городе быстро найдут: ты погляди на нас с тобой! Из меня церруканец, как из гусака павлин. А ты и вовсе… приметный.
Светлокожий, голубоглазый блондин и вправду не походил на смуглых, черноволосых жителей амирата. А Кай вообще ни на кого не походил. Хорошо хоть еще Аркон уродом не назвал.
— А заклеймят, — продолжал бывший охранный, — так нас по клейму тут же вычислят и к хозяину отволокут. А за побег, поверь, по головке не погладят.
— Что значит, заклеймят? — не поверил своим ушам собеседник.
— Ты и этого не знал? — усмехнулся Аркон. — Да, верно, откуда тебе… Ты же в Церрукане еще ни разу не был. Там рабов клеймят каленым железом, как скотину. Ставят хозяйский знак на лоб или на правую руку. Удобно: сразу видно, чья собственность.
У Кая по спине прошел холодок:
— А что, если… ну, раб меняет хозяина?
— Перепродают когда, что ли? Ну, этого я не знаю. Я в городе всего раза три и был. Один раз мы с ребятами на игры ходили. Вот потому я про гладиаторов и подумал. А ты не хочешь в гладиаторы податься? Дерешься ты здорово…
Кай покосился на Арконову челюсть, на которой еще желтел старый синяк:
— Да кто ж меня спросит?
— Спросить не спросят. Но я вот как решил: если меня мяснику не предложат, я сам попрошусь. А не послушают, сбегу! Поймают, все равно наверняка к мечу приговорят: беглых часто в гладиаторы посылают. Так ты как?
— Не знаю, Аркон. Знаю только, если меня на кухню определят, то я точно или сбегу, или повара зарежу!
Бывший охранный недоуменно уставился на собеседника и расхохотался. Его смех сразу сменил кашель — грудь еще не окрепла — и насторожившиеся было гайены расслабились.
— А за что это ты поваров так не любишь? — отдышавшись, тихо спросил Аркон.
— Старая история.
— Расскажешь?
— Может, в другой раз.
Кай немного помолчал и признался:
— Я за Токе беспокоюсь.
Вслед за товарищем Аркон посмотрел на сидевшего у противоположного борта Токе. После смерти Майкен в глаза его вернулось какое-то подобие жизни, и они горели странным лихорадочным огнем. Но как Кай ни старался, он не мог поймать взгляд мальчика. Поговорить с Токе тоже не удавалось. До сих пор, что бы он ни предпринимал, приблизиться к другу не удавалось, и горец не делал его задачу легче. Сегодня целый день паренек сидел тихо, ни с кем не разговаривая. На лице его было замкнутое выражение, а глаза то смотрели в одну точку перед собой, то исподлобья следили за гайенами.
— Я тоже беспокоюсь, — подтвердил наблюдения товарища Аркон. — Нервный он какой-то. Оно и понятно, но не натворил бы парень дел…
— Я Майкен обещал кое-что. Еще там, в караване, — тихо проговорил Кай. — В тот раз, когда мы с Токе подрались… — Он усмехнулся. — Она взяла с нас обоих слово, что мы будем друзьями. В политику бы ей надо было идти… И теперь я чувствую, я знаю, я должен… присматривать за парнем. Думаю, это было ее последним желанием.
— Понимаю. Я видел знак. Она вас своей жизнью теперь связала.
— Ты видел?..
Аркон кивнул:
— Не знаю, откуда девочка знала руны. Во всяком случае, не от матери: в Церрукане за меньшее на дыбу отправляют.
— А ты откуда руны знаешь?
— Урман кое-что показал, пусть вино не иссякает в его кубке у престола богов. Он использовал руны в сочетании с амулетами. Говорил, работает против нечисти, ну, вроде оберегов. Но сам я никогда не пробовал. Да и амулеты только у Урмана были. Сильные амулеты! Помнишь, тогда в пустыне во время бури, когда демон утащил Софуса, а потом обратно вдруг повернул? Думаю, без Урмана нас бы всех сожрали.
У Кая на этот счет были сомнения, но он оставил их при себе.
— Ты только в Церрукане про руны — молчок! — продолжал Аркон. — А то за колдуна сочтут, а тогда расправа у них короткая. Кстати, а тебя кто научил рунам?
— Да так, попалась в руки одна книжка… — в общем, это даже не было ложью.
— Так ты умеешь читать? — выпучился на него Аркон.
— Да. Меня господин научил.
— Золотых дел мастер? Верно, хороший господин был. Я вот читать не умею. А что с ним сталось, с Мастером Аром? Его тоже в плен взяли или?..
— На втором корабле я его, во всяком случае, не видел, — врать Кай не любил, но часто в этом не было необходимости. Все зависело от того, как преподнести правду.
— Ясно. Это, может, и к лучшему. Второй корабль ушел вглубь пустыни. Думаю, там рабы и товары для самих гайенов. Если слухи о том, как псы со своими рабами обращаются, правда, то лучше сразу горло под нож подставить.
— Выходит, нам повезло?
— Не знаю, — честно ответил Аркон. — Но надежда какая-никакая есть. Спасибо тебе.
— За что? — удивился Кай.
— За то, что не дал мне тогда упасть.
Кай не мог найти что на это сказать. К счастью, от этой необходимости его избавили гайены, начавшие обносить пленников дневной порцией воды. Поесть им дадут только вечером.
В ту последнюю мирную ночь в караване, когда Аркон пел песню о потерявших корону, Мастер Ар призвал слугу к себе. Не закончив разговора с Токе, Кай отправился на зов. Мастер поджидал его в пустыне за лагерем. Стоявший на посту Карым не обратил на проходившего мимо никакого внимания, но Кая это не удивило: волшебник был способен на много большее.
— Ты звал меня, херре, — возвестил слуга о своем прибытии.
Маг сразу же перешел к делу:
— Мои планы меняются. Я покидаю караван. Неотложные дела ждут меня в другом месте.
Кай молча слушал, не выказывая удивления и ни о чем не спрашивая: Мастер приучил его не задавать лишних вопросов.
— Тебе надо попасть в Церрукан, — продолжал волшебник. — Держись каравана, это проще всего. В городе… — Мастер Ар замолчал, подняв лицо к звездному небу и будто высматривая там что-то. Наконец он повернулся и посмотрел Каю в глаза, — в городе ты найдешь деревянный меч и человека по имени Огонь. Ты должен научиться всему, что знает он сам. Огонь… будет в Минере. Вопросы?
— Где находится эта Минера?
— В городе любой укажет. Еще вопросы?
— Когда я все исполню, как я найду тебя, херр Мастер?
— Я сам тебя найду. В случае крайней нужды — позови меня. Все ясно?
— Последний вопрос, херре: когда ты уйдешь и как я объясню твое исчезновение?
— Это два вопроса, — усмехнулся Мастер Ар, и его усмешка была холоднее льда. — Завтра на караван нападут. В суматохе я скроюсь, никто этого не заметит. Ты будешь прикрывать меня от гайенов. Потом — поступай как знаешь, но помни: твоя цель — Церрукан.
Внутри у Кая все похолодело, но голос его звучал бесстрастно:
— Мы предупредим Урмана о нападении?
— Это уже третий вопрос. К тому же глупый. Никогда не спрашивай, если сам знаешь ответ. Надеюсь, тебе не надо говорить, что о содержании этого разговора никто не должен знать? Свободен.
Возвращаясь в лагерь, Кай не видел, где он шел. То, что рассказывал Мастер Ар в первый вечер у костра, не было абсолютной ложью. Его слуга хорошо помнил, как выглядело то, что осталось от заставского каравана, когда они наткнулись на него в пустыне. Сгоревшие остовы повозок, бурый от крови песок, трупы животных, тела людей — некоторые с синими лицами, потому что из них выкачали всю кровь… По следам на песке Кай тогда читал картину происшедшего так же ясно, как Мастер — по открытым его внутреннему взору следам боли, отчаяния, страха и ярости.
Парень содрогнулся, представив раскинувшегося в голубой пыли Токе с лицом цвета этой пыли… «Проклятие! И чем я могу помочь?!» В тот вечер он старался гнать от себя мысль о том, что повелитель мог нарочно навести гайенов на след каравана: просто для того, чтобы его исчезновение не вызвало вопросов, чтобы некому было рассказать о нем в Церрукане… Быть рядом с Токе и его отцом, говорить с ними было невыносимо. Каю казалось, будто он смотрит на мертвецов. Лучше бы там, у реки, караванщики послушали Маджара и прогнали их с Мастером в пустыню. Возможно, тогда людям не угрожала бы опасность…
Отгоняя воспоминания, он посмотрел на связанного, покрытого своей и чужой кровью Токе. Тот по-прежнему избегал его взгляда. «Возможно, парень о чем-то догадывается и считает меня предателем? Нет, навряд ли. Скорее, просто трусом…»
Еще несколько дней назад он был бы этому рад. Токе нравился ему. Но что было хуже того, Кай чувствовал, как против его собственной воли крепли между ними узы привязанности; узы, возникшие так быстро и так неожиданно для не-человека, которому заказано было сходиться с людьми. Один взгляд, одно слово — и было уже поздно. То, что казалось игрой, в шутку данное обещание, вдруг связало его с чужой судьбой так же крепко, как кровная клятва. Но у Кая было свое предназначение. Останься он рядом с Токе, и мальчишка поневоле будет вовлечен в события, участия в которых меньше всего можно было бы пожелать другу. Брось он Токе сейчас, когда паренек так нуждается в поддержке, — и это будет настоящим предательством. Не только по отношению к товарищу, к мертвой девушке, но и к чему-то в самом себе…