– Когда я смотрю на альбатроса, то стараюсь представить, что он видел и через что прошел. Мне часто приходит в голову мысль, что птица может быть в два раза старше меня.
Взгляд этих птиц светится недоступным нам знанием. Жизнь альбатросов даже в общих чертах долгое время оставалась для людей загадкой. Но мы здесь для того, чтобы немного приоткрыть завесу тайны, приблизиться к пониманию неизведанного. Мы вовсе не собираемся вмешиваться в их жизнь, просто хотим получше их понять. К тому же знакомство с альбатросами поможет нам оценить угрозу, которую представляет для них человеческая деятельность, и помочь их выживанию. Еще одна причина, по которой нам нужно узнать их поближе, – это желание внести ясность в многообразие живого мира, чтобы обрести четкое представление о сходствах и различиях между всеми нами.
Франц делает шаг к гнезду, садится на корточки, осторожно отодвигает Амелию в сторону и поднимает яйцо размером с кокосовый орех. Оно около 13 сантиметров в длину и 8 – в ширину, удержать его в ладони – нелегкая задача. Когда Франц поднимается, Дэйв настоятельно просит его не крутить и не переворачивать яйцо.
Амелия, которая до этого сидела тихо, теперь заволновалась. Она то и дело встает, распушает перья на брюшке и снова садится. Не чувствуя под собой яйца, она ерзает на месте. Я испытываю неловкость, видя, какое беспокойство мы ей причинили, хотя и понимаю, что это ненадолго.
Франц подносит яйцо к проектору и накидывает нам на головы покрывало. Нам открывается подсвеченное нутро. В нем – эмбрион, мы видим каждый кровеносный сосудик, видим, как шевелится зародыш птенца.
– Живчик какой! – говорит Франц Дэйву.
Не проходит и минуты, как он возвращает яйцо Амелии, которая садится на него раньше, чем Франц успевает подняться с колен.
Он проверяет еще два яйца. С третьим у него возникают сомнения.
– Так, а в этом я что-то ничего не вижу, – говорит он из-под одеяла. – Стоп, вот же сосудики, значит, живое.
Дэйв объявляет, что сегодня утром мы установим передатчики на этих трех птиц. Как только он приближается к Амелии, она приподнимается над яйцом и слегка открывает клюв. Патти сосредоточенно наблюдает за Дэйвом, приложив указательный палец к губам. Чтобы Амелия не начала клеваться, Дэйв поднимает одну руку у птицы над головой, отвлекая ее движением пальцев, а другой зажимает ей клюв, потом проворно подхватывает массивное тело и достает из гнезда. В то же мгновенье Франц укутывает яйцо полотенцем, чтобы уберечь его от перегрева на солнце и голодной камнешарки, которая может запросто им полакомиться.
Аккуратно перешагивая через другие гнезда, Дэйв несет Амелию под навес веранды, где уже готовы передатчики. Он надежно стягивает клюв резинкой, предварительно дав птице закусить палочку: через образовавшуюся щелочку Амелия сможет дышать.
В густом оперении груди легко утонет большой палец мужчины. Хотя эти альбатросы и гнездятся в тропиках, назвать их тропическими птицами нельзя – они надежно защищены от холодной воды. Дэйв показывает нам наседное пятно, неоперенный участок теплой кожи на брюшке, плотно окруженный пухом. Если вы птенец, то более уютного места, чтобы вздремнуть, вам не найти.
Дэйв садится и размещает крупного альбатроса на коленях головой к себе. Амелия немного сопротивляется, пытаясь царапаться лапами. Ей удается оставить болезненные кровоточащие раны на внутренней стороне оголенных бедер Дэйва. Франц старается придерживать крылья и лапы птицы.
При помощи картонки Дэйв приподнимает несколько внешних перьев в верхней части спины Амелии. Патти берет специальный влагостойкий пластырь и наклеивает небольшой кусочек с нижней стороны перьев, а затем и с верхней стороны, тем самым надежно обернув их.
– После установки передатчика перья должны остаться в обычном положении, чтобы ничто не тревожило птицу, – объясняет Дэйв.
Патти прокалывает в пластыре несколько дырок, потом аккуратно приматывает к нему передатчик тефлоновой лентой. Узелки закрепляются капелькой суперклея. Все то же самое повторяется в нижней части передатчика. Работа весьма кропотливая. Не слышно ни праздной болтовни, ни шуток. Поэтому все проходит без сучка без задоринки. Через несколько минут передатчик ловко прилажен к перьям альбатроса. Патти расправляет и разглаживает оперение Амелии. Из-под перьев торчит только антенна.
Когда мы отпускаем птицу, Лора аккуратно разворачивает яйцо. Дэйв ставит Амелию рядом с гнездом. Мы делаем шаг в сторону. Амелия подходит к яйцу, вытягивается, совершает несколько взмахов огромными крыльями. Немного постояв над гнездом, она наклоняется к яйцу и обращается к нему тихо и доверительно. Затем выпрямляется во весь рост, топорщит перья, обнажая наседное пятно, садится, поднимает клюв к небу и мычит, словно довольная корова. Несколько минут она занимается тем, что чистит перья, но передатчик не трогает.
Лора направляется к следующему темноспинному альбатросу, которого мы выбрали. Птица дремлет. Лора нежно обхватывает ей клюв одной рукой, а другой легко и уверенно поднимает ее саму в воздух, после чего несет к порогу казармы. На этот раз птица сопротивляется несколько активнее, чем Амелия. Когда передатчик установлен, Дэйв ставит ее на землю в нескольких метрах от яйца. Такое впечатление, что птица настолько запрограммирована на высиживание яйца в неподвижности, что полностью оцепенела и не может шагу ступить. Дэйв встает на колени рядом с ней, и она отскакивает от него прямо в гнездо, но садится рядом с яйцом. Она нетвердо держится на ногах, очевидно, оттого, что провела без движения много дней, а может, и недель. Альбатросу требуется шесть долгих минут – целая вечность для нас и мгновенье для птицы в ее медитативном состоянии, – чтобы подняться, сделать последний шаг, приподнять перья на наседном пятне и накрыть собой овальное яйцо.
Наша третья птица – крупный самец черноногого альбатроса. Когда Дэйв поднимает его, тот опорожняется прямо на футболку со слоганом «От биологии несет», отчего последний обретает буквальное звучание.
– Ай! – восклицает Дэйв после неудачной попытки натянуть резинку на клюв взволнованной птицы. – Эти птицы еще и клеваться умеют.
Они не просто клюются. У Лоры все руки покрыты шрамами, а Патти показывает нам свежие следы. У каждой раны своя история, будто у татуировок матроса.
– Они клюют куда угодно: в пальцы, в плечи. Но больнее всего в грудь.
Птица вертит головой и сучит ногами.
– Этого парня голыми руками не возьмешь, – говорит Дэйв. – Вот это ярость!
Лора со струящимися по плечам волосами сосредоточенно придерживает крылья и лапы альбатроса. Если птица начинает вырываться, она почти беззвучно шипит на нее.
– Удивительно, какие они все разные, – говорит она.
Непокорная птица издает три коротких ворчливых вопля и выталкивает из клюва палочку. Дэйв поправляет ее у себя на коленях.
Патти сосредоточенно прилаживает передатчик.
Дэйв отмечает, что перья у черноногих альбатросов короче и гуще, чем у темноспинных. Это дает повод думать, что они летают в разных районах океана. Надеюсь, нам удастся это проверить.
До сих пор наше внимание было полностью отдано птицам и передатчикам. Но пока Дэйв наблюдает за тем, как Патти заканчивает работу, я вдруг замечаю, что около 50 птичьих вшей нацелились обследовать футболку и шорты ученого, а вдогонку им еще 20 штук начинают свой героический поход на него с тела альбатроса. Если быть точным, на груди у Дэйва сейчас ползает по меньшей мере четыре вида вшей и кровососущих мух.
– Прости, Дэйв, – говорю я, – но ты весь в паразитах.
– Вот как?
Он смотрит вниз, желая удостовериться. Патти смотрит вверх с той же целью.
По-прежнему придерживая альбатроса на коленях, Дэйв начинает стряхивать вшей свободной рукой. Патти, как и положено преданной ученице, помогает ему.
– Надеюсь, я не попадаю в птиц, – шутливо бормочет Дэйв.
Не хватало только, чтобы птичьи паразиты могли жить на человеке или кусать его – пусть даже он и биолог. То, что они этого не делают, один из триумфальных примеров эволюционной адаптации в миниатюрном масштабе: эти паразиты настолько приспособились к морским птицам, что люди им просто неинтересны.
– Что ж, по крайней мере одну хорошую вещь мы для альбатросов сделали – теперь на них гораздо меньше вшей, чем до того, как мы взялись за них, – говорит Дэйв.
Патти все еще помогает Дэйву снимать с футболки незваных гостей. Он посмеивается, делая паузу для того, чтобы подцепить вошь у нее со щеки. Это взаимное сдувание пылинок – пожалуй, самый древний и проверенный временем социальный институт среди приматов – дает Патти возможность поддразнить своего наставника, и она говорит ему:
– Вам не стоит сильно волноваться из-за вшей, вы же все равно лысый.
– Вот так да, Патти! А других вшивых шуточек у тебя в запасе не найдется? – отвечает Дэйв.
Когда покончено с наукой и гигиеной – а заодно и с непритязательным фарсом, который вполне сойдет за высокую комедию о паразитах посреди Тихого океана, – Дэйв относит большого черного альбатроса в гнездо и сажает его ровно на яйцо. Тот не распушает перьев, не поднимается, не пытается устроиться или встряхнуться. Просто сидит неподвижно.
– Что ж, кажется, у нас получилось, – говорит Дэйв.
Он доволен птицами и горд за Патти. Пока она вместе с остальными собирает оборудование, Дэйв обращается ко мне:
– Патти отлично справилась. Три года назад она ничем не отличалась от большинства девушек в Эквадоре, но с тех пор здорово расширила свои горизонты. Она поучаствовала в научной работе на Галапагосах, совершила первую зарубежную поездку в Северную Каролину, поступила к нам в магистратуру, научилась хорошо говорить по-английски, прилетела на Гавайи, начала собственное исследование, познакомилась с парнем из Англии и погостила у него на родине. Замечательные три года для молодой женщины. Мне только хочется – и тут, наверное, дело в национальном менталитете, – чтобы она свободней чувствовала себя в общении со мной. В Эквадоре для девушки считается нормой подчиняться авторитету мужчин. Я был бы рад, если бы она не стеснялась ставить под сомнение мою правоту и смелее выражала несогласие.