Не прерывая своего рассказа, Марк принимается вновь разглядывать море в подзорную трубу.
– Смотрите-ка, там горбатый кит выпрыгнул из воды! – кричит Марк с крыши тем, кто внизу. – Я слежу за ним в подзорную трубу.
Несколько человек поднимается по лестнице. Я подношу бинокль к глазам. В лучах закатного солнца пущенный китом фонтан напоминает белый флаг, возвещающий о перемирии. Скоро на крыше собирается шесть человек, которые по очереди смотрят в подзорную трубу. Горбатый кит (Megaptera novaeangliae) описывает в прыжке полукруг и обрушивается назад в воду, а в небо взлетают огромные взрывы брызг. Эту картину видно невооруженным глазом. Кит совершает три больших прыжка, четыре. Мы громко кричим от восторга. Кит переворачивается и шлепает по воде длинным грудным плавником. В бинокль мне видно, как из воды, будто в замедленной съемке, появляются его гигантская голова и часть массивного тела, как он поворачивается и падает плашмя на живот, приводя океан в волнение.
Охваченный душевным порывом, Марк не в силах сдержать эмоций и кричит в бездонную синеву вселенной: «Ты прекрасна!»
Это поистине благословенное место, в котором царит жизнь – шумная, полная запахов, шелеста крыльев, суетного движения мускулов, кровяных телец и сухожилий. Давайте же кричать от удовольствия и полноты жизни! Созерцать самый что ни на есть настоящий мир. После четырех миллиардов лет эволюции он по-прежнему до краев полон жизненной энергии и продолжает стремиться к совершенству.
– Неплохой pau hana, – произносит Марк.
Я смотрю на него вопросительно.
– Pau значит «окончен», hana – это «рабочий день». Pau hana – «счастливый час».
К вечеру темные крачки, которые несколько часов подряд стайками вьются над головой, начинают садиться на землю, образуя широкую воронку торнадо. Ураган крыльев, пожар голосов рождают бурю звуков. На закате хор темных крачек принимается реветь, будто яростный ветер, будто некая физическая сила.
Стоит только птицам приземлиться, как с неожиданно усилившимся гомоном они вновь поднимаются в воздух, будто решают: «Давайте-ка лучше еще полетаем». Вероятно, перспектива опуститься на твердую землю спустя месяцы и годы, проведенные в море, кажется им такой непривычной и пугающей, что любая мелочь способна спровоцировать общую тревогу. А может, им свойственно свое восприятие свободы и страха, не дающее им предать морское раздолье ради тягостного пыла брачного сезона, который надолго свяжет их жизнь с сушей. И тем не менее они приземляются. Сразу после наступления темноты часть взлетно-посадочной полосы буквально кишит крачками. Нас со всех сторон окружают птицы с их нескончаемым гамом. Их чрезмерно громкая болтовня оглушает. Она мучительна. Невозможно долго терпеть этот шум. Сложно представить, как самим птицам удается его выносить.
Пока Марк приступает к приготовлению ужина, Энтони и Карен вызываются сделать для всех легкие закуски. Франц печет хлеб. Наряду с развешенными повсюду кастрюлями и сковородками по-военному скромную кухню украшает большая и яркая настенная роспись, изображающая океан с резвящимися скатами, разноцветными рифовыми рыбками, морскими черепахами, тюленем-монахом, альбатросами, большой тигровой акулой (Galeocerdo cuvier), фрегатами и летучими рыбами. Тысячи лет назад пещерные люди рисовали на каменных сводах окружающую их дикую природу, и, судя по этой узенькой кухне, человеческая натура ничуть не изменилась. Мы до сих пор обращаемся к образам почитаемой нами природы; ни художники, ни гончары, ни скульпторы, ни дизайнеры тканей не создают декоративных изображений сотовых телефонов или компьютеров. Никто не рисует на стенах, как собрание совета директоров голосует за слияние и поглощение. Искусство склонно отражать то, что нам действительно дорого, то, что приносит нам удовольствие или внушает страх. Искусство – непревзойденный знаток человеческой натуры, самый честный брокер на рынке субъективных людских истин. Когда новоиспеченные родители готовятся к рождению ребенка, они украшают его комнату слонами, тиграми, радужными попугаями, веселыми рыбками и другими животными. Это лучше любых слов говорит о нашем желании поприветствовать долгожданных детей в мире, где в изобилии обитают другие существа, и подтверждает, как много значат для нас животные. Из множества причин защищать существование животных одной этой уже, кажется, достаточно. Если мы допустим, чтобы мир окончательно лишился слонов, тигров и попугаев – к чему все, собственно, и идет, – представьте, как мучительно больно будет рисовать их на стенах детской.
Марк приготовил нам отличный вегетарианский ужин. Отвечая на комплименты, он раскрывает секрет:
– Делюсь рецептом: смотрим на срок годности и готовим из того, что нужно срочно съесть.
Солонка и перечница в виде фарфоровых снеговиков нелепо смотрятся на длинном обеденном столе. Керосиновые лампы создают спокойную доверительную обстановку, располагающую к беседе. Мы рассказываем друг другу о проделанной за день работе и делимся новостями о животных. Благодаря тому что птицы выводят потомство в разное время, нам есть что обсудить. Белые крачки и краснохвостые фаэтоны все еще на гнездах, альбатросы уже растят потомство, у красноногих и масковых олуш начинают вылупляться птенцы, среди бурых и черных кланяющихся крачек кто-то уже с малышами, а кто-то пока без, большие фрегаты заняты ухаживаниями, темные крачки вьют гнезда. Черепахи отдыхают на пляже. У берега видели большую акулу.
Специалисты по тюленю-монаху не пришли к ужину. Их рабочий день начинается рано и тянется до самой ночи, так что ужинают они отдельно от остальных и гораздо позже.
Но мы не испытываем недостатка в компании. Во время ужина в открытую дверь влетает бурая кланяющаяся крачка, проносится у нас над головами и вылетает с противоположного конца комнаты. Чуть позже, когда мы убираем со стола, к нам, будто Святой Дух, влетает белая крачка, которая трепещет и порхает. Удивительно, что ее полет ничем не напоминает безумные метания угодившей в ловушку птицы. Энтони выпроваживает ее наружу в ночную мглу.
Я выхожу вместе с ним на веранду и задерживаюсь там, когда он уходит обратно. Кажется, что под действием темноты птичий гомон усилился до многоголосого рева. В ночном воздухе раздаются гортанные хрипы и гогот олуш, крики и пощелкивание клювами, характерное для альбатросов, ворчание кланяющихся крачек и писк темных крачек: «Я не сплю, я не сплю». В воздухе стоит неослабевающее амбре гнездящихся морских птиц. Их колонии источают специфический едкий, удушающий запах. Он приятен мне, потому что будит воспоминания о тех днях, когда я работал на берегах великолепных островов с дорогими сердцу друзьями и коллегами.
Джейсон и Мэри, специалисты по тюленям, присоединяются ко мне. Если у меня аромат гуано вызывает нежные чувства, то Джейсон, наоборот, признается, что не любит птичью вонь. Зато ему нравится, как пахнут тюлени, потому что он изучает их уже не один год и успел привязаться ко всему, что связано с ними. Запах любви не помеха.
Мы задираем свои носы вверх. С приходом ночи на небосводе раскрывается шкатулка с драгоценностями. На мерцающих бриллиантами просторах космоса я отыскиваю Орион, мое любимое созвездие. Где бы я ни находился, в присутствии Ориона, который служит мне ориентиром не только в космосе, но и в жизни, я всегда чувствую себя как дома.
Почему, думая о небесах, мы всегда представляем себе ночь, почему не день? И почему вот так во множественном числе – небеса? Джейсон знает о звездах куда больше моего и рассказывает нам, что мы видим в небе. Это вот Орион. Туманность Ориона. Сириус. Туманность Андромеды, похожая на пятнышко в далеком космосе. Плеяды (на Гавайях их называют Makali'I, или Маленький Глаз; рассказывают, что он сложил всю человеческую пищу в сетку и подвесил ее к небесам, но бог-крыса перегрыз веревки, и еда попадала обратно на Землю). Юпитер, две луны которого видно в бинокль. У спутников этой планеты чудесные имена: Ио, Европа, Ганимед, Каллисто (их еще называют галилеевыми лунами, поскольку именно Галилей обнаружил их в 1610 году и назвал именами мифических возлюбленных бога Юпитера), Амальтея, Леда, Гималия, Лиситея, Элара, Ананке, Карме, Пасифе и Синопе…
Два метеора. И два спутника. Темные крачки не переставая носятся над головой среди бесконечного множества звезд. Весь этот гам, запахи и возня создают впечатление, что объектив живого Тихого океана сфокусирован на этом песчаном пятачке, на нас.
В бирюзовой обители
Задолго до рассвета, когда в небе еще светят звезды, в коридор уже падает свет из лаборатории специалистов по гавайскому тюленю-монаху. К рабочему дню здесь порой готовятся по шесть часов. На сегодня в задачи входит непосредственное взаимодействие с находящимися под угрозой исчезновения животными, поэтому все сапоги, костюмы, перчатки, сети и рабочие инструменты должны быть новыми или стерильными. Как правило, исследователи стараются не беспокоить тюленей, потому что годы жестокого обращения стали главной причиной снижения численности их популяции. Но теперь оценки требуют такие скрытые потенциальные угрозы, как токсичные химикаты и новые вирусы, что вынуждает биологов делать тюленям биопсию и брать кровь на анализ. И хотя все только ради самих животных, научные работники предпочли бы обойтись без этого.
Готовясь к предстоящему утру, Митч Крейг завтракает хлопьями на крыльце. Он относит пустую миску на кухню, возвращается с биноклем и сандалиями и идет посмотреть, кто из тюленей на пляже. Хотя уже достаточно светло, чтобы различать цвета, солнце по-прежнему скрыто за горизонтом.
Митч похож на рок-звезду: квадратная челюсть, бледно-голубые глаза, длинные темно-русые вьющиеся и выгоревшие на солнце волосы. Легко представить себе, как он стоит где-нибудь на сцене в ярком свете прожекторов и отжигает соло на гитаре. На самом же деле он очень мягкий, вдумчивый и глубокий человек.