Две трети от общего числа пар темноспинных альбатросов гнездятся на атолле Мидуэй, который представляет собой самую большую колонию альбатросов в мире. Вместе с островом Лайсан он является домом для 90 % представителей этого вида. Правда, некоторое количество темноспинных альбатросов выводит потомство в других местах: несколько десятков пар на двух сильно отдаленных друг от друга мексиканских островах, еще горстка – на острове Уэйк, совсем немного на архипелаге Бонин, сотни пар на Торисиме и маленькие группы кое-где еще. Но эта крошечная цепь островов – Северо-Западные Гавайи – является местом гнездования 99 % мировой популяции темноспинного альбатроса и 97 % от общей численности черноногого альбатроса. Поэтому можно смело утверждать, что их яйца хранятся всего в нескольких корзинах.
Маленький мир
Выживший молодняк острова Терн к марту сильно подрос. Упитанные птенцы торчат из гнезд, будто пушистые темные ананасы. За ними интересно наблюдать, но меня пригласили в поездку на чуть более отдаленную часть архипелага – сказочный остров Лайсан. От таких предложений не отказываются. Ученые Смитсоновского института особо выделяют этот остров за его уникальную флору и фауну. Орнитолог Крейг Гаррисон пишет, что Лайсан представляет собой «один из самых прекрасных сохранившихся уголков дикой природы на Земле». И если вас позвали туда, не стоит тянуть с ответом, притворяясь, будто вам нужно свериться с расписанием. Вы соглашаетесь без раздумий.
На Лайсане нет аэродрома. Добраться туда можно только по морю – неделя пути от Гонолулу, и даже от Френч-Фригат-Шолс плыть придется несколько дней.
Хотя Лайсан – второй по размеру одиночный остров в архипелаге, он все равно невелик: его площадь меньше четырех квадратных километров. Здесь работает совсем небольшая команда специалистов – от трех до шести человек, – которые ведут наблюдения за тюленями, утками, морскими птицами и занимаются восстановлением экосистемы. Теперь пришло время для очередной ротации, которая происходит каждые пять месяцев: надо вывезти «выживших» и доставить сюда новых людей. Поэтому американское исследовательское судно «Таунсенд Кромвель» берет курс на запад, вслед за полуденным солнцем.
Мне отводят место в крошечной каюте без иллюминатора по соседству с Джорджем Григоровичем, крупным мужчиной с телосложением штангиста, бритой головой и свисающими книзу усами. По ночам он дежурит в машинном отделении. Каюта размером три на три метра вся заставлена шкафчиками, ящиками и коробками. Этот тесный темный закуток похож одновременно на кладовку и на тюремную камеру. Другого дома у Григоровича нет.
– Семь лет на этой койке, – сипит он.
По его словам, такая работа ему больше не по душе, он не любит море, но надо зарабатывать на жизнь.
– Я не могу позволить себе жить на суше, – признается он.
Григорович имеет в виду финансовую сторону вопроса, но его слова звучат странно, если учесть, как много людей в мире умудряются жить при весьма скромных доходах. Он явно чего-то недоговаривает.
После долгих часов глубокого сна я просыпаюсь в прохладной темноте каюты; определить, что отведенное на сон время истекло, можно только по наручным часам. Я выхожу на освещенную и согретую солнцем палубу корабля, вокруг которого сомкнулся круг горизонта. И мне вдруг приходит в голову мысль: созерцая любой тип ландшафта, будь то саванна, джунгли или горы, вы вполне допускаете, что доберетесь пешком куда нужно. Но стоит вам оказаться на борту судна или встать на берегу лицом к морю, как вы понимаете, что три четверти земной поверхности не подвластны вашим ногам. Киты и дельфины, потомки четвероногих, приняли облик рыб, тем самым в три раза увеличив свой мир. Их прощание с ногами затянулось на многие тысячелетия, но если вы человек, для перемещения по морю вам необходимо транспортное средство. Поэтому корабли так много значат для нас: это настоящие ковры-самолеты, благодаря которым мы перемещаемся по большей части земной поверхности. Суда несут нас в гости к удивительным неземным существам, в необъятные водные дали, в недоступные места, в край бездонных глубин, куда иначе попасть невозможно. Самолет может перенести нас через океан, но выйти в море мы можем только на кораблях. Они – лучшие друзья искателей.
Ночью к нам на борт запрыгнула крупная летучая рыба и умерла на палубе. Я раскрываю ее большие ажурные целлофановые стрекозьи крылья.
Первый альбатрос – всего лишь пятнышко на горизонте, которое неуклонно движется вперед под действием ветра, – показывается на миг и тут же теряется среди бегущих по морю волн. Через какое-то время альбатросы становятся нашими постоянными попутчиками. Затем к ним присоединяются фрегаты и несколько олуш. Легко представить себе, какое облегчение и восторг испытывали первооткрыватели, видя, что птиц вокруг становится все больше. Это означало, что они вновь в компании себе подобных – океанских странников, которым время от времени нужна земля, – и что на голубом горизонте вот-вот появится остров или материк.
Беспокойный ветерок пустил по поверхности моря седые барашки волн. Корабль слегка покачивает, но сейчас это дарит мне приятное чувство покоя.
Краткое описание ощущения от плавания: даже в тишайшую погоду на борту все качается. Подвешенные предметы превращаются в маятники. Чтобы просто устоять на ногах, требуется немало энергии. Из-за этого вы начинаете есть в два раза больше обычного, нисколько не прибавляя в весе. Попытка стоя надеть штаны требует незаурядной ловкости и грозит падением. Душ приходится принимать, прислонившись к стенке кабинки или повиснув на трубах. Чашки на камбузе превращаются в маленькие метрономы, отстукивающие ритм моря. Чтобы на койке вас не бросало из стороны в сторону, приходится упираться в край коленом, иначе всю ночь будете кататься по ней как бревно, вместо того чтобы сладко спать.
– Глядя, как новички поднимаются на корабль, я сразу понимаю, кто из них столкнется с морской болезнью, – говорит один из членов экипажа. – Скованная походка выдает тех, кого ждут трудности. Если человек шагает легко и пружинисто, то справится лучше.
Чтобы плавание удалось, нужно поймать волну.
Кажется, что на борту время обретает густоту и вязкость. События растягиваются. Из-за постоянной качки всё, от спуска по лестнице до подъема с кровати, происходит уже не так быстро. Идти особо некуда, ваши прогулки ограничиваются какой-то парой сотен метров. Бездействие оказывает сильный снотворный эффект на любого, у кого нет срочной работы. Даже попытки почитать на палубе обычно вызывают дремоту. Большую часть суток теперь занимают еда и сон. Гудение и вибрация двигателя, постоянное покачивание и ограниченное пространство приводят к летаргии.
Биологи, кто-то из членов экипажа и я от нечего делать собираемся на корме и смотрим на плещущие за бортом волны. Новая команда направляющихся на Лайсан биологов состоит из двух специалистов по тюленям-монахам и двух аспирантов, в чьи обязанности входят наблюдения за находящейся на грани исчезновения лайсанской кряквой (Anas laysanensis) и уничтожение интродуцированной травы под названием колючещетинник, которая разрушает гнездовые колонии птиц. Вторая команда направляется дальше, на остров Лисянского.
Важная особенность работы на островах Лайсан и Лисянского заключается в том, что вы остаетесь там на несколько месяцев в сотнях километров от людей, и даже при благоприятных условиях добраться до вас в случае необходимости смогут только через несколько дней. Вертолет сюда просто не долетит. Любую спасательную операцию или эвакуацию придется проводить по морю, и обойдется это как минимум в 80 000 долларов (поэтому вы скорее умрете, чем попросите о помощи).
Не каждый на такое отважится.
Но есть смельчаки, которые возвращаются сюда снова и снова. Петра Бертилссон, блондинка 30 с небольшим лет, сидит, прикрыв ноги от солнца синей рубашкой. Она родом из Швеции, где была журналистом. Она давно интересовалась охраной океана, но, по собственному признанию, с осторожностью относилась к науке. И все же собралась с духом и полностью изменила свою жизнь, покинув Швецию, чтобы учиться в Гавайском университете.
– Чтобы переехать, мне пришлось продать квартиру и расстаться с женихом, а потом посвятить пять лет учебе на бакалавра зоологии. Да, мне многим пришлось пожертвовать. Но я никогда не была так счастлива, как здесь. Тут ничто не отвлекает от главного. Вы живете настоящим. И это приносит огромное удовлетворение.
Бренда Беккер, которая едет на Лайсан в качестве ведущего специалиста по тюленям-монахам, согласна, что не все могут проявить такую самоотверженность. Высокая, стройная, с волнистыми каштановыми волосами, она выросла в Неваде и изучала лесничество и лесное хозяйство в Университете Невады.
– До тех пор, пока не узнала, что под «лесным хозяйством» подразумевалась вырубка деревьев, – говорит она.
Она окончила бакалавриат по программам «Управление пастбищами» и «Дикая природа» и занималась рекультивацией земель после угледобычи, контролем численности гусей, изучением североамериканских оленей, восстановлением редкого вида черепах, реинтродукцией толсторогов и даже работала в команде Конгресса США.
– Я возвращаюсь главным образом потому, – говорит она, – что знаю тюленей и хочу увидеть, что произошло в их жизнях, что изменилось. Это чем-то напоминает мыльную оперу, только здесь все интереснее, чем в телевизоре. К тому же вы на целых пять месяцев становитесь хозяином жилья у моря. В быту я человек непритязательный. Я рада, что здесь нет телефона. Мне нравится, что можно с головой погрузиться в работу. И повсюду дикая природа. Конечно, не все готовы подвергнуть себя таким испытаниям. Здесь важен настрой. И еще это сказывается на ваших отношениях с близкими.
Приятель Бренды Уолтер Мачадо пришел проводить ее на причал утром перед отправлением из Гонолулу. Он с чувством поцеловал ее, зная, что впереди пять месяцев разлуки.
Эмбер Перис, ветеран программы, которая в этом году едет работать на остров Лисянского, добавляет: