– Порой вас раздражают мухи и муравьи, но преимущества с лихвой компенсируют все неудобства. Эти острова просто сказочные. Вы засыпаете под гомон крачек и просыпаетесь в окружении потрясающих пейзажей. Когда вы идете по пляжу, то на песке остаются только ваши следы. Большинству людей никогда не суждено испытать ничего подобного. А тут всего-то несколько муравьев да мух, – она пожимает плечами, – не стоит даже обращать на них внимание.
– Так уж и несколько? – с ноткой сомнения в голосе спрашивает Петра. – Иногда от них спасенья нет. Каждый раз, когда вы собираетесь поесть или выпить чашку кофе, муравьи оказываются повсюду. Если ночь выдалась жаркая и вы потеете у себя в палатке, то, проснувшись, обнаружите прилипших к телу муравьев.
– Сколько? – спрашиваю я. – Двух? Трех? Может, десяток?
– Нет-нет, гораздо больше, – отвечает она.
– Сотни?
– Тысячи. Да, все тело в них. Первое время это производит сильное впечатление. А однажды я проснулась от того, что у меня по шее ползал паук. Я зажгла фонарик и обнаружила у себя в постели целых двадцать штук. Пришлось выносить их из палатки по одному. Не сомневаюсь, что они тут же приползли обратно. Но не стану же я убивать живых существ?
– Так ты вегетарианка?
– В прошлом году я начала есть курицу. Рыбу я тоже люблю, но я против промысловых практик. Если бы я знала, что ее ловят щадящими методами и с возобновлением численности, то, возможно, стала бы ее покупать. Не хочу становиться звеном в цепи массовой добычи, которую ведут крупные промысловые предприятия. Огромные рыбы, свободно рассекающие толщу воды, – прекрасное зрелище. Видели когда-нибудь луну-рыбу? Это было мое любимое блюдо, пока я не увидела ее вживую.
Если не считать меня, то с нами едут два новобранца – Ребекка Вудворт и Алекс Вегман. Ребекка – девушка 24 лет с прямыми русыми волосами и россыпью веснушек. Ей не терпится приступить к работе, но она немного волнуется.
– Надеюсь украсить этим свое резюме, а еще хочу проверить, смогу ли прожить пять месяцев в такой изоляции.
Очень скоро она это узнает.
Алексу 22 года, и он ищет себя. На втором курсе он поехал в Никарагуа, где целый месяц осваивал выращивание кофе в деревне без электричества, водопровода и больницы.
– Когда автомобиль ломается, его там ремонтируют с помощью тех деталей, которые найдутся в курятнике, – рассказывает он.
После этого Алекс провел полгода в Австралии, где изучал социальное устройство и язык аборигенов. Для него стало настоящим потрясением, что даже в XX веке фермеры имели право стрелять по нарушившим границы их владений аборигенам, которые населяли эти земли в течение 40 000 лет.
Я уверен, что поездка на Лайсан многое даст Ребекке и Алексу и подготовит их к будущим испытаниям. Это будет незабываемое время, которое они проведут на никому не известном пятачке земли. Тем, кто приезжает сюда, так или иначе удается ускользнуть от суеты повседневности.
Однако это влечет за собой и некоторые издержки. Иных пребывание здесь превращает в отшельников. Как сказал один мой знакомый, эта работа все равно что оплаченное путешествие, но, случается, она отбрасывает людей назад в профессиональном плане. Посвятить ей больше пары лет вряд ли будет удачным решением, если вы стремитесь к традиционной академической карьере – работать в научном институте и заниматься исследовательской программой. Но традиционный подход не каждому по душе.
Надвигаются тучи, их внушительные тени ложатся на кобальтовую поверхность моря иссиня-черными пятнами. Рэй Болланд присоединяется к нам на корме. Он родился и вырос на Гавайях и называет себя «дитятей этих мест, которому удалось попасть в большую науку». Рэй возглавляет проект по очищению рифов от потерянных или выброшенных сетей, которые представляют постоянную угрозу для морских обитателей. Позже он вернется сюда с большой командой водолазов, чтобы впервые постараться полностью очистить цепь островов от рыболовных сетей. А пока Рэй успел расчистить отдельные участки в районе нескольких островов.
Один из способов обнаружения сетей заключается в том, что корабль тянет за собой на тросе аквалангиста, который осматривает подводные участки рифа.
– Давай-ка, Рэй, расскажи Карлу, как ты плаваешь на веревке в чем мать родила, – говорит капитан корабля доктор Джон Ламкин.
– Больше не плаваю после того происшествия с медузой.
– Помните, как за Терезой гналась тигровая акула, когда мы тащили ее на буксире? – вспоминает Бренда.
– Ни одной акуле во всем Тихом океане не хватит подлости, чтобы напасть на Терезу, – говорит Ламкин.
Но как только речь заходит о находящихся под угрозой аляскинских сивучах, Ламкин оставляет шутливый тон:
– В 1986 году я оказался в международных водах между Аляской и Россией – в той области, которую мы в Америке шутливо называем «дыркой от бублика», – она была до отказа забита рыболовными судами, как какими-то газонокосилками, готовыми за один проход выкосить всю лужайку. Не понимаю, как там вообще могло что-то выжить. Даже в короткие сети нашего исследовательского судна попадалось немало сивучей. Никто не расскажет вам, сколько их выловил коммерческий флот. Рыбаки чаще всего убивали вытащенных на борт животных. Уверен, что сгубили их там немало. Неудивительно, что теперь этот вид под угрозой.
Сивучи, или северные морские львы (Eumetopias jubatus), по-прежнему остаются в опасности, и теперь их положение усугубляется сокращением объемов пищи, которое происходит по невыясненным причинам, связанным то ли с рыболовством, то ли с изменениями климата, то ли с тем и другим одновременно. Но борьба за их будущее продолжается. В 1993 году США, Китай, Южная Корея, Польша и Россия подписали соглашение о прекращении промысла в том районе, где капитан Ламкин видел столпотворение судов. Принятые в 1992 году поправки к Акту о защите морских млекопитающих запрещают американским рыбакам стрелять по морским животным. В восточной части Берингова моря все суда длиной больше 18 метров (а таких большинство) должны иметь на борту государственного наблюдателя. Все меняется, и кое-что даже к лучшему – благодаря усилиям небольшой группы преданных высоким идеалам людей.
Черноногий альбатрос обгоняет корабль на неподвижных крыльях и скрывается за радугой на горизонте. Это добрый знак, если таковые вообще существуют. И птица, и окружающее нас море дарят нам ощущение порядка и умиротворения, единства и вечности. Но мимолетная радуга – более подходящая метафора для быстрых перемен, которым подвержено море. А пока что я с радостью открываю для себя, что каждый день, когда удается выжать метафору из облаков или разглядеть вечность в радуге, прожит не зря.
Ближе к вечеру птиц становится меньше. Море вновь кажется пустынной стихией. Время замедляется и обретает тягучесть. Матросы на палубе стучат молотками, красят и отчищают ржавчину. Солнце клонится к закату. В бездействии ум норовит вернуться к оставленным дома заботам, но я фиксирую внимание на волнах, чтобы освободиться от мыслей, и тогда мир вокруг начинает производить впечатление фантастического сна.
На закате некоторые из нас поднимаются на капитанский мостик, чтобы насладиться видом растворяющегося в море солнца и полюбоваться последними отблесками дня. Когда в рубке становится темно, команда приглушает свет приборов экранами из прозрачного красного пластика. Стоя у перил, мы смотрим, как мерцают за счет биолюминесценции идущие от корабля волны – этот свет испускают крошечные живые существа. Мы поднимаем взгляд к Венере, Сатурну и Юпитеру, которые выстроились в ряд над горизонтом, окруженные мириадами звезд. Корабль легко покачивается, мы ожидаем хорошую погоду. Окружающее оказывает на нас гипнотический, успокаивающий эффект.
С рассветом вдали показывается Лайсан. Сегодня на острове высадится новая команда биологов, которые останутся здесь на пять месяцев. Но прежняя группа пробудет здесь еще пять дней, вводя новичков в курс дела. Тем временем корабль проследует дальше на остров Лисянского, чтобы доставить туда специалистов на те же пять месяцев. На обратном пути корабль вернется сюда и заберет старую команду, а заодно и меня.
Нам остается плыть еще несколько километров до едва выступающего из воды участка суши. Лайсан имеет очертания низкого песчаного острова, местами покрытого обдуваемой ветром растительностью. По периметру его защищают черные скалистые рифы, о которые бьются волны. Пятую часть территории острова занимает незаметное с моря минеральное озеро, вода в котором намного солоней морской. В небе над Лайсаном кружат бесчисленные стаи птиц. Океан здесь кишит альбатросами. У вас на глазах сотни и даже тысячи птиц слетаются сюда издалека. Возьмите бинокль и пробегитесь взглядом по безмятежным просторам – повсюду пернатые. Около сотни альбатросов покачиваются на волнах одним большим пятном в паре километров от берега, будто бы обмениваясь историями о своих недавних путешествиях. Но никто не знает, чем они заняты на самом деле.
Стоя у перил и глядя в сторону берега, я восклицаю:
– Как здесь красиво!
– Думаю, вам здесь понравится, да еще как! – отвечает мне Петра.
Высадка на берег строго регламентирована, ни с чем подобным я раньше не сталкивался. Вся одежда, абсолютно вся, должна быть новой. Новая обувь, новые носки, новые шнурки. Новое белье. Новые панамы. И все это в течение нескольких дней вымораживают и надевают только перед самым спуском на берег. Когда натягиваешь на себя ледяное белье, возникают любопытные ощущения.
Джерри Лайнеки из Службы охраны рыбных ресурсов и дикой природы США проделал немалую работу, чтобы предоставить убедительное обоснование такому подходу. Он посвятил 15 лет защите и восстановлению этих островов.
– Только не думайте, пожалуйста, что эти правила – какая-то глупость, – просит он меня. – Непросто объяснить людям, зачем им новая обувь или замороженное белье. Но если бы вы вместе со мной отвечали за бюджет, то поняли бы, что интродукция чуждой этому месту растительности может привести к сокращению популяции морских птиц и даже к исчезновению вида, а на то, чтобы вывести с острова траву, семена которой случайно прилипли к чьим-то носкам, уйдут годы труда и миллионы долларов.