При этой системе каждому судну достается доля от общей квоты, размер которой определяют ученые. Более того, любой владелец судна может купить и продать доли целиком или по частям. И владельцы кораблей, и их капитаны, и члены экипажа могут продавать и покупать доли. Во многих районах убыточные или не приносящие достаточного дохода суда вынуждены вести добычу непрерывно, чтобы выплачивать долги, тем самым оправдывая избыточные квоты, которых добиваются лоббисты. Индивидуальные квоты позволяют рыбакам при желании продать свое участие в сезоне либо, наоборот, аккумулировать доли у себя. Для тех, кто остается в деле, консолидация означает низкую конкуренцию, обилие рыбы и высокий доход. Теперь они без всякой спешки и суеты решают, как быстро справятся с выделенной долей; гонки на выживание и состязания за улов остались лишь в воспоминаниях о давно минувших непростых временах.
Но далеко не везде рыбное хозяйство ведется подобным образом, и предложение по более широкому применению такого подхода встретило серьезное сопротивление. Его критикуют отдельные природоохранные группы и многие независимые владельцы судов. Они опасаются, что доли станут оседать у ограниченного числа игроков, корпорации начнут расти, а мелкие предприятия лишатся работы. Приводя в пример лесозаготовительные компании, которые на вверенной им территории вырубили весь лес подчистую, уничтожив его ради древесины и денег, они говорят, что передача в собственность по сути не означает хорошего управления. Тут они правы; нечто подобное вполне возможно.
Но Марк опровергает аргументы своих противников:
– Они настаивают на том, что индивидуальные квоты с правом передачи приведут к доминированию крупных корпораций, вертикальной интеграции и вытеснению частных судов. Я живое доказательство того, что этого не произойдет и что стратегия вполне жизнеспособна.
Марк рассказывает, что у них в регионе установлен лимит долей на одного участника, который гарантирует безопасность частным рыболовам. Эта мера обеспечила постоянство и профессионализм членов экипажей, придавая им уверенность в будущем. Кроме того, она помогла сохранить рыбу. В Новой Англии, где Марк встретился с сопротивлением, команды меняются чуть ли не каждый раз (порой кандидатов находят в местных барах прямо перед самым отправлением), за работу там особо не держатся, потому что борьба за улов и оскудение рыбных ресурсов сделали отрасль низкодоходной. Но от старых привычек быстро не избавишься.
– Я им с пеной у рта доказываю, насколько успешен наш подход, а они и слушать не желают, – раздраженно говорит Марк.
Существующая на Аляске система индивидуальных квот помогла сделать промысел безопасным для судов и рыболовов. Коллеги Марка часто вспоминают, что в дни дерби, когда обстановка накалялась до предела, выделенную на полгода квоту флотилия вылавливала за сутки. Конкуренция вынуждала суда выходить в море в любую погоду, что порой приводило к печальным последствиям. Сегодня многие, кто, как и Марк, пережил то время, содрогаются при малейшем воспоминании о нем. Происходившее в те дни рыбаки обычно описывают словом «кошмар». А частые упоминания, похоже, служат терапевтическим целям, как будто участникам все еще нужно как следует выговориться.
У Марка, которому вот-вот исполнится 50, звучный голос радиоведущего. Шатен с чистым, немного грустным взглядом серо-голубых глаз, он носит клетчатые рубашки и куртки на флисовой подкладке. Он крепок и полон сил, что позволяет ему зарабатывать на жизнь там, где величайший из океанов соприкасается с большой землей.
Марк вырос в Колорадо и получил там степень бакалавра по английской литературе.
– После университета я планировал отправиться куда-нибудь на Западное побережье. Моя девушка, Теру, мечтала жить рядом с океаном. Так в моей жизни появилось море. И жена. Я поступил в магистратуру заочно и устроился работать на верфь в Сиэтле. Но мне не удавалось справляться с академическими требованиями, и времени на то, чтобы сидеть и читать целыми днями, у меня не было. Нет, я не бросил учебу, просто так и не появился на занятиях во втором полугодии. Физическая работа на верфи мне нравилась. Это была хорошая подготовка к покупке собственного судна. У тех, кто ловил палтуса, была репутация настоящих профессионалов: эти люди ходили на Аляску и вели там настоящий промысел. Как-то раз, занимаясь ремонтом одного из таких кораблей, я попросил капитана взять меня к себе в команду – и вышло так, что в семидесятые я шесть лет проработал с ним бок о бок. В те годы кораблей в море было – не протолкнуться. Ну просто конец света! В сезон нам всем приходилось несладко, и я четыре раза собирался уходить. Даже небольшую речь для босса отрепетировал. Но я рад, что не сделал этого. К тому времени, когда я купил собственное судно, я хорошо представлял, что делаю. Но каким бы опытом вы ни обладали, переместиться с палубы в рулевую рубку всегда испытание. К счастью, корабль появился у меня как раз в тот момент, когда японских рыболовов вышвырнули из территориальных вод. Мы одними из первых начали добывать угольную рыбу, и с уходом японцев рынок взлетел, – при этих словах Марк резко поднимает вверх руки, – и одновременно с этим рыбы стало гораздо больше. Но остальные увидели, как хорошо у нас идут дела, и через год-два на угольную рыбу переключились все вокруг. Борьба за улов была колоссальной. Ужас, что тогда творилось!
Марк возглавил борьбу за введение государственной системы распределения индивидуальных квот на вылов угольной рыбы и тихоокеанского палтуса и добился в ней успеха. Это положило конец печальной ситуации в отрасли.
Он отмечает улучшения во всех аспектах рыбного хозяйства. В дни дерби на палтуса выходило в два раза больше судов, чем сейчас.
– При такой конкуренции суда всем скопом забрасывали снасти в одном и том же районе. В первый день улов был отличный. На второй вытаскивали уже в три раза меньше, а на третий – в шесть. Случалось, что ярусы забрасывали внахлест, они цеплялись друг за друга, рвались. Полный бардак! Мы теряли дорогостоящее оборудование. Больно вспоминать об этом, но пойманная на крючок рыба нередко оставалась на дне. Сейчас, – продолжает Марк, – мы действуем по алгоритму, и получается намного эффективнее. Теперь наша рыба достается только нам. Мы единственные, кто ведет здесь промысел, и у нас стабильно высокие показатели улова. И, что главное, с середины апреля по середину августа мы проводим в море пятьдесят дней. Стало намного лучше.
Для многих деньги имеют решающее значение. За последний год дерби рыболовы заработали от 25 000 до 40 000 долларов. Вот уж точно, быстрые деньги за короткое время – очень короткое, если вы вдруг пошли ко дну, потому что работать приходилось даже в плохую погоду, – но с ростом конкуренции заработки сокращались. В наши дни полная доля (плата, которую получает член команды, проработавший пару сезонов на ярусном судне флотилии) составляет от 80 000 до 100 000 долларов. Эти люди пользуются преимуществами одного из лучших и самых бережных подходов к управлению рыбным хозяйством в мире. Система, конечно, не идеальна, но она намного превосходит большинство существующих.
Гавань Сьюарда на Аляске окаймляют покрытые снегом крутые склоны гор. На сваях и мачтах судов сидят орлы. С крыш доносятся крики воронов. Обыкновенные моевки (Rissa tridactyla) и другие чайки зависли на распростертых крыльях в набрякшем влагой воздухе. Парочка плывущих тюленей, кайры и калан (Enhydra lutris) чертят зигзаги на подернутой дымкой поверхности бухты. У причалов спит сотня-другая лодок, среди которых маломерные коммерческие суда, яхты жителей Анкориджа и туристические катерки. Пасмурная, туманная погода мешает нам это разглядеть, но мы недалеко от национального парка Кенай-Фьордс с его мерцающими ледниками. За последнее десятилетие это место превратилось из обыкновенного рыбацкого городка в крупный туристический центр, где ледники, дикая природа и горы означают приток денег.
Мы с командой направляемся в ресторан, из окон которого открывается отличный вид на гавань с парящими над ней орлами. Его стены обильно украшены чучелами огромных рыб, одна из которых – трехметровый тихоокеанский палтус, при жизни весивший больше 160 килограммов. Размеры обрамленного в рамку монстра далеко не предел для тихоокеанского палтуса, который по сути является гигантской хищной камбалой. Правда, атлантический палтус превосходит его в размерах, достигая веса в 320 килограммов.
Одна половина посетителей ресторана – туристы, другая – рыбаки. Первые в основном сидят за столиками, а вторые – у стойки. Мы, хоть и рыбаки, занимаем места вокруг стола.
Официантка сообщает нам, что сегодня блюдо дня – лосось.
– Так-так, наверное, первая весенняя чавыча из Якутата, – говорит Марк. – Они там около пятнадцати тонн выловили.
У Марка в команде пять человек: Тим Хенкель, Келлахан Маквэй, Джим Фицджеральд, Шон Бэйли и Дэвид Макартур.
В свои 44 года Тим Хенкель – старший член экипажа, который работает с Марком уже 12 лет, и, если тому придется пропустить рейс, он с легкостью возьмет на себя роль шкипера. У него фигура атлета, короткие редеющие волосы, темная бородка, а на носу очки в тонкой оправе.
Детство Тима прошло в студенческом районе Сиэтла. В конце 1960-х годов и сам город, и весь остальной мир жили немного иначе. Старбек был просто героем романа Германа Мелвилла «Моби Дик», понятия micro и soft еще не ассоциировались с гнусностью, властью и наживой, а термин «высокотехнологичный» сочетался исключительно со словом «оружие». В те годы Университетский округ был местом скопления хиппи, где шумели бунты, сборища сторонников свободной любви и протесты против войны во Вьетнаме.
– Бурное было времечко, – говорит Тим.
При всем том хорошим его вряд ли назовешь. Вьетнам стал тяжким моральным испытанием, а призыв на воинскую службу – отсроченным смертным приговором для многих молодых американцев и вьетнамцев. Столкнувшись с перспективой стать пушечным мясом в подлой войне, многие из них находили способ бегства от суровой реальности в наркотиках и алкоголе.