– К двадцати годам я был уже законченным алкоголиком и наркоманом, – признается Тим.
Школу он закончил с самыми посредственными оценками, но главное – закончил, единственный из всей семьи. Поступил в профессиональную школу, чтобы изучать судостроение, и там проникся уважением к ремеслу рыболовов. Скоро Тим и сам стал одним из них. Он провел шесть летних сезонов на промысле лосося. Зимой работал в суровейших условиях Баренцева моря, добывая там синего краба и краба-стригуна.
– На суда-краболовы идут работать самые отчаянные парни, – рассказывает Тим. – И некоторые из них, включая шкиперов, особым умом не блещут. Этот промысел, наверное, самый опасный и беспощадный из всех.
– На палубе краболова в Беринговом море почти не встретишь тех, кому за тридцать, – вступает в разговор Джим.
В конце концов Тим нашел друга, который помог ему устроиться на ярусное судно в Сиэтле, с тех пор он здесь и работает.
– Через пять дней будет пятнадцать лет, как я завязал с кокаином. Многие из моих приятелей так и не смогли сделать этого и давно уже умерли.
Тим говорит, что из-за наркотиков потерял десять лет жизни и до сих пор пытается наверстать их. Работа дарит ему много радостных моментов.
– Сейчас промысел стал серьезнее и безопаснее, теперь здесь не место наркоманам и алкоголикам. Мне нравится видеть результаты своего труда. Я люблю возвращаться в порт с большим уловом. Для меня рыболовство – целая культура. Образ жизни. Я ценю свободу. У одних людей много свободного времени, но нет денег; у других полно денег, но нет времени. У меня благодаря промыслу есть и то и другое. У нас во флотилии даже те, кто работает на палубе, могут позволить себе содержать семью – для этого не обязательно сидеть в рулевой рубке. К тому же мы одни из немногих, кто до сих пор делает что-то своими руками.
Тим интересуется у меня, бывал ли я раньше на Аляске. Услышав, что я здесь впервые, он радушно подбадривает меня:
– Это пустяки, вы и глазом не успеете моргнуть, как станете настоящим морским волком.
Я искренне надеюсь, что он окажется прав.
На Келлахане – все зовут его просто Кел – футболка с надписью «Берегите пиво». Он вырос недалеко от Сиэтла, на острове Уидби в заливах Пьюджет-Саунд. Его мать вышла замуж за местного рыбака, поэтому в свои 23 года Кел начинает сезон в десятый раз – и в пятый раз с Марком. Он не только трудится наравне со всеми, но и выполняет обязанности кока.
Джим Фицджеральд – самый молчаливый член команды. Он родом из Северной Дакоты и когда-то изучал в колледже химию, но бросил учебу на последнем курсе после того, как прочитал статью о производстве рыбных консервов, которая побудила его продать все имущество и переехать на Аляску. Джим живет здесь уже 12 лет, и сейчас ему 34 года. Он признается, что ему было нелегко привыкнуть к этому месту и зацепиться.
– Да, на первых порах и правда тяжело, – подтверждает 26-летний Шон Бэйли, который около десяти лет проработал на ярусниках, из них три – на «Масоник». Но он уверяет меня, что доволен профессией. Шон из неблагополучной семьи, в которой были проблемы с алкоголем, и он с ранних лет пристрастился к выпивке. Работа дала ему шанс все исправить. Как-то раз Марк не взял его в рейс после того, как тот появился пьяным на борту. Теперь среди членов команды он чувствует себя самым счастливым. А в предстоящей поездке ему, как никому другому, улыбнется удача.
Маку 37 лет, из которых 17 он занимается промыслом, причем последние шесть – на «Масоник». В свое время он решил проверить, сможет ли овладеть всеми навыками профессии, а в результате стал рыбаком.
– С возрастом я все чаще возвращаюсь к своим детским занятиям, мне нравится находиться в окружении воды, – говорит Мак. – У меня хорошо развито зрительное восприятие, поэтому я люблю смотреть на океан, любоваться его изменчивым пейзажем.
Почти все молодые члены команды рассказывают о других занятиях и навыках, которые они осваивают в свободное время. Кел занимается стеклодувным делом; остальные хотят научиться работать с деревом. Где-то в глубине у них сидит страх. Страх несчастных случаев, которые в их деле отнюдь не редкость, страх стихийных бедствий, страх перед мрачной перспективой до самой старости проработать палубным матросом на Аляске. Мак говорит, что его мучают угрызения совести из-за того, что он не работает в межсезонье (судя по всему, не слишком сильные), и он старается держать себя в тонусе, занимаясь домом в Спрингфилде, в штате Орегон. Но он готов в любой момент переехать на Аляску и признается, что жизнь в Орегоне кажется ему довольно пресной. У Мака, похоже, есть далеко идущие планы. Извинившись, он покидает нас, чтобы разместить заказ на две сотни акций нефтедобывающей компании.
Капитана Марка больше волнуют дела насущные. Он целое утро обзванивал покупателей в Сиэтле, Хомере, Сьюарде и Кадьяке и на основе цен планировал, как будет вести промысел. Здесь ходит легенда об одном судне, которое потратило две недели на путь до Сиэтла, чтобы продать там рыбу подороже, а в итоге им заплатили за каждый килограмм на десять центов меньше, чем они получили бы на Аляске. Погода и цена на рыбу заботят Марка и его команду больше всего.
– Наш улов зависит от цен.
На прошлой неделе погода переменилась, канадские суда выловили много палтуса, и цена на него тут же упала. В такой ситуации отличная альтернатива для промысловиков – угольная рыба. Вот и на этот раз Марк нацеливается именно на нее, а это значит, что мы поплывем в определенные места и снасти будем закидывать поглубже.
В ресторане коллеги Марка тоже обсуждают цены, погоду, рыбные места – а еще как избежать гибели птиц и не допустить преждевременного закрытия сезона.
– По-моему, очень важно вести рыбное хозяйство рационально, бережно относясь ко всей экосистеме: рыбам, птицам и каждой ее составляющей, – говорит Марк. – Это главная причина, по которой я стараюсь не причинять вреда альбатросам и другим птицам. Мне очень хочется верить, что мы и впредь будем поступать таким образом. Я никогда раньше не говорил об этом напрямую, но, на мой взгляд, здесь все и так очевидно.
Марк рассказывает мне, как привязан к делу, которым занимается. Он признается, что уважает рыболовов гораздо больше академического сообщества, в которое некогда был вхож. По его словам, рыбаки не просто сообразительные, но думающие люди.
– Они ведут такую жизнь, при которой приходится нести прямую ответственность за свои поступки.
Один из рыбаков подходит к нам, чтобы рассказать про свои ночные наблюдения во время последнего рейса.
– Такое с вами случается от силы пару раз в жизни. На море штиль, светит полная луна, а в сотне метров от вас, сбившись в круг, посапывает стая кашалотов. Чудо! – с благоговением описывает он. – Загляденье!
Услышав это, другой рыбак, который только что подсел к нам, машет в знак протеста руками и жалуется на кашалотов. Он говорит, что они воруют рыбу с крючков, и признается, что ничего не имеет против охоты на них.
Марк намекает, что если кто-то из местной флотилии начнет причинять вред китам, то они и глазом не успеют моргнуть, как рыболовам объявят общественный бойкот.
– Да не все ли равно с такими-то ценами? – отвечает рыбак.
Очевидно, не все из этих ребят читают в рубке стихи или испытывают душевную потребность быть не только потребителем, но и хранителем здоровой, полноценной экосистемы.
А тем временем Тим сообщает мне, что по сравнению с косатками кашалоты почти не создают проблем.
– Не знаю как, но косатки чуют, когда мы находим рыбу в районе Алеутских островов, – говорит Марк. – У них будто локатор срабатывает. Только вы начинаете доставать со дна угольную рыбу – а на Алеутах ее еще надо суметь найти, – только начинаете радоваться при виде появляющегося из воды улова, как вдруг поднимаете взгляд к горизонту, – он старается как можно правдоподобней изобразить человека, который вмиг утратил всякую надежду на успех, – и видите вдалеке белые клубы брызг – и это вовсе не фонтанчики китов, а косатки, которые разрезают гребни волн, направляясь к вам со скоростью семьдесят километров в час. Крупные самцы обычно плывут впереди, рассекая своими высокими спинными плавниками поверхность воды. Вот они подбираются вплотную к борту, разворачиваются, и лебедчик беспомощно смотрит, как они хватают, хватают, хватают; они съедают всю рыбу со снасти, будто ягодки с куста. Хоть бы что-нибудь оставили, так нет же, они забирают все подчистую. При виде этого вас охватывает благоговейный ужас, а в голове вертится: «Вот же зараза!»
Марк считает, что исправить положение могли бы специальные ловушки для рыбы, и тогда при подъеме на борт косатки уже не смогут сорвать ее с крючков. При этом и ловушки, и сам ярус должны быть достаточно прочными. Джим рассказывает, что в Беринговом море косатки порой пытаются столкнуть тюленей с плавучих льдин. Он говорит, что, спасаясь от них, тюлени иногда заскакивают на кормовую аппарель траулеров.
Марк в красках описывает, как тяжело вести промысел в районе Алеутских островов из-за очень сильного течения, жестких погодных условий, проблем с обледенением, опасности того, что судно обрастет ледяной коркой быстрее, чем команде удастся сбить ее бейсбольными битами, и тогда обмерзший корабль потеряет устойчивость и перевернется из-за норовистых и коварных порывов шквалистого ветра, которые вздымают фонтаны воды. Именно поэтому промысел у Алеутских островов – суровое испытание, и воспоминания о нем заставляют содрогнуться даже бывалых моряков.
Двадцатиметровое судно «Масоник», построенное лет 70 назад, стало одной из последних парусных шхун, предназначенных для промысла палтуса, гибридом старых шхун наподобие «Глочестера» и норвежских рыболовных судов. Марк купил «Масоник» примерно 15 лет назад. Он знает имена всех прежних владельцев судна и говорит, что его корабль сделан из «настоящего дерева», которое росло веками. Сейчас построить нечто подобное уже невозможно, потому что 95 % реликтовых лесов Северной Америки давно вырубили.