Когда же Шон, цел и невредим, возвращается на палубу с робкой улыбкой на губах, над ним начинают подшучивать:
– Надо же, как ты предан своему делу…
– Готов вплавь ринуться за уловом…
– Вот это рыбина тебе попалась!
– Давай, Бэйли, сейчас все еще твоя очередь стоять у подъемника. Хватит отлынивать.
– Ты, Бэйли, что-то рано собрался на берег, мы еще не причалили.
Бэйли занимает свое место, а Кел возвращается к разделке.
– Ох и выпучил же ты глаза, – говорит Кел. – Последний раз я такое выражение лица видел у того, кто висит на крючке.
Шон возвращается к работе. Размахнулся, подцепил.
– Я чувствовал, что одежда так и тянет меня ко дну. Чувствовал, что через пару минут уже не смогу шевелить руками.
В воду падает рыба, Шон начинает тянуться к ней, но вдруг разворачивается к нам с широкой ухмылкой.
– Ну же, Бэйли, хватай ее, – говорит Мак.
С улыбкой на лице Шон ждет следующего крючка.
Тем временем экипаж судна не переставая наживляет одни ярусы, поднимает со дна другие, сматывает их – и все это под нестихающий аккомпанемент птичьих голосов. Вокруг нас уже тысячи и тысячи глупышей. Палуба густо усыпана выскальзывающими из рук кусками сельди и кальмара, но, что удивительно, никто до сих пор не поскользнулся и не упал. Я узнаю от ребят новое слово: gak. Оно означает склизкое месиво. Растоптанные куски кальмара и размазанная по палубе сельдь – вот что такое gak. Я говорю, что слово «гадость» тоже отлично подходит. Они охотно соглашаются. После того как мы снимаем с яруса очередную тонну рыбы, команда принимается потрошить ее вручную, и птицы, которые терпеливо ждали этого момента, слетаются к нам, чтобы вновь начать сражение за лакомый кусок. В ожидании новой поживы некоторые их них коротают время, купаясь и чистя перья.
Попадая в барабаны, поводцы то и дело обламываются, и рыба с оставшимся в ней крючком падает в корзину. Потом эти головы с крючками отправляются за борт. И случается, альбатросы заглатывают те, что помельче, целиком. Поэтому назвать нашу деятельность абсолютно безопасной для птиц нельзя. Над судном кружит бургомистр с продетым в ноздри крючком. Похоже, «украшение» не причиняет ему больших неудобств, хоть и выглядит несколько массивней, чем кольцо в носу у студента. И можно лишь догадываться о том, к чему это приведет зимой, когда станет невыносимо холодно. Скорее всего, птица обречена на гибель. Марк рассказывает, что в восточной части залива Аляска киты часто подплывают к судам, чтобы вместе с птицами полакомиться рыбьими головами. Звучит не очень обнадеживающе.
Из-за необычной конструкции такого крючка судьба проглотившего его животного неясна. Здесь применяют особые крючки со скругленным ушком и загнутым к цевью жалом. Такую форму издавна использовали в этих местах, благодаря ей крючок легко войдет в рыбью челюсть и накрепко застрянет там, поймав рыбу, даже если она несильно надавит на острие. Эти крючки имеют более скругленную форму по сравнению с традиционными в форме латинской буквы J. Вполне возможно, что птица срыгнет его или что он пройдет через кишечник кита насквозь и нигде не зацепится. Но в том, что животные заглатывают крючки, нет ничего хорошего. В некоторых колониях странствующих альбатросов в Южном полушарии примерно у пятой части птенцов внутри есть крючок, который попал туда вместе с принесенной родителями пищей; иногда крючки застревают в органах взрослых особей, которые потом умирают от внутренних ран прямо в гнездах.
Я делюсь с Марком своими соображениями, и мы договариваемся, что по окончании сезона постараемся добиться включения в регламент по защите морских птиц требования внимательно проверять рыбьи головы на наличие крючков, прежде чем отправить их за борт. Но я замечаю, что члены экипажа в спешке или по привычке забывают об этом.
Работа продолжается – крючок за крючком, пока весь ярус не выбран из воды. Затем на борт поднимают большие буи с флажками и маячками и в последнюю очередь – якорь на длинном тросе.
Весь день на судне только и разговоров, что о неравной схватке Шона со стихией, грозившей ему смертельной опасностью. К вечеру Марк получает ответное сообщение от отчима Шона: он пишет в укор пасынку, что когда матрос по имени Спенс упал за борт «Репаблик», то хотя бы поймал рыбу, из-за которой это произошло.
Вопреки подобным упрекам и моим ожиданиям, мужчины, которые занимаются этим суровым и опасным промыслом, – по крайней мере те, кого я встретил на «Масоник», – вовсе не похожи на мачо. Они привыкли к тяжелому труду, но не загрубели. И важничают они куда меньше, чем иные рыболовы-любители, с которыми мне довелось пообщаться. Тут важную роль играет сама атмосфера работы в команде. Им не надо никого из себя изображать. Поскольку работа сопряжена с большим риском, задавак отсеивают сразу же.
– Выскочкам здесь не место, – уверяет Марк. – Нам нужны командные игроки.
Взаимодействие и товарищество. Вкалывая под холодным дождем, они делятся друг с другом мечтами о зимнем отдыхе на берегу Карибского моря или в Белизе. О спортивной рыбалке в Мексике. Марк рассказывает о мероприятиях, которые они с женой и дочерями запланировали посетить. Кто-то поедет с невестой любоваться китами. А вернувшись из открытого моря, они отправятся в гущу древних лесов, чтобы побродить меж вековых кедров («Того, что от них осталось», – уточняет Тим). Будут и горячие источники, и горячие ванны.
Кел объявляет обеденный перерыв: сегодня у нас запеченный палтус. Хотя Марк как-то раз сказал мне в шутку, что рацион рыболова состоит из четырех групп продуктов – алкоголя, холестерина, кофеина и никотина, у нас на борту вкусной еды всегда вдоволь. Кел не только добросовестно трудится на палубе, но и без особых усилий готовит на всех превосходные блюда. Мак заглатывает несколько больших порций риса, а потом интересуется у Кела, будет ли он готовить рис на ужин. У нас слишком мало времени, чтобы в полной мере насладиться его стряпней. Но у Марка на этот счет другое мнение.
– В дни дерби вместо двадцатиминутного перерыва на обед повар делал десятка три бутербродов с арахисовым маслом и джемом и выставлял их на палубу. Все, кто хотел есть, подходили и брали себе бутерброд.
А есть здесь хочется всегда. Понаблюдайте несколько часов за тем, как трудится команда, и значение еды сразу станет очевидным. На палубе все пьют много сока и воды, перекусывают шоколадом и батончиками. Жидкость и калории необходимы, чтобы восполнять силы. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь столько работал.
Усилия могут завершиться для них как победой, так и поражением. Рыбный промысел на Аляске – одно из самых опасных занятий в мире. Чтобы преуспеть в этом деле, надо с готовностью идти на риск и выкладываться, не жалея себя.
Джим признается, что лучше всего помнит свой первый рейс за угольной рыбой.
– За шесть дней мы выловили сорок тонн рыбы. У меня все тело ныло от боли.
Для Марка самым запоминающимся стало первое плавание по Берингову морю близ Алеутских островов. Было самое начало апреля.
– Примерно на пятый день пути, – рассказывает он, – мы попали в чудовищный шторм. Волна полностью перехлестнула судно. Она выбила все окна в капитанской рубке. Поскольку до этого я ни разу не был в море, то не особо испугался, просто подумал, что так, наверное, и должно быть. Я не сомневался: капитан знает, что делает. – Марк смеется. – Теперь я боюсь таких ситуаций гораздо больше, чем тогда. В то время я еще не понимал, но теперь знаю на собственном опыте – у капитана руки тряслись от страха.
Марку не раз доводилось получать по рации сигналы бедствия и видеть потрепанные бурей корабли.
– Но, конечно, чаще всего в памяти остаются удачные рейсы, – признается он. – Как тот раз, когда мы за два дня заполнили трюмы под завязку.
Тим согласно кивает. Он никогда не забудет тот день, когда за ним закрепили собственную долю улова – счастью не было предела.
Мак вспоминает один из своих рейсов на палтуса: все четыре дня, что длилось плавание, он спал по два часа в сутки.
– Еще чуть-чуть, и у меня начались бы галлюцинации. Как-то раз я разделывал лосося к обеду, держал в руке огромный нож и вдруг понял, что самой руки не вижу; в голове мелькнуло: «Дело дрянь», я положил тесак, взял нож поменьше и очень аккуратно продолжил готовить рыбу. Это стало для меня своего рода поворотным моментом: я понял тогда, что при правильном подходе можно справиться с чем угодно. В пределах разумного. Но мне не хотелось бы вновь очутиться в таком положении.
Для Мака самым незабываемым стал рейс, когда из-за сильного шторма в море почти не осталось кораблей, ветер дул со скоростью 100 километров в час, вокруг них вздымались шестиметровые волны и они всю неделю рыбачили в таких условиях, пока остальная флотилия отсиживалась в порту.
– Ребята в экипаже подобрались боевые. Мы отлично ладили и понимали друг друга с полуслова. Но сейчас я уже на такое не решусь. Ни за что. Слишком уж тяжело и опасно, но в то время выбирать нам было не из чего – понимаете, о чем я?
Я иронично замечаю, что такие условия закаляют характер.
– А мы и так все были с характером, – говорит он. – Это теперь я стал жутким занудой.
Келу запомнилось первое плавание на «Масоник», потому что тогда он познакомился с командой профессионалов, которые хорошо делают свое дело.
– Да, что ни говори, а рейс нам удался! – добавляет Марк и поясняет специально для меня: – Мы чуть ли не во льды забрались.
– А потом в порту к нам на борт поднялась очаровательная леди из береговой охраны.
– О, она была великолепна, – говорит Тим. – Не помните, как ее звали?
– Мы только вернулись из недельного плавания, все чумазые с головы до ног, – рассказывает Кел. – И тут в рубку вплывает она, снимает с головы шлем и… из-под него рассыпаются каскады роскошных светло-русых локонов, а воздух вокруг наполняется ароматом шампуня. Мы замерли от восхищения!
– Точно-точно, и готовы были бесконечно заполнять всякие бумажки, лишь бы она п