одольше не уходила, – говорит Тим.
Мы дружно смеемся.
Шон рассказывает, как однажды январской ночью их судно настигла страшная буря, ветер дул со скоростью 160 километров в час и волны поднимались метров на десять. За штурвалом «Масоник» в тот момент находился отчим Шона, Карл Ведо.
– Карл едва успел разбудить нас, чтобы мы закрепили все вещи на судне. Он десять часов кряду простоял у штурвала, пытаясь найти подходящий остров, чтобы укрыться за ним от ветра. Я предложил ему принести снизу чего-нибудь перекусить. В камбузе плескалась вода; резиновые коврики на палубе забились в шпигаты и закупорили их, мешая оттоку воды. Но я все равно притащил ему бутерброд, а он даже откусить не успел, кричит мне: «Держись покрепче!» – и отключает двигатель. Нас подхватило огромной волной и подняло на самый гребень. А как только мы начали спускаться с нее, нас накрыло новой – бам! Судно легло на бок. Рубка ударилась о поверхность океана, стекла разбились вдребезги, вода хлынула внутрь, и повсюду завыли сирены. Ничего страшнее этого со мной не случалось.
Он мотает головой, будто отгоняя от себя воспоминания, и продолжает:
– Через несколько секунд, которые показались мне вечностью, судно медленно вернулось в вертикальное положение. Единственное, что можно сделать в такой ситуации, – это держать нос корабля против волны. Карл стоял у штурвала, не давая ему изменить направление, пока не стих шторм. Нам еще повезло, что суша осталась далеко позади: несмотря на то что Карл целые сутки не выходил из рубки, стараясь вести судно вперед, ветром и волнами нас отбросило назад почти на тридцать километров. Ох, натерпелись мы тогда страху. Наш радар приказал долго жить. Так что возвращаться в Датч-Харбор пришлось уже без него. Пройти этот участок ночью довольно сложно. Поэтому Карл выставил нас всех дозорными на носу. Такой вот радар из людей, – смеется он, – как в старые добрые времена.
– В каком году это было? – спрашивает Тим.
– В последний год дерби.
В последний год дерби люди выходили в море, даже когда велика была вероятность утонуть. Выжившие заработали примерно половину того, что получают рыбаки в наши дни.
В половине одиннадцатого вечера еще не совсем стемнело. Но команда завершает работу, потому что торопиться им некуда.
– Во времена дерби мы спешили куда больше, а спали меньше, – говорит мне Кел. – Мы, что называется, крутились как белки в колесе. Теперь улов ведется очень расслабленно.
Подъем до зари, физический труд и смены по 18 часов – далеко не каждый назовет такой режим расслабленным, но все относительно. Мы снимаем склизкие рабочие костюмы и пахучей толпой втискиваемся в пространство камбуза. После нескольких дней пути и моя одежда, и я сам источаем смесь характерных запахов, заглушить которую может разве что груз нарезанной сельди и кальмаров и не менее вонючие спутники. К счастью, здесь нет недостатка ни в том ни в другом. Марк заявляет, что, как только доберется до порта, тут же примет душ, даже если он ему будет не нужен. Призвав на помощь историю, Тим напоминает, что Римская империя пришла в упадок из-за теплых ванн, и добавляет, что принимать душ – удел мягкотелых неженок.
Количество грязной, сырой, пахучей одежды, которая гроздьями свисает с натянутых между коек веревок, растет с каждым днем. На прищепках у плиты сохнут перчатки. Такое ощущение, что земное притяжение действует на камбузе с удвоенной силой. На пол валятся тарелки и бутылки, Кел собирает с пола раскатившийся из миски картофель, который мы недавно начистили, и заново моет его в раковине. Передвигаться по битком набитому вещами пространству и найти в такой тесноте место за столом становится все сложнее.
Но сегодня вечером наши усилия будут вознаграждены, потому что Кел превзошел сам себя и приготовил великолепный ужин из ягненка и угольной рыбы, отличным дополнением к которому служит мятное желе и бутилированная минеральная вода. На этот раз я тоже смогу насладиться вкусом еды – моя пищеварительная система вновь функционирует. Когда морская болезнь окончательно отступает, бурные воды залива Аляска преподносят вам свои роскошные дары. Кел безупречно готовит на дизельной плите, которая ходит ходуном, но эта угольная рыба просто чудо. Недаром японцы без остатка скупают все, что ловят местные рыбаки; это самая нежная, маслянистая рыба, которую мне доводилось пробовать. Большинство американцев не знает о ее существовании. Как только эта рыба попадает в порт – а иногда даже раньше, – ее продают по баснословной цене на экспорт.
– В Японии эта рыба имеет особый статус, – объясняет Марк. – Она красивая, и люди готовы платить за это.
Дни дерби ушли в прошлое, и после ужина мы вполне можем позволить себе отдохнуть и немного расслабиться – сегодня наш досуг скрасит документальный фильм National Geographic Channel «В поисках гигантского кальмара».
На экране мелькают первые кадры фильма.
– Они очень вкусные, – бросает Джим.
Рассказчик эффектно начинает повествование: «Некоторые считают их пришельцами из космоса. Они веками держали в страхе мореплавателей и рыболовов. И еще никому не удавалось увидеть гигантских кальмаров живыми».
– Неправда, я видел одного такого, – говорит Джим. – Их иногда достают вместе с треской.
– Я тоже парочку видел, – говорит Тим.
Во время сцены из старого фильма «Двадцать тысяч лье под водой», в которой гигантский кальмар нападает на корабль, Мак кричит капитану Немо: «Жги редуктор!»
– Он пытается отхватить щупальце на ужин, – говорит Джим.
– Скорее уж для наживки! – возражает Мак.
– Вот это оргия! – восклицает Кел при виде групп спаривающихся калифорнийских кальмаров лолиго (Loligo opalescens).
– Чем-то напоминает прибытие в Датч-Харбор.
А рассказчик тем временем продолжает: «Известны случаи, когда перуанско-чилийские гигантские кальмары убивали упавших за борт людей».
Увидев ученого, который отважно ныряет в море среди опасных гигантских кальмаров, Джим говорит:
– Надеюсь, он не забыл боксерские перчатки.
Раздается дружный смех.
Ведущий завершает свой рассказ словами Джона Стейнбека: «Без своих безымянных монстров океан был бы похож на сон без сновидений».
Тим кивает с понимающим видом – он полностью поддерживает эту мысль.
Фильм заканчивается. Пришло время смотреть сны о морских монстрах.
Наступает ясное и наконец-то солнечное утро. Мои спутники говорят, что яркое солнце – к плохой погоде.
Они, конечно, правы. Плохая погода значит, что она уже здесь, а солнце – что она скоро наступит. Хорошей погоды в заливе Аляска не сулит ничто.
Приближающийся холодный фронт несет с собой ветра. Раздаются тревожные позывные Службы береговой охраны, которая пытается выйти на связь с судном, чей аварийный радиобуй послал сигнал бедствия. Аварийный радиобуй – это прибор, который размещают в специальном контейнере на рулевой рубке. Если он попадает в воду, то начинает посылать береговой охране спутниковый сигнал с точными координатами судна. Обычно это происходит уже после того, как судно полностью уйдет под воду.
Несмотря на то что ветер крепчает, волнение на море усиливается, а воздух остывает, члены экипажа не теряют темпа работы и оптимизма и все так же подтрунивают друг над другом. Даже когда день набирает силу, погода ничуть не смягчает своего грозного нрава. Непрекращающийся сильный ветер взбивает на поверхности океана тугие шапки волн. Серое бушующее море выглядит всклокоченным и неопрятным, будто незаправленная постель.
Во второй половине дня приходит факс с прогнозом погоды, который сообщает о надвигающейся на нас области высокого давления. К нам приближается ураганный ветер. Марк вдумчиво оценивает все возможные варианты: остаться и как ни в чем не бывало продолжать добычу, прекратить работу на время шторма и переждать его в море или же постараться добраться до порта и пересидеть непогоду там. Прогноз обещает нам шторм. До ближайшей гавани плыть всего восемь часов.
– Даже если нам удастся продолжить промысел, это отнимет у команды слишком много сил. Вещи катаются по палубе из угла в угол. Снасти изнашиваются быстрее. Возрастает риск несчастных случаев. Скорее всего мы потратим время впустую, – рассуждает Марк.
Он решает, что до четырех часов дня мы продолжаем усиленно трудиться, а если к тому времени прогноз не изменится, мы выберем все ярусы и к двум часам ночи направимся в порт.
Ближе к вечеру промысел становится заметно лучше. Точнее, заметно лучше становится наш улов, а промысел, наоборот, сложнее из-за сильных порывов ветра и качки. Но рыбы нам теперь попадается больше, она крупнее, и среди нее уже не так много мертвых мечехвостов (Xiphosurida), которых нам приходится выкидывать. После 12-часовой смены экипаж в полном составе голосует за то, чтобы остаться на месте и продолжить добычу.
После очередной выборки мы вновь выметываем ярусы. Вода за бортом бушует и вздымается, но не слишком высоко. Все снасти в море, в работе, а Марк тем временем поднимается в рубку, чтобы проверить очередную сводку погоды.
По радио он получает сообщение о том, что аварийный радиобуй, сигнал которого получила Служба береговой охраны, сработал случайно. Но ложная тревога изрядно разволновала всех нас. Марк озабоченно слушает свежий прогноз. Безликий механический голос правительственных служб сухо оповещает нас: «…штормовое предупреждение. Ветер юго-восточный порывами до тридцати метров в секунду. Высота волн до шести метров…»
Марк сокрушенно качает головой и жалуется, что терпеть не может ненастную погоду.
– К ней невозможно привыкнуть: чем старше становишься, тем больше ее ненавидишь. Исполинские волны, убийственный ветер и клочья пены в воздухе…
– Будто в другой мир попадаешь, – добавляет Кел, который принес Марку бутерброд.
Он называет всего два преимущества плохой погоды: во-первых, можно с головы до ног упаковаться в непромокаемый костюм и, во-вторых, если шхуна утонет, ее не надо чистить.