Волонтеры помогают Питеру надевать на лапки подросших птенцов кольца с идентификационными номерами. Их усилия, столь значимые для исследования дикой природы, по достоинству оценят уже следующие поколения ученых, которые подрастут за долгую жизнь этих птиц. Питер одного за другим отбирает крупных птенцов, надевает каждому из них на лапку кольцо, сжимает концы плоскогубцами и проверяет, гладким ли вышел стык, свободно ли оно крутится и не ранит ли птице кожу.
В какой-то момент мы прерываем работу и с удивлением смотрим, как два неоперившихся птенца исполняют некое подобие брачного танца. Они неуклюже покачивают головами, расправляют крылья, вытягивают шеи, стучат клювом о клюв и пощелкивают, но при этом не издают характерных криков. И хотя движения птенцов скованны и непластичны, программа ухаживаний безусловно заложена в них с рождения. Как и дети в пору первой влюбленности, они не знают меры в проявлении чувств, часто прерывают свои пируэты и клюют друг друга. Через несколько минут сладкая парочка теряет интерес к романтическому танцу.
Нэнси с восторгом и умилением отмечает, что неуклюжесть присуща всему молодому. Но даже восхищаясь юношеской неловкостью птиц, не стоит ошибочно видеть в происходящем нечто комичное. Шансы птенцов дожить до этого дня были ничтожны. Какими бы забавными они нам ни казались, они хорошо подготовлены к рисковой авантюре под названием «жизнь».
Но в основном птенцы сидят в своих гнездах неподвижно: они пускают всю энергию в рост и не тратят понапрасну ни одной калории. В этом возрасте они ужасно беспомощны и мучительно голодны. Многие из птенцов неделями ждут еды, пока родители облетают просторы океана, чтобы добыть столь необходимую им пищу. Даже сквозь оперение видно, насколько они худы. Наступает самое сложное время, когда их потребность в пище возрастет до предела, а взрослые птицы будут изо всех сил стараться найти корм для своих крупных детей. Но далеко не всем из них суждено выжить.
Питер показывает на сидящую неподалеку птицу:
– Видите, какой хилый и маленький? Его мы окольцовывать не станем – все равно не выживет. Похоже, один из родителей погиб, а еды, которую приносит второй, ему не хватает.
Исхудавший птенец проходит мимо нас, то и дело поклевывая пыль у себя под ногами.
– С тем, что они умирают, еще как-то можно смириться. Но смотреть, как они балансируют на краю гибели… Это выше моих сил! – повернувшись ко мне, говорит Нэнси.
– Да, в этом раю без боли не обходится, – говорю я.
Почему мы готовы видеть в природе лишь ее ослепительно сияющую красоту и при этом намеренно не замечаем сопутствующих ей страданий и ужасов? Быть может, мы всей своей сутью откликаемся на то, что наша маленькая голубая планета выиграла в лотерее под названием «Жизнь», и ликуем, не обращая внимания на агонию, которую этот дар влечет за собой?
Нэнси говорит, что за последние несколько дней умерло много птенцов.
– С приходом Эль-Ниньо запасы пищи оскудели, и в результате гнездящихся пар стало меньше, а покинутых гнезд – больше, – объясняет нам Питер. – К тому же из-за Эль-Ниньо почти исчез ветер. Погода установилась такая жаркая и безветренная, что многие птенцы умирают от теплового удара и обезвоживания.
Из всех птиц, что гнездятся на атолле, Питер больше всего волнуется за черноногих альбатросов. Начать хотя бы с того, что их в десять раз меньше, чем темноспинных. А в придачу к таким неприятностям, как тяжелые погодные условия и рыболовство, черноногие альбатросы больше других подвержены воздействию загрязняющих веществ. Ввиду отдаленности Мидуэя ученые надеялись найти здесь птиц, которые меньше всего пострадали от загрязнителей. Однако они с ужасом обнаружили, что в организмах альбатросов вредных веществ ничуть не меньше, чем у орлов и водоплавающих птиц с Великих озер. В отличие от темноспинных альбатросов, у черноногих в организме накапливается очень много токсичных веществ. Результат – хрупкая скорлупа, высокая смертность эмбрионов и снижение успеха размножения на 2–3 %. Но если так будет продолжаться и дальше, их популяция быстро пойдет на убыль. Почему же именно черноногие альбатросы так уязвимы? Органические соединения под названием ПХД (полихлорированные дифенилы) отрицательно сказываются на репродуктивной функции, развитии эмбриона, действии иммунной и эндокринной систем и росте клеток; в морской пене их порой содержится на порядок больше, чем в морской воде, потому что они оседают на содержащихся в пене жирах. Икра летучей рыбы, которой так любят полакомиться черноногие альбатросы – они едят ее гораздо чаще темноспинных, – по сути своей просто шарики богатого жиром желтка, которые насквозь пропитаны зараженной химическими загрязнителями водой. Еще одна стратегия выживания не оправдала себя. Другой пример (и одно из самых печальных зрелищ) – это птенцы альбатроса, которые волочат по земле свои длинные крылья в результате интоксикации облетевшей со стен старых построек свинцовой краской, которая напоминает им скорлупу. Как и многие другие птицы, альбатросы обоих видов часто склевывают оставшуюся скорлупу, получая из нее кальций. И снова привычка, которая раньше помогала выживать, теперь может обернуться для них смертью. К счастью, подобное случается нечасто. Но все вместе складывается в тревожную картину.
Из сотен тысяч птенцов, что вылупились в этом году, каждую ночь умирает от 300 до 350, причем большинство – от голода и обезвоживания. Наутро одетый в белое работник садится за руль небольшого тракторка с прицепом и объезжает остров, собирая урожай смерти, который он подцепляет острыми вилами. Словно желающий сохранить свою анонимность злоумышленник, он прикрывает лицо свободно повязанным платком и прячет глаза за солнцезащитными очками. Несмотря на мрачный вид, он вполне сострадательный жнец: прежде чем воткнуть свой инструмент в очередную птицу, скончавшуюся минувшей ночью, он сочувственно покачивает головой и говорит со шри-ланкийским акцентом: «Они подрастают, и многие умирают. Жалко их».
Большинство птенцов умрет раньше, чем успеет достигнуть взрослого возраста. Временами невольно задумываешься: неужели же умирание и есть главный жизненный процесс? Но, несмотря ни на что, тысячи выживших птиц отправятся покорять океан. Питер сообщает нам, что сейчас колония на Мидуэе насчитывает более миллиона альбатросов. 90 % составляют темноспинные альбатросы: свыше 300 000 гнездящихся пар с птенцами и примерно вполовину меньше молодых особей, еще не участвующих в размножении. Темноспинные альбатросы оказались чрезвычайно стойкими. В начале XX века заготовители пера сократили их численность приблизительно до 10 000 размножающихся пар. После этого в 1940–1960-х годах их пытались вытеснить с атолла военные. Бульдозерами они сравнивали сидящих на гнездах птиц с землей, а в какой-то момент даже начали применять огнеметы. Прежде чем светочи военной мысли заметили, что альбатросы не строят гнезд на дорожном покрытии и что достаточно просто вымостить все территории, где их не должно быть, они погубили 140 000 птиц. В 1965 году убийства альбатросов наконец прекратились, но в последующие годы еще примерно 60 000 птиц погибло от столкновений со столбами, башнями, стометровыми антеннами, поддерживающими их натяжными тросами и колючей проволокой. Никакие попытки защитить птиц от военных действия не возымели, но в 1967 году с появлением спутников надобность в этой системе отпала. Только в 1993 году после демонтажа антенн (и закрытия военной базы) самая большая в мире колония альбатросов зажила спокойно.
Вечером мы с Нэнси знакомимся с ихтиологом Дэвидом Итано. А он, в свою очередь, знакомит нас с птенцом белой крачки по имени Колокольчик, который готовится к первому в жизни полету на той же скамейке, где он появился на свет. На Мидуэе деловые связи строятся именно так.
У Дэвида Итано широкое открытое лицо, ясный взгляд карих глаз, в его чертах легко угадываются японские и американские предки, но здесь его часто принимают за коренного гавайца. Дэвид заразился страстью к рыбалке от своего отца, биохимика, с которым он часто ездил к Чесапикскому заливу и в штат Мэн. Ребенком Дэйв мечтал о такой работе, где ему платили бы за то, что он ходит на рыбалку. Цель достигнута. В настоящее время он занимается исследованием популяций тунца и их передвижений в Тихом океане. Чтобы изучить маршруты рыбы, он прикрепляет ярлыки к тысячам особей, отпускает их обратно в море и смотрит, где их выловят в следующий раз.
Дэйв великодушно предложил нам на один день присоединиться к его работе по мечению желтоперого и большеглазого тунца у подводной горы, расположенной примерно в 64 километрах от Мидуэя. Даже на первый взгляд такая перспектива выглядит заманчивой. Но еще больший восторг испытываешь, вспомнив, что в течение 50 лет, пока здесь присутствовали военные, эти воды были закрыты для рыболовных судов. Район, куда мы направляемся, до сих пор остается одним из самых нетронутых в открытом океане.
«Оставим же хоть что-нибудь природе, и пусть не все наши мечтания сбудутся», – призывал Роберт Фрост. До него ту же мысль развивал Генри Торо, говоря, что богатство человека пропорционально тому, сколько он может позволить себе оставить в покое. Отдельные места на планете лучше сохранить в первозданном виде, чтобы мы могли оценить степень нашего влияния на окружающий мир. А иначе как мы узнаем, становится ли человечество богаче или беднее?
На Земле осталось совсем немного тех самых драгоценных мест, к которым применимо слово «нетронутый». И сейчас мы направимся в одно из них. Там мы сможем наконец понять, каким бывает океан, когда абсолютно никто не тревожил его в течение полувека.
Мы с Нэнси идем к причалу в полуночной мгле. С открытых пространств по обе стороны от нас птенцы бонинского тайфунника впервые в жизни взлетают в небо прямо из своих нор. Эти маленькие птички еще ни разу не видели дневного света, ни разу не летали. Сделав всего один шаг, молодой тайфунник выходит в мир, открывает для себя море и начинает жиз