– Мы спросили: «Что еще за Мидуэй?» – вспоминает Лаура. – А они нам отвечают: «Это отдаленный остров в составе Гавайев». А для французов, знаете ли, отдаленный гавайский остров – это мечта.
Она дует губки, с трудом натягивая на себя носки и ласты. Ален сегодня в синей бандане и солнечных очках.
Несколько десятков кифозов, которых здесь, на Гавайях, называют nenue, собираются у кормовой платформы. Очень скоро к ним присоединяется одна… две… и вот уже целых четыре галапагосские акулы. Они мелковаты, чуть больше метра в длину.
– Они мне не нравятся, – говорит Ален.
И все же они манят его к себе, он выходит на платформу, брызгает в них водой, зачерпывая ее руками.
Дэн уверяет Алена, что акулы «не проблема».
Я не боюсь нападения акул – они маленькие и привыкли к дайверам, но кусают они побольнее рыб-ангелов. Отнюдь не стоит полагаться на то, что в этих скользких товарищах не проснется огромный, наивно-голодный, прожорливый, алчный, хищный, жадный, ненасытный, до смерти изголодавшийся, несокрушимый и неукротимый монстр. Тигровые акулы вполне на такое способны, и они потенциально опасны. Но в последние несколько недель их в основном видели внутри лагуны, а не здесь, на рифе. В любом случае шансы быть съеденными у нас ничтожно малы; можно даже сказать, гастрономически малы. Я уверен, что сегодня хороший день для подводного плавания.
Неожиданно акулы беспокойно отплывают в стороны. Они уступают путь угольно-серой рыбе весом под 40 килограммов, которая уверенно скользит мимо нас. Это самый крупный представитель семейства ставридовых, желтоперый каранкс (Caranx ignobilis), или Ulua по-гавайски. Для поклонников спортивной рыбалки желтоперый каранкс – самый грозный противник на этом рифе, рыба, о силе и выносливости которой ходят легенды. Акулы, вынужденные сотрудничать с Ulua профессионально, а не ради спортивного интереса, держатся на почтительном расстоянии.
– На атолле Куре смотритель загарпунил примерно такого же Ulua, – рассказывает Дрю, – а тот извернулся и ударил его под дых так сильно, что он потерял сознание. Мне случалось видеть, как Ulua таранили акул головой и отпихивали их в сторону. Они готовы напасть даже на швабру, которой мы моем палубу.
Я говорю, что был свидетелем того, как здоровенные Ulua в мгновенье ока заглатывали свиные отбивные на косточке. Когда этот Ulua скрывается из виду, акулы воссоединяются, еще более многочисленные, чем прежде, – будто количественное превосходство может как-то утешить их уязвленное самолюбие.
– Они мне не нравятся. – Ален с трепетом вглядывается в воду с платформы. – Я никогда не полюблю акул.
– Уж они-то вас полюбят, не волнуйтесь, – говорит капитан Дрю, подмигивая мне при этом.
Нэнси бросает на меня скептический взгляд и тихонько спрашивает:
– А мне есть из-за чего волноваться?
В ответ я отрицательно мотаю головой, а после опускаю на глаза маску и закусываю мундштук дыхательной трубки. Волнение – дело добровольное, платы за него не берут.
Мы прыгаем в воду прямо среди все прибывающих и прибывающих акул. Но не они, а кифозы подплывают, чтобы погрызть наши ласты. К счастью, мы не привлекаем к себе внимания. В этой части архипелага вода довольно прохладная. Хорошо, что мы надели гидрокостюмы.
Мы погружаемся. Океан смыкается вокруг нас, будто стеклянная сфера. Нэнси неплохо справляется, но ей никак не удается подавить повышенную плавучесть. Когда давление нарастает и прижимает вас, вы начинаете погружаться быстрее. Фокус в том, что надо постоянно подкачивать жилет, тем самым сохраняя нейтральную плавучесть. Это требует некоторого навыка. При погружении у меня закладывает уши – это моя обычная напасть, и, зажав пальцами нос, я дую несколько раз, чтобы выровнять давление.
Дно устлано острыми, ноздреватыми вулканическими отложениями. Волна мощным возвратно-поступательным движением то подталкивает нас вперед на несколько метров, то удерживает на месте, несмотря на наши непрерывные усилия. На расстоянии десяти метров от нас все скрывается за сине-серой пеленой. Над головой, словно колыхающийся полог палатки в летний день, перекатывается поверхность моря. Пущенные нами пузырьки воздуха устремляются вверх, будто серебряные молитвы.
Сегодня мы приехали сюда специально, чтобы посмотреть на гавайского длинноперого антиаса (Pseudanthias hawaiiensis) – эндемика Гавайских островов, который встречается довольно редко и обычно обитает несколько глубже, чем мы собираемся погрузиться. Эти рыбки появляются на свет самками, а потом превращаются в самцов с гаремами. Инструкторы рассказывают нам, что, если верить домыслам, самцы иногда жульничают, принимая облик самок, а потом участвуют в нересте, избежав при этом отпора со стороны хозяина территории, – как если бы мужчина переоделся женщиной, чтобы пробраться в гарем.
Мы видим рыбок-хирургов с оранжевыми полосками по бокам, крошечных неоново-синих абудефдуфов с ярко-желтыми спинными плавниками, черного хирурга с зазубренными плавниками. Мимо проплывает косяк однотонных рыб-единорогов с длинными нитевидными отростками на хвостах, а за ним черные скары с кирпично-красными плавниками и белой полоской у основания хвоста и сине-зеленые губаны с желтыми седловидными отметинами на спине. Надо постараться запомнить их, чтобы позже посмотреть в справочнике, как они называются.
Во всем мире дайверы обозначают появление акул вертикально сложенными над головой ладонями, изображая тем самым плавник. И хотя некоторые ныряльщики при этом скорее похожи на какую-нибудь наседку, такой жест ни с чем не спутаешь. Никто не станет привлекать внимание к каждому скару, но во время погружений на первую же встреченную акулу обязательно укажут. Пока акул немного, сообщают о каждой из них. Но сегодня этого никто не делает. Сегодня сложенные над головой ладони означают: «Повернись, сзади к тебе подплывает акула». У пластичных, серебристо-серых акул узкие, будто кошачьи, зрачки. Я вижу, как Дэн медленно поворачивается вокруг своей оси, пересчитывая хищниц. Я следую его примеру. Тринадцать. Несчастливое число.
Но, похоже, акулы теряют к нам интерес раньше, чем мы к ним. Немного досадно. Мы думали, что заслуживаем большего. Мы осматриваем гроты и своды вулканических пещер, где в расселинах часто прячутся рыбы, а потом сосредотачиваем внимание на наших ближайших спутниках: мурене, которая, словно придворный шут, скалит зубы в фальшивой улыбке, желтых длиннорылых щетинозубах-пинцетниках (Forcipiger longirostris) и широкотелых гаррупах (Cephalopholis) с длинными брюшными плавниками. У самого дна сержант-майоры (Abudefduf saxatilis) размером с ладонь охраняют скопления фиолетовых икринок. В тенистых уголках много красных большеглазых рыб-белок, включая желтоперого мириприста (Myripristis chryseres), который обычно обитает на глубине более 30 метров, но в районе Мидуэя его часто видят на мелководье, потому что вода здесь прохладнее. Мне на глаза попадаются маленькие спинороги с синей полоской на хвосте и желтой окаемкой на спинном и анальном плавниках – самцы синелицых спинорогов-ксантихтов (Xanthichthys auromarginatus). А вдоль скалистых склонов плавают гавайские пятнистые дасциллы (Dascyllus trimaculatus) и еще какая-то белая рыба с черными полосками и высокой спинкой, похожая на морвонга, которого редко встретишь за пределами этих мест. Мы видим лилово-фиолетовых скаров с контрастной сеткой чешуи в хвостовой части; им недолго осталось жить самцами, они в той пограничной стадии, когда вот-вот сменят пол на женский. Я замечаю полосатого ксантихта (Xanthichthys mento) с синими полосками на еще более синей голове и красной каемкой хвоста. В районе главных Гавайских островов эти рыбы также живут гораздо глубже, чем мы сейчас находимся. В самом конце подводного путешествия мимо нас важно проплывает большой желтохвост (Seriola quinqueradiata). Созерцать все эти чудные создания – наслаждение для человеческого разума, души и органов чувств – всего того, что составляет наше «я». Восхищение рождает благоговение, и хорошее настроение на день нам обеспечено.
Мы медленно всплываем. Я твержу про себя защитную мантру: «Никогда не поднимайся быстрее самых маленьких пузырьков воздуха». Теперь, когда мы зависли в пелагиали, как окорока над прилавком, акулы вновь заинтересовались нами. Несколько из них проплывают прямо у меня под ластами.
У самой поверхности мы оказываемся окружены медузами. Еще час назад их здесь не было. Тысячи мелких пульсирующих наперсточных медуз (Linuche unguiculata) парят в толще воды, словно парашютисты. Среди них плавает незнакомый мне фантастический студенистый организм: прозрачно-серебристая лента с закрученными краями длиной около полуметра и шириной около пяти сантиметров. Кеоки пишет у себя на дощечке: «Гребневик». Если это так и есть, то он очень странный. Я никогда не видел ничего подобного. Тоненькие нитевидные щупальца медуз начинают прилипать к воздушным трубкам, головам, волосам и лицу, но ожоги такие слабые, что мы их почти не замечаем. Даже на губах они ощущаются скорее как пощипывание, чем как ожог.
Гавайского длинноперого антиаса мы так и не увидели. Но это уже не важно. Нэнси под впечатлением от первого погружения в открытом море и вполне заслуженно гордится своими успехами. Я рад, что она хорошо поплавала. Акулы не причинили ей вреда, лишь, как водится, пощекотали нервы и заворожили.
Скоро Нэнси улетит обратно в Канаду.
– Для меня проведенная здесь неделя стала одной из лучших в жизни, – говорит она, просушивая волосы полотенцем. – А самое замечательное, на мой взгляд, в том, что я успела столько всего увидеть: и тунцов, и акул, и рифы, и подводный мир, и птиц, которые строят норы прямо у вас под ногами, и альбатросов на земле, и белых крачек, уютно устроившихся со своими птенцами на деревьях, – настоящий слоеный пирог жизни. Это как картинка из детского журнала: вы ищете на ней зверей, и, куда бы вы ни посмотрели, везде кто-нибудь обнаружится. Настоящий мир Доктора Дулиттла, где ваше присутствие не беспокоит никого из животных. После этого начинаешь по-новому смотреть на мир.