раются делать кладку, но птенцов уже вылупилось так много, что гнездовье вмещает целые ватаги малышей разного возраста, от тех, что только появились на свет, до тех, что едва полетели. Некоторые птенцы, оставленные без присмотра, сидят прямо, но есть и те, что лежат на боку, подвернув головы, как маленькие спящие динозавры.
Один из альбатросов выходит из гнезда в такую плотную толпу темных крачек, что, кажется, он вряд ли сможет поставить на землю свою перепончатую лапу, ни на кого не наступив. Нам это тоже дается с большим трудом. Крачки отстаивают свои позиции с таким мужеством, которому позавидовал бы даже лев, клюют отвороты брюк, насмехаясь над вашими несущими смерть подошвами. Или же взлетают и с писком хлопают крыльями у вас над макушкой, сбивая набок панаму.
Сейчас на острове не наберется и десятка взрослых альбатросов. Они рассеялись по просторам северной части Тихого океана и теперь отдыхают. Их выживших птенцов тоже наберется немного по сравнению с количеством гнезд полгода назад. Но эти «малыши» размером с откормленного гуся по-прежнему приковывают к себе внимание. Еще неделю назад они едва удерживали равновесие. С тех пор их лапы окрепли, закалились и не подводят их. Они выглядят почти взрослыми; постепенно, день за днем их густой пух сменяется гладким оперением.
Люди на острове тоже сменились. Новая команда орнитологов состоит из двух женщин – Шивей Ванг и Кэтрин Тредик – и широкоплечего, кудрявого Брендона Кортота. Брендон здесь уже несколько месяцев, у Шивей есть опыт работы в полевых условиях, а Кэтрин можно было бы счесть за новичка, если бы не отменный загар. Поскольку у черепах начался сезон размножения, на остров прибыли изучающие их специалисты. Но днем никого из них не встретишь: поскольку черепахи откладывают яйца по ночам, биологи появляются только после заката, будто загадочные ночные создания, крабы-привидения, которые навещают пляжи под покровом темноты.
Через несколько дней к нам приедут два специалиста по акулам. Грег Маршалл, кинопродюсер из National Geographic Channel, со своей командой ждет их, чтобы начать работу. А прямо сейчас я сижу на берегу и наблюдаю за одним из самых выдающихся фотографов-натуралистов, японцем Мицуаки Иваго, и его ассистентами. Иваго, о котором весь мир узнал после выхода его книги «Серенгети», с таким самообладанием ждет появления тюленя-монаха, что на голове у него устроилась темная крачка. Присутствие на острове Иваго и команды National Geographic Channel подчеркивает неоспоримое значение этого пятачка суши для гораздо большей аудитории людей и тот факт, что охрана его обитателей – дело не отдельных энтузиастов, а всего общества.
Мы должны дарить надежду, и главный способ продемонстрировать оптимизм – наша работа. Это место во многом напоминает обитель посреди океана. И те животные, которые выводят здесь потомство, демонстрируют свою приверженность будущему. А люди, в свою очередь, стараются столь же самоотверженными усилиями гарантировать их выживание в грядущие годы.
Погода не желает соответствовать нашему почтительному, почти молитвенному настрою. Она вдруг начинает меняться с маниакальным постоянством. Горизонт затянут завесой дождя, а июньское солнце тем временем пробило дыру в облаках. Но оно не просто сияет, оно палит. Причем нещадно. Вчера я прогулялся от края до края острова, каких-то полтора километра, и моя шея обгорела – да еще как – с той стороны, откуда светило солнце. На ногах у меня отпечатались контуры ремешков сандалий. У Кэтрин забинтованы руки, потому что после первого же дня на местном солнцепеке они покрылись волдырями, которые затем полопались.
Сегодня утром ветер дул со скоростью больше 15 метров в секунду. Двухметровые волны в лагуне бешено вздымают к небу пенные шапки. Снаружи рифа, там, где еще вчера можно было спокойно плавать на каноэ, беспорядочно бьются о щербатую линию прибоя волны. Их изогнутые верхушки то и дело сносит ветер, после чего в воздухе повисает дымка мельчайших брызг. По грозному небу торопливо плывут мрачные тучи, и дождь шипит, будто рассерженный кот.
Налетают новые порывы ветра, и птенцы альбатросов принимаются энергично махать крыльями и подпрыгивать. На взлетно-посадочной полосе собирается около двух десятков молодых птиц, которые разворачиваются навстречу ветру и хлопают крыльями, словно ждут от диспетчера разрешения на вылет. Крупному птенцу черноногого альбатроса – он уже такой взрослый, что из-под новых глянцевитых перьев проглядывает всего несколько пучков пуха, – такая погода нравится. Он стоит, распростерши крылья навстречу неистовым порывам ветра. Теперь эти крылья достаточно длинны, чтобы сопротивляться потокам воздуха. Всего несколько шагов, и одна лапа отрывается от поверхности. Вот-вот свершится чудо – первый полет! Однако неведомое доселе чувство расставания с землей словно ледяным холодом проникает в его жаждущую приключений душу, и он сворачивает крылья и возвращается к своему бдению, точно смирившись с мыслью, что навсегда прикован к земле. Другой его сверстник вполне профессионально и по-взрослому разбегается с раскрытыми крыльями. Но при попытке подняться в воздух плюхается на живот. Неожиданно налетевший порыв подхватывает еще одного из них и разворачивает в сторону. Птенец, похоже, удивлен невидимым своенравием мира. Но он храбро продолжает бегать и подпрыгивать, позволяя ветру крутить собой то в одну, то в другую сторону, и выруливает на взлетно-посадочную полосу, вихляя то вправо, то влево, как самолет с пьяным пилотом.
Птенец черноногого альбатроса в воротничке из остатков пуха подскакивает навстречу ветру – всего на какой-то миг поток воздуха впервые подхватывает его под крылья, и лапы отрываются от земли на пару сантиметров. Непривычное усилие быстро утомляет его, но птенец, кажется, доволен: новизна ощущений, должно быть, привела его в восторг.
Функционирующие в полной мере крылья завершают развитие птицы, но для этого требуется как можно больше упражняться: тренировать сухожилия и грудные мышцы до тех пор, пока они не окрепнут достаточно, чтобы махать крыльями или твердо держать их на ветру час за часом, без устали преодолевая сотни и тысячи километров. Чтобы добиться этого, потребуется немало стараний. И тем не менее переход этого Рубикона всего лишь вопрос времени, и главная сила юных альбатросов – в терпении.
Видимость снижается до нескольких десятков метров, и на нас мгновенно обрушивается ливень. Капли бьют по коже так больно, словно с неба сыпется ледяной горох. Альбатросы поднимают клювы навстречу дождю, щелкают ими в воздухе, хватают капли, глотают драгоценную освежающую влагу, которую они теряли столько недель подряд. Иваго со своей командой прячется от дождя почти одновременно со мной. Уже под крышей он садится завтракать рисом и солнечной глазуньей и, кивнув в сторону открытой двери, одобрительно говорит:
– Лучший свет. Выразительный. Очень контрастно.
Вдруг оказывается, что старые казармы насквозь прохудились. Под окнами и в спальнях на полу образуются лужицы воды. В кабинете, где стоят компьютеры, – самом надежно защищенном из всех – потек потолок.
Днем, когда буря не дает нам покинуть казармы, американцы играют во «Взрыв» и «Тривиал Персьют», в перерывах между раундами подтирая пол. Японцы – в «Монополию», «Дженгу» и шахматы.
– Брендон, не хочешь поиграть с нами в «Тривиал Персьют»? – зовет коллегу Шивей. – Мы тебе быстренько нос утрем.
Брендон, заядлый спортсмен, откладывает скакалку в сторону и готовится вступить в состязание.
– А я только что выяснила, кто такие «перипатетики», – сообщает Шивей. – Это ученики Аристотеля, которые странствовали вместе с ним и не имели собственного дома. Вот и мы с вами перипатетики.
На игру уходит два с половиной часа, упаковка чипсов и баночка соуса сальса.
Тем временем за окном царит полный хаос. Волны в лагуне ежесекундно взрываются белыми фонтанами брызг, ударяясь о бетонный берег. Неожиданно под их натиском обрушивается часть лодочного причала. Его разбивает вдребезги и уносит в море так быстро, что мы не успеваем и глазом моргнуть. Перехлестывая через дамбу, потоки воды обрушиваются на очковых крачек (Onychoprion lunatus), которые гнездятся на земле недалеко от причала. Птиц вместе с гнездами смывает с места. Яйца малых кланяющихся крачек (Anous tenuirostris) выдувает из плоских гнезд прямо на землю. Нескольких птенцов красноногих олуш тоже сносит из гнезд. Их ждет голодная смерть. Дождь продолжается до самого вечера и не стихает даже ночью.
На следующее утро небо по-прежнему затянуто тучами и воздух густо напоен влагой. Но ветер стих до пяти метров в секунду. Атмосферный фронт завис прямо над нами. Птицы насквозь промокли. Впрочем, как и наш менеджер Брайан. Его спальню затопило, и остаток ночи ему пришлось спать в гостиной.
Вновь начинает лить дождь. Смешиваясь с теплой дождевой водой, птичий помет превращается в жидкую кашу, отчего резкая вонь птичьей колонии усиливается. Несмотря на ливень, Брайан и Митч берутся соорудить временный причал.
Самые младшие птенцы темных крачек – те, что смогли забраться под родителей и переждать так непогоду, – пережили дождь. Самые старшие выглядят вполне здоровыми, и даже те, что сильно промокли, довольно активны. Но есть еще середнячки – те пушистые комочки, которые слишком велики, чтобы укрыться под мамой, но слишком малы, чтобы не промокнуть. И сегодня для них наступил настоящий кошмар.
Я предчувствую, что мы увидим много мертвых птиц, и мои предчувствия сбываются. Мертвые или дрожащие в ознобе птенчики темных крачек всюду, куда ни посмотри. Уж кто-кто, а фрегаты не спускают с них глаз. Рядом с упитанным сухим выводком, который надежно укрыли от дождя (или который укрылся сам), пошатываются промокшие, замерзшие, покинутые родителями птенцы, и чем быстрее они умрут, тем меньше страданий испытают за свою коротенькую жизнь. Один насквозь сырой птенец упал вниз головой и теперь пытается встать на ноги. Едва поднявшись, он вновь опрокидывается, крошечные лапки царапают воздух, зачатки крылышек трепещут. Крапчатый камуфляж защищает коричневатых птенцов крачек от фрегатов, но беспощадный дождь вносит в жизнь птиц суматоху и увеличивает шансы охотящихся хищников.