Вдруг сигнал прерывается. А потом неожиданно возвращается с такой силой, что Крис не может определить направление, откуда он идет.
– Ого! Акула, должно быть, где-то рядом, – говорит он.
Я сижу на термоконтейнере лицом к корме, когда громадная темная тень подплывает вплотную к мотору, она движется быстро и проявляет беспокойство. В какой-то момент она резко меняет направление, отчего вода на поверхности начинает бурлить.
– Вот это да! – кричит Брэд. – Никогда раньше не видел, чтобы они так делали!
Море умеет удивлять, заставляя испытывать то внезапный восторг, то ужас.
Вдруг прямо у самого винта из воды высовывается большое квадратное рыло. И высокий плавник плывет за нами. Преследователи превратились в преследуемых.
Дом кочевников
Вскоре после заката, когда на сцене сияют только самые яркие звезды, в прибрежных волнах появляется первая зеленая, или суповая, черепаха (Chelonia mydas). На Гавайях ее называют Honu. Она движется с торжественной медлительностью собственного времени и делает это уже 150 миллионов лет.
Нет ничего удивительного в том, что существо столь древнее стремится заявить свои права на место в будущем. Но она не особо хочет покидать свой дом даже на несколько часов. Самка зеленой черепахи проводит в океане целых 25 лет, прежде чем впервые приступить к размножению. Как непривычно и утомительно, должно быть, после долгих странствий и скитаний вновь оказаться на суше и впервые почувствовать вес собственного тела, выбраться на берег, где каждое движение сопряжено с трением, тяжестью и давлением – ничего подобного вы раньше не испытывали. Даже опытная черепаха по несколько лет не покидает моря между периодами гнездования. Наша Honu никак не решается совершить этот важный переход от плавного покачивания на волнах к тому, чтобы выбраться на сушу. Она поворачивает назад, и ее следы смывает волнами.
Время идет. А между тем сгущающаяся тьма придает решимости черепахам, которые приплыли сюда, чтобы отложить яйца. Сейчас самый пик сезона размножения, он начинается в апреле и продолжается до сентября. Тем, кто готов к нему, ночная мгла таинственным образом придает решимости войти в чуждый и полный сложностей мир воздуха, чтобы, пройдя все испытания, родить новую жизнь.
Ближе к полуночи Джулия Рочо лежит животом вниз на пляже и заслоняет руками фонарь, пропуская сквозь пальцы только самую малость света. Ветер с моря раздувает ее выбившиеся из-под платка волосы. Я стою на коленях.
Черепаха, за которой наблюдает Джулия, вырыла углубление диаметром с собственный панцирь и устроила в нем удивительную, почти идеально цилиндрическую камеру для яиц сантиметров тридцать в ширину и примерно столько же в глубину. Ее высушенный ветром панцирь потускнел. У нее небольшая, размером с виноградинку, опухоль в основании хвоста.
С интервалом в 20 секунд ее панцирь и хвост опускаются вниз, она чуть заметно подгибает внутрь задние ласты и тяжело вздыхает. После каждой напряженной потуги из нее выкатывается по два-три яйца. Блестящие, кожистые, покрытые слизью, они напоминают на вид большие мячики для настольного тенниса. Через некоторое время камеру заполняет целая горка яиц.
Какие мотивы, какие эмоции побудили ее сделать это? Может, у нее внезапно возник некий непреодолимый порыв или ее вдруг охватило желание ощутить под собой твердую землю? Какое чувство сначала влечет ее к отдаленным островам, потом заставляет выбраться на берег, изнурять себя, рыть яму, вжимаясь всем телом в песок, откладывать яйца, которых она даже не увидит, производить на свет потомство, которого она не будет знать?
Только половина зеленых черепах, выбравшихся сегодня ночью на берег, станут откладывать яйца. Они будут возвращаться сюда в последующие ночи, и в конечном счете каждая самка сделает за сезон около четырех кладок по 100 яиц. После этого она целых три года не будет принимать участия в размножении.
Когда мы уже пролежали рядом с черепахой полчаса, она замирает на пару минут, а после этого очень медленно сдвигается чуть вперед и начинает аккуратно засыпать яйца и утрамбовывать песок задними ластами. Джулия называет это игрой в ладушки. Ее ласты на удивление проворны и чувствительны, они работают ловко, будто руки в варежках.
Черепаха отдыхает несколько минут, а потом продолжает сыпать песок. Она, похоже, устала. Джулия зевает. Я замечаю метеор. Фрегат медленно пролетает мимо нас темным силуэтом.
Двадцать минут спустя наша большая черепаха вдруг набирает скорость, будто бы зарядившись энергией. Она приступает к последнему этапу строительства гнезда: заполнению широкого углубления. Первые три длинных мощных броска поднимают такую тучу песка, что большая часть его приземляется далеко за пределами огромного углубления, которое она старается засыпать.
Черепаха кажется медлительной и размеренной во всем, кроме рытья гнезд. Она врезается лапами в поверхность, будто плывет по песку. Ее передние ласты энергично молотят, точно пропеллеры, вращаясь на полном ходу, оглушительно шлепая по панцирю. При каждом взмахе нас осыпает песком и камешками. Когда она натыкается когтем на крупный обломок коралла, скрежет стоит такой, что по телу бегут мурашки, как будто кто-то чиркнул лопатой по камню. После нескольких попыток преодолеть это препятствие она останавливается и отдыхает. Будучи решительной, но не глупой, черепаха разворачивается к более мягкой породе. Трудится с усердием. Каждые три-четыре секунды делает энергичный взмах передними ластами, а затем после нескольких таких взмахов останавливается и с минуту отдыхает.
– Все вместе обычно занимает у нее около двух часов: углубление, камера для яиц, кладка, «ладушки» и заполнение песком, – говорит Джулия. – Но мы видим, что некоторые черепахи проводят здесь больше времени, потому что – рискну предположить – они привередливы. Перед тем как решить, где строить гнездо, они переползают с места на место, копают то тут, то там. А иногда сам процесс их так изнуряет, что они засыпают. Мне случалось видеть, как они ночуют здесь до утра.
Чтобы укрыться от ветра и летящего в нас песка, мы перемещаемся в оставленное другой черепахой углубление. Я надеваю капюшон, чтобы защититься от сырого морского ветерка. Джулия сидит на дне, обхватив руками колени и положив на них голову. Я спрашиваю, не замерзла ли она. Она отвечает, что нет, но, кажется, она продрогла. Замедляясь до черепашьего времени, мы продолжаем нести свою вахту под звездным небом.
В час ночи наша черепаха продвигается чуть вперед и принимается тихонько вертеться из стороны в сторону, будто пытается разровнять песок на своем сооружении. Каждый этап создания гнезда должен соответствовать некому непостижимому, движущему чувству, чтобы правильно выполнять разные действия и задачи и делать это в нужной последовательности. Некий жизненный опыт заставляет черепаху предаваться процессу с таким рвением, но происходит это все по наитию, она даже ни разу не оборачивается, чтобы взглянуть на свою работу.
Половинка луны, словно нагая купальщица, выходит из теплого моря и начинает свое тусклое восхождение среди прозрачных облаков. Лунный свет рассеивает мглу, и от предметов вырастают длинные тени. Тонкая серебристая линия очерчивает контуры панциря, ласт и головы черепахи. Она продолжает перебрасывать песок, заполняя углубление. А в перерывах между этим отдыхает. В окружающей нас ночи стонут невидимые буревестники, кричат над головой невидимые крачки. Ритмично плещут волны. На душе покой.
Паузы становятся намного длиннее: кажется, черепаха совсем ослабла от усталости. Случается, ласта описывает круг в воздухе, даже не задев поверхность. А иногда, собравшись с силами, она вновь осыпает нас камушками, но теперь отдых после каждой пары бросков растягивается на несколько минут. Никогда не подумал бы, что гнездование дается черепахам с таким трудом.
В ночном уединении этого укромного уголка темный, как мгла, альбатрос упражняется в полете при свете луны. Большинство его сородичей спит. Как, впрочем, и Джулия, которая достала из рюкзака теплые вещи и устроилась в позе эмбриона на дне покинутого кем-то из черепах углубления, куда не задувает ветер. Черепаха надолго замирает и, похоже, тоже начинает дремать.
Нас всех влечет за собой мечта, и у каждого из нас в душе живет древний кочевник, странствующий по бескрайнему морю в надежде достичь тихой гавани, защищенного берега где-то на полпути между вечностями, в стремлении добраться наконец до хорошего места, убежища от мирской суеты, мягко сложить с себя ношу, поставить время на паузу и предаться полному и безопасному отдыху, почувствовать: ты – часть этого мира, ты хорошо поработал и теперь можешь немного отдохнуть.
С какой бы силой ни дул ветер, ему не сдвинуть с места лунных лучей. В два часа ночи Джулия поднимается, позевывая. Мы решаем двинуться дальше. Пусть спящая черепаха проснется в залитом лунным светом уединении и отправится к воде в свое собственное древнее время.
Приятно подремать рядом с черепахой, но мы здесь в первую очередь для того, чтобы попытаться выяснить, почему морские черепахи страдают от неизвестного вида опухоли. Когда в 1978 году гавайские зеленые черепахи были внесены в число исчезающих видов, главными угрозами их существованию значились сбор яиц, охота, искусственное освещение на пляжах, которое сбивает с толку едва вылупившихся черепашек, и случайная гибель в рыболовных сетях. Тогда никто еще не задумывался об опухолях.
Страдающую от наружных опухолей зеленую черепаху обнаружили во Флориде еще в 1938 году. Но новая болезнь – фибропапиллома – до середины 1980-х годов оставалась редкой. Однако с тех пор это заболевание стало встречаться все чаще и чаще. В наши дни от новообразований страдает около 10 % черепах, но в некоторых районах этот показатель намного выше. В заливе Канеохе недалеко от Гонолулу более половины черепах имеют опухоли. Есть и другие «горячие точки», которые расположены на Гавайях, во Флориде, в Индонезии и Австралии. Этот недуг, который впервые заметили у зеленых черепах, поражает и другие виды их семейства по всему Мировому океану.