– Я очень любил свою работу. Но что-то не давало мне покоя.
Он унял беспокойство, переехав на гавайский остров Кауаи, где в качестве рукоположенного священника с почетной докторской степенью богословия – курс обучения в калифорнийском отделении Универсальной церкви жизни он прошел по почте – зарабатывал на жизнь тем, что проводил венчания.
Аарон Дитрих, которому 27 лет, мускулистый блондин с «конским хвостом» и бородой. В левом соске у него пирсинг, а на плече большая, со вкусом выполненная татуировка, изображающая морскую черепаху.
– Черепаха – моя 'aumakua, мой дух-покровитель. Я чувствую с ней особую связь.
Аарон вырос в Юте и Колорадо. После окончания школы переехал на остров Гавайи, где несколько лет работал вместе с отцом – художником, который создает свои скульптуры из расплавленной лавы.
– Увлекательное занятие: мы заливали раскаленную до тысячи градусов лаву в деревянные формы. К тому времени, как лава остывала, дерево истлевало и на поверхности отпечатывалась его текстура.
Аарон поступил в Гавайский университет, но бросил учебу за год до окончания. Два лета трудился на промысле лосося на Аляске.
– Сначала все было замечательно, отчасти потому, что иметь дело с чем-то масштабным всегда интересно. Но спустя какое-то время мне стало не по себе от того, что мы убиваем столько рыбы. Однако меня беспокоило не только это: случалось, например, что капитаны и другие члены экипажа стреляли по морским львам. Я понял, что больше всего люблю биологию, и поэтому вернулся к учебе.
Мы вздрагиваем от неожиданности, услышав голос Джулии, который доносится из рации сквозь помехи. Она обнаружила черепаху с опухолью где-то на южном берегу. Мы с Ванессой, Аароном и Ником направляемся туда. Под сгустившимися на небе тучами тонкая полоска светлого песка отделяет черное море от такой же черной суши. Пока мы бредем по узкому клинышку пляжа у самой кромки воды, глаза привыкают к темноте. Мы минуем приплывшие откуда-то издалека ветки, которые облепили устроившиеся на ночлег фрегаты и олуши. В темноте не всегда отличишь тюленя от выброшенного на берег бревна. Чтобы не попасть впросак, мы каждый раз обходим их стороной. Иногда нам вслед сверкает вынесенная волной фосфоресцирующая медуза.
Повсюду под ногами крошечные беззвучные бегуны – крабы, которые выбираются из своих дневных укрытий.
– Через пару месяцев черепашки начнут вылупляться из яиц и будут покидать гнезда по ночам, – говорит Ванесса. – И хотя это защитит их от фрегатов, крабы-привидения охотно полакомятся ими.
Детеныши вылупятся примерно из 80 % яиц в кладке. Смертность среди появившихся на свет черепашек чрезвычайно высока. За 50 лет жизни самка черепахи принимает участие в восьми сезонах размножения и делает за это время 30 кладок – в совокупности это 3000 яиц. При равном количестве самцов и самок всего два выживших детеныша обеспечат стабильность популяции.
По пути нам попадается большая зеленая черепаха – это самец, который спит на берегу. Никакое другое существо не спутаешь с частью рельефа или с ожившей горной породой. Сложно представить себе что-то, что может выглядеть мертвее, чем спящая черепаха. Столкнувшись с нею впервые, вы готовы поклясться, что жизнь оставила ее. Волна захлестывает спящее животное, и с ее отступлением поникшая голова и растопыренные ласты начинают уходить в песок. Несмотря на то что рот уже почти скрылся из виду, веки по-прежнему остаются сомкнутыми. Наконец, будто желая показать, что она жива, – и тем самым подчеркнуть собственную неправдоподобность, – черепаха, не раскрывая глаз, поднимает голову и втягивает воздух. Вы с беспокойством ждете следующего вдоха спящей черепахи. Не стоит при этом задерживать дыханье. Черепахи делают вдох примерно раз в десять минут. И каждый раз это основательный глоток воздуха. Они рефлекторно запрокидывают голову, потому что в подводном мире воздух всегда наверху и, чтобы вдохнуть, до него надо еще дотянуться.
Мы обходим черепаху стороной и преодолеваем еще около полукилометра. Добравшись до того места, где Джулия нашла черепаху – это тоже самец, – мы переходим на шепот. Сбрасываем оборудование на песок и собираемся в тесный кружок, чтобы обсудить дальнейшие действия. Джулия объясняет, что небольшая опухоль находится у черепахи на шее. Кроме того, у животного, похоже, есть пара очень маленьких белых новообразований в уголках глаз, которые позже могут перерасти в опухоли.
– Чаще всего опухоли возникают в области головы и шеи, потому что у черепах там самая нежная ткань, – шепчет Джулия.
– Особенно много их бывает у глаз, в складках у основания ласт и на челюстях, – тихо добавляет Ванесса.
Аарон и Ванесса направляются к черепахе, длина которой составляет чуть больше метра. Ее панцирь полностью высох и выглядит удивительно крепким, толстым и довольно жестким, почти как минеральное отложение. К нему прочно крепятся мягкие ткани. Крупные чешуйки на ластах и голове уменьшают внешний контраст между кожей и панцирем. При кажущейся грубоватости кожа у черепахи довольно мягкая. И что особенно примечательно, эта мягкость ощущается даже там, где ласты плотно покрыты чешуйками. Даже ее мясистый цепкий хвост – примерно 30 сантиметров в длину и почти столько же в обхвате у самого основания – мягок; я без труда нащупываю в нем костистые позвонки. Глаза животного блестят от слез, отчего меланхоличный образ становится еще печальней, но эти слезы только для того, чтобы вымывать песчинки из глаз. Голова у черепахи размером с мяч для софтбола, а опухоль на шее – с маслину.
Я спрашиваю, каковы эти опухоли на ощупь – мягкие или твердые.
– Чаще всего они бывают мягкими и рыхловатыми, – шепчет Аарон.
Он трогает ее. Я следую его примеру. Она довольно мясистая, такое чувство, что мнешь виноградину.
– Судя по всему, это новое образование, и в нем много сосудов, – шепчет Джулия. – Большие наросты нередко кровоточат оттого, что черепахи задевают ими за окружающие предметы. Они обычно подмокают. Но на этот раз все сухо.
– Вообще-то трогать их неопасно, но многие из них инфицированы вирусом герпеса, – ни с того ни с сего сообщает мне Аарон. – Поэтому к лицу сейчас лучше не прикасаться. Когда вернемся в казарму, нужно как следует вымыть руки с антибактериальным мылом.
Я не медик, но знаю две вещи: во-первых, вирус герпеса – штука неприятная и бывает непредсказуемо заразной, а во-вторых, антибактериальное мыло не действует на вирусы. И теперь я начинаю беспокоиться о том, что у меня на руке какая-то зараза. Я ополаскиваю руку в набежавшей волне, а потом тру ее песком. Наверное, я веду себя как ипохондрик. Но разве вы сможете спокойно отреагировать на сообщение о том, что странное, малоизученное новообразование на животном, которое вы только что потрогали, заразит вас инфекцией? И тут мне на ум приходит строчка из песни «Битлз»: «Посиди в его кресле, и поймешь, как он болен. / Пойдем со мной. / Прямо сейчас. / Не отставай»[29]. И я ловлю себя на мысли, что начинаю глубже понимать страдания этого существа, как бы странно это ни звучало.
Ванесса с Аароном расстилают на песке перед черепахой сеть, потом легонько постукивают ее по панцирю, тем самым побуждая животное переползти туда. После этого они собирают широкие края сети и закрепляют их карабином на верхней части панциря. Опутанная сетью черепаха почти полностью обездвижена. Но она не спит и демонстрирует завидную силу. Она сопротивляется, но укусить не пытается. Чтобы немного успокоить черепаху, Аарон накидывает ей на голову колпак и сидит рядом, придерживая ее за голову.
– Это особая часть моей работы, – шепчет он мне. – Тут важно знать специальный прием: вы легонько, очень аккуратно прижимаете ладони к глазам черепахи, чтобы помочь ей расслабиться. И когда в ответ на ваши действия она полностью обмякнет и успокоится – вот это по-настоящему здорово.
Джулия открывает ящик с инструментом и вручает Ванессе бутылочку с дезинфицирующим средством. Ванесса окатывает черепаху водой, чтобы смыть песок, и наносит раствор в основание шеи, туда, где та переходит в тело. Кожа здесь очень мягкая. Ванесса тщательно пальпирует участок, полностью втыкает иглу, частично вытаскивает ее назад и вновь проталкивает глубже, стараясь найти нужное место. Кровь не течет. Не выдергивая иглы, она три раза повторяет попытку нащупать сосуд. Но каждый раз безуспешно.
Меня передергивает при виде этих экспериментов с иглой, а вот черепаха, похоже, не чувствует боли. Благодаря тому что Аарон придерживает ее, она остается невозмутимой.
Начиная сердиться, Ванесса вытаскивает шприц, подходит к черепахе с другой стороны, пальпирует, прокалывает и тянет. Кровь начинает медленно, но равномерно заполнять шприц.
Образцы крови, взятые у черепах с опухолями и без, сравнят на содержание в них химических загрязнителей. А спустя пару месяцев после того, как вылупится потомство, биологи раскопают остатки кладок, отложенных больными и здоровыми самками, и сравнят, сколько яиц в каждой из них осталось целыми. Кровь также проверят на содержание в ней вителлогенина, белка, который присутствует в организме яйцекладущих животных. Если его обнаружат у самцов, значит, химические загрязнители, среди которых ПХД, ДДТ и другие не столь известные соединения, функционировали в организме животного как имитаторы женских гормонов. Их присутствие мешает нормальному развитию плода и порой приводит к тому, что на свет появляется гермафродит, особь с мужскими и женскими половыми признаками – в разных частях света и люди, и дикие животные начинают все чаще сталкиваться с этой проблемой.
Ночь здесь полна звуков: волны, птицы, случайное фырканье тюленей, совиное уханье тайфунников Бульвера. И хотя здесь очень шумно, все разговоры – абсолютно все – по-прежнему ведутся шепотом, отчего услышать собеседника можно, только если подойти к нему вплотную.
Наша черепаха делает вдох примерно раз в две минуты. Она втягивает в себя воздух, подаваясь всем панцирем вверх. Редкие выдохи сопровождаются глубоким надсадным звуком. Невесомые и стремительные в воде, на суше морские черепахи, должно быть, чувствуют себя невыносимо тяжелыми. Животное выглядит невыразимо грустным и усталым, словно на нем лежит вся тяжесть мира. Прислушиваясь к его дыханию, начинаешь охотно верить мифу о том, что Земля покоится на черепахе.