рана. Все говорит о нападении акулы.
– Эта черепаха находится здесь уже несколько дней, – шепчет мне Аарон.
Ужасная рана выглядит смертельно опасной, потому что скорее всего лишает черепаху способности нормально передвигаться.
– Случалось, что черепахи выживали и с гораздо более серьезными повреждениями, – говорит Аарон. – Когда мы в первый раз заметили ее несколько дней назад, повреждения были еще совсем свежими и кровоточили. Теперь рана на заднем плавнике, похоже, затянулась.
Но та, что на переднем плавнике, по-прежнему открыта и кровоточит. Внутрь нее набился песок. Выглядит это удручающе.
Аарон считает, что если запястный сустав сохранился, то у животного есть шансы выжить. Но он помнит, как обнаружил черепаху, у которой полностью отсутствовал один из передних плавников, а панцирь был деформирован от голода. Несколько дней спустя он нашел ее мертвой на том же месте.
Ванесса рассказывает, что самки, у которых наполовину отсутствует задний плавник, роют слишком мелкое углубление для кладки.
– Заканчивается все тем, что при заполнении ямки они случайно выбрасывают из нее яйца и получается большой омлет.
Джулия предполагает, что следы укусов встречаются примерно у 10 % выползающих на берег черепах.
Чуть дальше дорогу нам пересекает путаница следов, тянущихся от воды к уступу и обратно. Аарон ловко двигается в темноте, заглядывая под каждую кочку и кустик с гибкостью рыщущего в поисках добычи горностая. Шарит лучом света. Черепах нет.
Но минутой позже в том месте, где песок избороздили глубокие полосы следов, фонарик Аарона высвечивает из темноты летящий в стороны песок. Он переводит луч на черепаху и говорит:
– Номер пятьдесят роет себе гнездо. Последние пару недель она то и дело показывается на берегу.
Вышедшая из-за облаков луна чертит на поверхности воды широкую серебряную дорожку. В этой прекрасной лагуне черепахи сражаются за свою жизнь со всеми, от хищных монстров и невидимых химикатов до крошечных вирусных частиц, которые попали к ним из загрязненных вод, находящихся в сотнях километров отсюда.
Песчаный берег заканчивается, и мы выходим на взлетно-посадочную полосу. Те из нас, кто до сих пор нес шлепанцы в руках, бросают их на землю и суют в них ноги. Мы снова на темном рубеже цивилизации.
Старания и везение
В первую неделю арктического лета Амелия летит над Беринговым морем, петляет и кружит на пути к островам Прибылова, протискивается между Св. Петром и Св. Павлом и 4 июля, в День независимости США, вплотную приближается к алеутскому острову Умнак. У птенцов, которые наконец-то научились летать, тоже своеобразный день независимости, и после этой революции пернатое племя подвергнется настоящему испытанию на выживание.
В каком-то смысле празднует свою независимость от тягот материнства и Амелия, которая странствует с единственной целью – прокормить себя. Она добралась до Царства альбатросов, до земли обетованной. Это край голодного лосося и беглой сельди, тучных стай мальков, которые жмутся к поверхности под действием страха и голода, и теснящихся в проливах между островами кальмаров, которые жертвуют собой, предаваясь страсти в короткий летний сезон. Это богатое, плодородное место, где суша встречается с морем, и оно изобилует жизнью. Амелия задерживается здесь на полторы недели и, будто стрелка на циферблате часов, медленно облетает круг диаметром 145 километров. Еще недавно она преодолевала такие расстояния всего за одно утро. Она кропотливо патрулирует течения, косяки рыб и скопления криля, рядом с которыми киты пускают в воздух фонтаны воды. Ей достается сельдь, раненная проворными горбачами. Компанию Амелии составляют стаи морских уток, тупиков и дельфинов, которые собираются здесь в поисках пищи, словно незваные гости на свадебном пиру. И хотя даже тут вода теплее, чем в былые времена, и добыча скуднее, чем необходимо другим видам животных, количества рыбы и кальмаров, которых день за днем находит Амелия, альбатросу вполне хватает, чтобы наесться досыта.
Команда орнитологов с острова Терн только что закончила последний предполетный подсчет птенцов альбатросов. Показатели второй год подряд выглядят удручающе. Февральские дожди, влияние Эль-Ниньо на погодные условия, температура воды в океане и труднодоступность пищи нанесли сокрушительный удар по выводку. Прибавьте к этому неучтенное количество птенцов, которые умерли от пластикового мусора в желудках, взрослых особей, которые пропустили гнездовой сезон из-за скудного питания, и жертв ярусного рыболовства, чье потомство было обречено на голодную смерть.
У черноногих альбатросов в живых осталось меньше половины потомства, и это намного ниже тех 70 %, что в среднем выживают у обоих видов. Для темноспинных альбатросов этот год и вовсе стал настоящей катастрофой. Их птенцы, как правило, появляются на свет на несколько дней раньше, и именно это сделало их столь уязвимыми в сезон дождей. Соответственно, темноспинные альбатросы понесли в этом году гораздо более значительные потери: у них выжило всего по восемь птенцов на 100 размножающихся пар.
День за днем выжившие теряют оставшийся детский пушок, становясь взрослее. Мы наблюдали за тем, как они растут. Мы следили за тем, как из дрожащих комочков они превращаются в уверенно стоящих на ногах птиц. И мы видели, как они тренируют крылья. Лапы готовы, крылья ждут, осталось столько освоить искусство полета, и вот она – независимость.
Мы плаваем на остров Ист почти каждый день. Здесь выжило больше всего альбатросов, и все благодаря неприступной для случившегося наводнения высоте острова. Сейчас к полету готовится больше 15 000 птенцов. Теперь все чаще можно видеть, как они выстраиваются в ряд на песчаном валу и машут крыльями, словно миниатюрные ветрогенераторы. Они подпрыгивают вертикально вверх, будто на батуте, или бегают, как жеребята, высоко вскидывая лапы и подскакивая.
Голод подхлестывает птенцов скорее пуститься в полет. Многие из них успели навсегда попрощаться с родителями. Потребность в пище и происходящие в организме изменения подталкивают их к воде. В последние дни активность молодых птиц возросла, и на берегу их становится все больше.
Птенцы проводят у воды по несколько дней, все это время интенсивно упражняясь. Когда вес птиц уменьшается на треть – ровно столько же теряют их давно не евшие родители перед тем, как оставить гнездо, – голод и ветер заставляют их пуститься в полет над морем. В этот момент выбор у них невелик: лети, или умрешь.
И вот наконец наступает утро, когда мы наблюдаем за их первыми полетами. На верхней точке обдуваемого ветром берегового уступа раскрывает свои превосходные крылья черноногий альбатрос. Кажется, он никак не может решиться на этот последний прыжок. Он сворачивает крылья, наклоняется вперед и вновь разворачивает их. Закрывает. Наклоняется вперед. И вдруг уверенно отрывается от земли. Ветер подхватывает его, и он покидает уступ. Он изо всех сил машет крыльями, делая первые успехи, а потом опускается на поверхность лагуны.
Похоже, в дополнение к первому полету у него состоится еще и первое плавание. В воде птенец чувствует себя иначе, чем на твердой, жесткой земле, кроме которой он до сих пор ничего не знал. Он неуклюже загребает почти полностью распростертыми крыльями, будто старается не вымокнуть. Неловкость и неуверенность быстро проходят, и скоро он привыкает к ритму и податливости воды, которая на следующие несколько лет станет для него целым миром.
Начинается обычный ужас взросления: гонка между стараниями и везением.
Первый полет – одна из величайших радостей. Но тревога омрачает наш радостный порыв. Мы не единственные, кого привело сюда это долгожданное событие. Мицуаки Иваго машет рукой куда-то в сторону и подносит камеру к лицу. Я бросаю взгляд в указанном им направлении. Метрах в пятидесяти от берега в воде плещется еще один птенец с широко раскрытыми крыльями. Нет ничего особенного в том, что, впервые оказавшись в соленой соде, птицы ведут себя неуклюже, но вокруг этого альбатроса поверхность выглядит очень неспокойной. Неожиданным всплеском птенца относит в сторону. Молодой альбатрос отряхивается от воды и спокойно устраивается на поверхности. Тигровая акула атакует повторно, выставив наружу спинной плавник и хвост. На этот раз птенец наконец-то чувствует опасность и разворачивается, чтобы клюнуть громадное рыло, которому вновь не удается схватить жертву из-за пущенной им же самим волны. Будто тонкая материя плаща тореадора, создающая иллюзию защиты, прозрачная пелена воды – единственное, что защищает птицу от акулы. В их нескладном танце движения акулы кажутся одновременно нереальными и совершенными, абстрактными и четкими, странно далекими и при этом неотвратимыми, как сама смерть.
При столь грациозном изяществе движений этим животным свойственна мучительная медлительность – как если б вам снилось, что вы не можете бежать. Но с каждым новым заходом возбуждение и решимость акулы растут, а птенец все сильнее волнуется. Едва опережая набегающую волну, он перебирает лапами по водной поверхности и каким-то чудом поднимается в воздух. За последние несколько минут он подвергся смертельной опасности из-за своего новообретенного умения летать, но оно же спасло ему жизнь.
Устойчивый ветер скоростью пять метров в секунду заряжает птичий молодняк энергией. На крыло встают даже те птенцы, у которых голова все еще полностью покрыта пухом – никогда не подумал бы, что они могут делать это так рано. Их крылья еще не до конца оперились, отчего выглядят коротковатыми для альбатросов. Но птицы уже могут подняться в воздух и пролететь метров пятьдесят над лагуной. Там они плюхаются на воду, часто с распростертыми на ветру, словно паруса корабля, крыльями. Некоторые альбатросы и вовсе заходят в воду с берега. Им не стоило бы этого делать. Научному определению «оперившийся птенец» такое поведение никоим образом не соответствует, а вот представлениям тигровой акулы о добыче – вполне.