Одно лекарство от расстройства желудка очень популярно в тюрьме, потому что от его употребления и курения можно получить кайф. Субутекс, альтернатива метадону, также пользуется спросом. Он воздействует на определенные рецепторы в мозге. Обезболивающие, трамадол, что-нибудь на основе опиатов, бензодиазепины… Заключенные без ума от них. Я видел одного, который принял двадцать пять таблеток диазепина зараз. Наркотики уничтожают людей – просто взрывают им бошки в итоге. Но пока заключенные в состоянии наркотического опьянения – они находятся где-то еще, уносятся за пределы тюрьмы. Это помогает им забыться.
Зависимые – политически корректный термин для наркоманов. Но для меня он означает тех, кто все-таки может работать или в какой-то степени поддерживать свою жизнь, но у кого есть зависимость. Все мы к чему-то пристрастились. Я неравнодушен к мотоциклам, пиву Stones Bitter и бисквитам с кремом. Наркоман или торчок, называйте это, как хотите, – уже что-то другое. Я бы не назвал это выбором образа жизни, но для некоторых все может закончиться именно так – множеством тюремных сроков за кражи со взломом и грабежи.
В Форест-Бэнке у нас был один торчок, которому сделали операцию на глазу. Врач сказал мне: «Я выну ему глаз, загляну внутрь и вставлю обратно». В больнице была комната ожидания с телевизором, и предполагалось, что мы подождем его там.
«Да уж, – подумал я, – у нас тут собственный эпизод „Катастрофы”[36]».
– Но дело в том, – продолжал он, – что мне понадобится ваша помощь, причем дважды. Вы когда-нибудь видели, как наркоманы ведут себя при введении общего наркоза?
Мы не видели.
– Он будет драться. Я сделаю ему местную анестезию, потом дам веселящий газ. Считаем до десяти, ему повезет, если он дойдет до шести.
Нам пришлось его держать, когда он вдохнул. Парень напрягался и брыкался в течение нескольких секунд, а затем затих и вырубился.
Я никогда не видел ничего подобного тому, что произошло дальше. Зэк, должно быть, поднялся с койки на полметра. Он всеми своими ста пятнадцатью килограммами навалился на меня, врачи и медсестры бросились на помощь, когда – бам! – он отрубился. Доктор попросил нас зайти в конце операции, когда он позовет нас, чтобы снова надеть наручники.
Я наблюдал за операцией, и это было захватывающе. Мой коллега же «вышел подышать свежим воздухом». Док откинул голову нашего парня назад и хорошенько порылся в ней, извлекая глаз из глазницы, как маринованную луковицу на веревочке. Когда врач закончил и вставил глаз обратно, он попросил нас вернуться в палату. Наручники были надеты, и док сделал еще одно «предсказание».
– Мы бы вырубились на час от такого, – сказал нам доктор. – Но не этот парень. Он будет…
Вдруг Одноглазый валет[37] резко вернулся к жизни и стремительно выпрямился. Это было похоже на эпизод «Ходячих мертвецов». Черт побери, это заставило нас подпрыгнуть. Такие парни и делают тюремных офицеров особенно стойкими.
В Форест-Бэнке было особое детоксикационное крыло. Если в тюрьму прибывал наркоман, его отправляли сначала туда и прописывали ему пяти-семидневный курс таблеток DF118, и следующие несколько дней он трясся. У заядлых наркоманов это занимало пару недель. Но парни, которые, скажем, отбывали 6-месячный срок там, после этого начинали посещать тренажерный зал, немного набирали вес и выглядели вполне здоровыми. Многие покидали тюрьму уже без зависимости от наркотиков или как можно ближе к этому, – их шанс изменить свою жизнь и выбирать верный путь.
Затем, в 2003 году, появился метадон – и почти в одночасье для сотен заключенных был проложен новый путь в ад. Вы наркоман? Да. Вперед! В медицинском мире это было модно, но для тюрем это был кошмар.
В Стрэнджуэйс и в других местах была похожая история, хотя государственный сектор начал использовать метадон только лет через пять. Вместо того чтобы заключенные освобождались относительно здоровыми и бодрыми – кстати, это лучшее время для консультантов из наркоконтроля захомутать их, – происходило следующее: они приходили тощими маленькими ублюдками и уходили тощими маленькими ублюдками. Конечно, есть и толстые наркоманы – может быть, они курят травку и едят жареную курицу, – но у большинства из них внешность и харизма потертых трубочистов. И они поддерживают этот вид и образ жизни, сидя на метадоне.
Один или два могут сесть на него, получая уменьшенную дозу, слезть, а затем начать колоться героином. Порочный круг: детоксикация, а потом опять героин. Тюрьма должна продолжать предлагать свою программу детоксикации заключенным – права человека, понимаете? – так что это продолжается в течение десяти лет или больше – зависит от срока наказания… метадон, героин, метадон, героин, метадон, героин. Так можно и закончить с армией заключенных, которые каждый день стоят в очереди за колесами.
Всех наркоманов в крыло детоксикации не поместишь, поэтому метамфетаминовые нарики разбросаны по всей тюрьме, и они выстраиваются в очередь в верхней тюрьме, по пять-шесть человек зараз.
Они выпьют воды, встанут перед сканером сетчатой оболочки глаза, протянут удостоверение медсестре, которая передаст его другой, получат пластиковый стаканчик с водой, чтобы пить до и после приема своих пятидесяти миллионов, или сколько там они принимают таблеток, чтобы не могли отрыгнуть это «лекарство» и продать его другим.
В верхней тюрьме все было под контролем, в нижней – не особо. В то время там не было нормального сканирования сетчатки глаза и работало меньше персонала; процесс проверки личности был менее строгим; вода иногда была, иногда нет – два разных подхода в одной и той же тюрьме. Один парень, разговаривая с приятелем, протянул свое удостоверение, и медсестры сделали все как обычно. Второй тоже дал им свою карточку, но, когда его дозу положили на поднос, первый парень взял и ее – получил двойную дозу. Зэки постоянно пытаются провернуть что-нибудь такое. Этот парень был просто авантюристом, которого перевели в медицинское отделение. Он проспал восемь часов, и все.
Если это часть программы детоксикации, из-за сидения на метадоне заключенные должны перестать употреблять другие наркотики? Нет. Они все еще колются героином. Принимают трамадол[38]. Глотают антипсихотики. Нюхают кокс и все остальное, что получается достать. Таким образом, все, что мы действительно делали, так это добавляли дополнительное блюдо в меню. Метадон насыщает организм, поэтому каждый раз, когда человеку тяжело, становится немного легче. И однажды его навсегда усыпляет эта мерзкая зеленая вонючая жидкость, которая не приносит никакой пользы.
В тюрьме много смертей, связанных с метадоном, особенно в «Манчестере». За то время, что я был там, у нас, должно быть, случилась где-то дюжина – это за десять лет, хотя я думаю, что никто из официальных лиц никогда не признает этого.
Метадон может невероятно снизить артериальное давление, а также частоту сердечных сокращений, поэтому его воздействие контролируется медсестрами. У нас на нем погибли братья, двое или трое в одной тюрьме. Один парень прибыл в больничное крыло уже под кучей наркоты, а также на метадоновой программе. Его перевели в обычное крыло, и он умер, по сути, от передозировки. Парень проходил по протоколу ОУЗКР, и при этом никто не заметил, что он принимал слишком много препаратов. Это вызвало настоящую бурю. Я ненавидел детоксикационное крыло. Оно воняло и было полно людей, которые пытались упороться, – людей, которые постоянно попадали туда и выходили оттуда – по кругу. Я видел пятидесятилетних наркоманов, у которых было тридцать приговоров, так что очевидно – они ничему не научились на ошибках. Нужен был один серьезный проступок, чтобы их не выпускали каждые шесть месяцев, чтобы украсть еще несколько теликов стоимостью 500 фунтов (примерно 500 000 рублей), чтобы продать их за 30 и получить дозу. Это безумие.
Если вы действительно серьезно относитесь к лечению наркомании, то в тюрьме самое место, чтобы пытаться вылечить их. Все программы на свободе носят добровольный характер.
В тюрьме есть врачи и медсестры, работающие исключительно над детоксикацией в рамках программы реабилитации наркоманов под названием «ППОНКППНЗ»: психологическая помочь, оценка, направление, консультация и программа поддержки наркозависимых заключенных. Это стоящий проект. Но однажды я разговаривал об этом с медсестрой, которая работала в манчестерских тюрьмах более десяти лет.
– Если один из ваших пациентов – наркоман, – спросил я, – каков наилучший сценарий лечения?
– Отправка его на пункт по обмену шприцев[39], – ответила она.
Она имела в виду, что любой, кто выходит из тюрьмы наркоманом, как правило, и остается таким.
Метадон – коварная штука, и его прием ни к чему хорошему не приводит. Это стоит якобы бедной тюремной службе целое состояние, которое можно было бы потратить на что-то другое, но его используют потому, что некий нюня-благодетель не любит заключенных с ломкой. Лучше помогите им очиститься и поддержите их, когда они выйдут из тюрьмы, чтобы они больше не принимали наркотики.
Тема наркотиков задевает меня за живое. Вскоре после того, как мой первый брак распался, я завел друзей в Шеффилде благодаря регби: обычная пара из среднего класса со своим домом и двумя хорошими рабочими местами. Однажды они небрежно обронили, что сидят на героине: «Мы любим баловаться, но употребляем только по субботам».
Я сказал, что они просто чокнутые, и в течение следующих нескольких лет видел, как они становились кончеными нариками. Они потеряли все, что имели, и в конце концов расстались – к счастью, у них не было детей – и умерли с разницей в шесть месяцев.
Потом был брат одного моего приятеля, женатый университетский лектор лет под тридцать, с двумя шестилетними мальчиками-близнецами. Отличный парень, но он пошел тем же путем. Он сидел на крэке в юности и десять лет спустя снова начал принимать. Его нашли мертвым с иглой в руке после передозировки в ванной.