Четвертый друг попался на крючок, и мы все сказали ему, что это убьет его. Он заперся в своей квартире на две недели, питаясь куриным супом, и вышел оттуда чистым и так до сих пор не сорвался, но это редкость. Проникнуть в психику наркоманов, как известно, непросто, наркотики захватывают их. А стратегии борьбы с этой проблемой в этой стране недостаточно хороши: конечно, когда таможня изымает 40 миллионов фунтов героина, это становится главной новостью. Но я готов поспорить, что на каждые обнаруженные 40 миллионов фунтов приходится в сто раз больше ненайденной наркоты.
Нужно начинать с детей. Огромная часть заключенных сидит за преступления, связанные с наркотиками, и наши дети – следующее поколение. Если бы моя дочь и ее приятели знали, какой вред на самом деле наносят наркотики, то никогда бы их не покупали. Надо начинать разговаривать с ребятами еще в школе.
Мы должны рассказать им о «вонючих ногах» – слишком мягкое название для этого действительно ужасного состояния. Многие заключенные делают инъекции в ноги, и в результате у них начинается гангрена. Гангренозные ткани воняют просто адски. Если бы можно было разлить этот запах по бутылкам и дать школьникам понюхать, это принесло бы больше пользы в долгосрочной перспективе, чем сто курсов метадона, вместе взятых. Покажите им фотографии язв. Дети будут обескуражены, но я уверен, они усвоят урок. Я знал одного наблюдательного паренька, который потерял ногу из-за гангрены, а потом попал в медицинское отделение Стрэнджуэйс и потерял другую.
– В какой момент ты собираешься остановиться? – спросил я его.
– Ну а что, если я и не собираюсь, мистер С.?
Даже если бы у него не было рук, он бы все равно продолжал, заставляя кого-нибудь делать ему уколы грязными иглами в пах. Эти заключенные также часто болеют, перенося штаммы гепатита или СПИДа – еще одну опасность для медсестер, тюремных служащих и всех, с кем преступники вступают в контакт.
Давайте не будем бояться рассказывать слишком страшные истории или показывать неприятные фильмы: это именно то, что должны видеть школьники. Нужно по-настоящему шокировать их, чтобы они осознали весь ужас. Я уверен, что некоторым взрослым мои слова не понравятся, но спросите родителей тех, кто сидит на наркоте или уже умер от нее. Спросите тех, кто не видел своих детей годами.
Дело дошло до того, что наркотики в тюрьме стали нормой, а так быть не должно, правда? Если что и получится из этой книги, я надеюсь, что кто-то из авторитетных лиц прислушается к моим словам. Можете игнорировать все остальное, если захотите. Просто вспомните, что решение проблемы наркотиков начинается с детства. Нам нужен новый подход.
14. Может быть, это магия?
Мое первое официальное свидание с Эми состоялось 15 февраля 2010 года – примерно через два года после того, как я начал работать в медицинском отделении Стрэнджуэйс. Через три дня я купил самое лучшее кольцо, которое только мог себе позволить, и попросил ее выйти за меня замуж.
На самом деле я познакомился с Эми задолго до этого в парикмахерской в Шеффилде. Не самое типичное для меня место, не так ли? Чего я там забыл с этой своей головой, похожей на бильярдный шар? Парикмахерская принадлежала девушке с курса ароматерапии, и она предложила мне свободный кабинет на верхнем этаже, чтобы делать массаж – это было частью того, чем я тогда зарабатывал на жизнь. Эми показалась мне милой девчонкой, но не более того, учитывая нашу двадцатилетнюю разницу в возрасте. Однако через двенадцать лет, когда мы случайно встретились снова, это была любовь со второго взгляда. Вторая половинка старого товарища по ароматерапии и моя подруга на Facebook предложила встретиться, когда я в следующий раз окажусь в том городе, и Эми тоже пришла. Теперь ей было двадцать семь, мне – сорок семь. Мы просто идеально друг другу подошли.
В то время у меня были другие отношения, поэтому я пошел прямо домой и сказал своей тогдашней подруге, что мы расстаемся и это полностью моя вина. Через несколько дней я встретился с адвокатом, переписал дом на нее, забрал худшую из двух машин и оставил все остальное. Я был словно заколдован.
Такая стремительная помолвка может показаться кому-то немного опрометчивой, но единственное, что я могу сказать этим людям, – что с тех пор мы наверстывали упущенное. Прошло восемь лет, а она все еще моя невеста, а не жена. Когда мы наконец поженимся, не будет никаких пышных платьев, свадебных подарков и модных шляпок. Скорее всего, это будет тусовка в Гретне, в футболках для регби и ботинках Dr. Martens, с несколькими приятелями. Спонтанность – это наш стиль.
Эми была и остается потрясающей и невероятно красивой. Ее чувство стиля уникально: она та, кто может с одинаковым удовольствием носить платья и тяжелые ботинки, ходить с обритой головой или отращивать длинные волосы – симпатичная особа себе на уме. Только однажды я допустил ошибку, отпустив шуточку про ее наряд – больше никогда!
В каком-то смысле мы совершенно разные. Если бы мы оказались на одном из тех сайтов знакомств, где задают тысячи вопросов, там бы сказали, что мы определенно не подходим друг другу. Ей нравятся одни вещи, а мне – совсем другие. И все же психологически мы на одной волне. Я умею говорить, она – слушать. Если у нас случаются ссоры, то, как только они вспыхивают, мы тотчас о них забываем. Все наши друзья доверяют ей свои проблемы – из нее вышел бы отличный психолог. Полагаю, мы настоящие родственные души.
Но что действительно объединяет нас, так это смех. У нас одинаковое извращенное чувство юмора. И это, скажу я вам, очень пригодилось. В течение первых шести месяцев наших отношений я постоянно ездил туда и обратно из Манчестера в Шеффилд. У меня адски болела башка из-за того, что в жизни не было ничего, кроме ранних смен, дальних поездок и недостатка сна. Я проехал 25 000 миль на своей машине и все время был на пределе, пока наконец жилищная ассоциация Солфорда не нашла мне дом, в котором я предложил Эми поселиться вместе. Отъезд из Йоркшира был для нее важным решением – как и для любого человека, пожалуй, – но, поддавшись внезапному порыву, она решилась и переехала. Конечно, Эми, должно быть, задавалась вопросом, что, черт возьми, она делает. Я это знаю. Дело в том, что дом, который мне предложили, находился не просто в Солфорде, а в Блэкличе, в одном из самых захудалых районов города. Мы не были местными жителями, и никто из нас не знал о его репутации – он был рядом с загородным парком, ради всего святого, – но мы вскоре все поняли.
Черт побери, какая же это была дыра.
На бумаге это выглядело как дом, простой милый дом, – ничто не могло быть дальше от истины. Когда мы подъехали на арендованном транспорте, наши глаза просто вылезли из орбит. Мне пришлось парковаться прямо у двери.
Когда мы наконец затащили в дом все свои вещи, наши соседи с обеих сторон уже были на своих задних дворах, опрокидывая крепкий сидр и разжигая барбекю. С каждым днем они все больше и больше шумели – или что похуже, – и как-то раз, ночью, когда мы уже лежали в постели, с улицы раздался такой шум, какого вы никогда не слышали. На следующее утро лицо нашего соседа было похоже на британский флаг. Трое парней пятью домами ниже по улице буквально содрали с него кожу!
Драки и крики не прекращались ни днем ни ночью. Двери домов были расколоты кувалдами, окна всегда разбиты. Один дом облили бензином и подожгли, потому что там лаяла собака. А поскольку я был тюремщиком, всегда существовал риск быть узнанным кем-то, с кем не хотелось бы видеться. Мы всегда очень быстро забегали домой и запирали дверь: не хотелось торчать снаружи.
Однажды ко мне подошел парень и уставился прямо в лицо.
– Я знаю тебя, да? – спросил он, и мое сердце ушло в пятки.
«Ну вот, приехали», – подумал я.
– Не знаю, чувак. А ты знаешь?
– Ага. Стрэнджуэйс, верно?
Я ведь не собирался ему лгать.
– Да, – кивнул я, сжимая кулаки в карманах.
– В каком блоке ты был? – спросил он, и тут я дернулся. Он думал, что я чертов зэк.
– На двойках, – сказал я. – А как насчет тебя?
– Я на тройках, – сказал он и даже упомянул Трейлера Пита. – Я пробыл там три или четыре месяца. А ты?
– Очень долго, – сказал я. – Черт возьми, мир тесен, а?
Вскоре после этого мне порезали шины. Ничего личного. Это случалось со всеми.
Мы с Эми застряли в Блэкличе на шесть месяцев, и единственная причина, по которой мы продержались так долго, – это приколы над тем, как ужасно все было.
Мы переезжали в феврале 2011 года, и до нашего нового дома в Уолкдене было всего 1,5 км. Вернувшись после того, как отвезли первую партию вещей, мы обнаружили, что кто-то взломал заднюю дверь и украл кучу всего – вроде телевизора и чего-то там еще. Ну что ж, этого можно было ожидать.
В новом районе было очень спокойно – я мог бы даже носить там свою униформу. Правда, мы не могли себе позволить вот так вот запросто жить в этом месте, и к этому Эми пришлось привыкнуть с самого начала. Жизнь всегда была финансовой борьбой.
Полагаю, кто-то мог бы прийти к выводу, что мне было нечего ей предложить, и задаться вопросом, что, черт возьми, Эми нашла в таком большом уродливом йоркширском ублюдке, как ваш покорный слуга, у которого нет ни гроша за душой. Ну, по словам моей хорошей подруги К. К., у меня есть кое-что более ценное, чем деньги или красота, – обаяние.
Обаяние – редкое качество среди тюремных офицеров, но не среди заключенных. Иногда это безвредно, но чаще нет. Романтические отношения между мужчинами и женщинами расцветают даже в тюрьме. И не только мужчины к этому стремятся. В Форест-Бэнке была медсестра, которую я назову здесь Королевой Кофейни, – я с ней очень хорошо ладил. Энергичная девчонка, заслуживающая доверия. Однажды на служебной стоянке я увидел, как ее привез на работу бывший заключенный, которого накануне выпустили из тюрьмы. Я просто не мог поверить своим глазам. Но он был, в общем-то, порядочным парнем, а не закоренелым головорезом, поэтому я ничего не сказал.