Кто-то еще, должно быть, видел ее, потому что в конце дня мне позвонили из службы безопасности.
– Она вышла сегодня утром из машины прямо перед вами и вела такую-то машину?
У меня не было другого выбора, кроме как сказать «Да».
– Почему вы не сообщили об этом?
Я сказал им, что был в шоке. Отношения между заключенными и персоналом недопустимы – и для этого есть веские причины – помните мою историю про Бонни и Клайда? Можно взглянуть на это более сурово – многие так и делают: был случай, когда одна девушка влюбилась в торчка. Они нашли на ее телефоне всевозможные сообщения, адресованные ему. Девушка пыталась воспрепятствовать его переводу в тюрьму, и об этом узнали только тогда, когда она приехала навестить его в Рисли и кто-то узнал ее. Но лучше знать личную ситуацию, прежде чем обречь кого-то на ад.
Королеву Кофейни уволили, и после этого я не видел ее два года – обычная техника избегания неловкости. В следующий раз я встретил эту девушку в кафетерии в супермаркете в Бери, и именно поэтому я и называю ее Королевой Кофейни. Я увидел ее, а она меня, и поначалу я думал, что она собирается сделать вид, что мы не знакомы. Но нет, два капучино – и я узнал всю историю.
Этот парень пришел к ней на перевязку, и между ними вспыхнула искра.
– Мы с тобой будем вместе, – сказал он ей.
Она была замужем, но сказала, что чувствует то же, что и он. Они даже ни разу не поцеловались, но решили, что созданы друг для друга. Неделю спустя она сказала мужу, что хочет развестись.
Когда этот парень вышел из тюрьмы, они пошли куда-то перекусить и с тех пор были вместе.
– Единственное, что я сделала неправильно, – сказала она, – не уволилась сразу с работы. Не знаю, зачем я явилась в то утро.
Он говорил ей, что это плохая идея, но она не хотела никого подводить – обычная тюремная история.
В 2017 году я опять встретил ее, доброе десятилетие спустя, снова в Бери, и мы снова выпили кофе. Теперь она снова работала медсестрой где-то в хорошей клинике, и они все еще были вместе – у них уже было двое детей, пяти и шести лет. Королева Кофейни и ее парень жили честно и никогда не оглядывались назад. И я безоговорочно на стороне Королевы Кофейни.
Никому не грозила опасность быть очарованным кем-то из персонала в Стрэнджуэйс, а в медицинском отделении была своя доля тупиц, от бесполезных до ленивых и совершенно безнравственных; некоторых будто собаки на помойке воспитали.
У нас был парень, Джейми Харгривз, который перевелся в медицинское отделение, нуждаясь в безопасном месте: в крыле А его избили банкой тунца в носке, обвинив в том, что он украл мобильник другого заключенного. Ему досталось так сильно, что он провел целую вечность в коме. Джейми стал одним из уборщиков в раздаточной. Будучи маленьким подразделением, мы оказывались в непосредственной близости от всех: психически больных, тех, кто проходил детоксикацию, педофилов, насильников и так далее, – поэтому было важно, чтобы заключенные, выполняющие эту работу, точно не причинили им вреда. Однажды я, дурачась, жонглировал там апельсинами, как и вы, и в шутку притворился, что бросаю один в Харгривза. Он дернулся – я имею в виду, дернулся, как могла бы дернуться уличная собака, если вы на нее замахнетесь.
– Что это значит? – спросил я другого уборщика, но он только опустил голову.
– Что происходит, Джейми?
Но он не собирался ничего говорить мне.
В конце концов другой уборщик указал мне на руки Джейми. Бывали дни, когда не чувствовал своих рук и ног, когда мышцы буквально кровоточили, но я никогда не видел ничего подобного. Рука Джейми была не просто в синяках, она почернела – ниже локтя – и пожелтела.
– Что, черт возьми, это такое? – спросил я.
Оказалось, что Биффо Бэкон – офицер, который не перемолвился со мной ни словом ни разу с тех пор, как я перевелся в медицинское отделение, – входил в камеру Джейми и бил его по руке. Он делал это почти каждый день с тех пор, как Харгривза перевели к нам.
Я спросил другого уборщика, почему он мне ничего не сказал.
– Он просил меня не делать этого, а я не хочу неприятностей, мистер Сэмворт.
Я был просто в ярости. Вскоре все стало еще хуже. Этот говнюк Биффо Бэкон снял ботинок и швырнул его в голову Джейми – а ведь это парень, который был в коме… Никто не сообщил об этом начальству. Другой уборщик сказал мне, что персонал, который видел это, смеялся. Поэтому я пошел к К. К. и заставил ее посмотреть на это. Она посмотрела и пришла в такой же ужас, как и я. Видел ли я, как это делает Биффо? Нет, я этого не видел. К. К. пошла и поговорила с менеджером, так что все расследование было, но не очень серьезное. Дело не вышло за пределы тюрьмы, но люди снова стали называть меня стукачом. Как-то раз я сидел в блоке с офицером, который отработал тридцать пять лет и уже собирался уйти в отставку, человеком, который мне нравился, и вдруг он ни с того ни с сего сказал: «Мы так не делаем». Я отвел его в камеру Харгривза. Это было нелегко, но я заставил Джейми снять рубашку – его рука все еще была фиолетово-желтой. Я спросил этого офицера, рад ли он, что наш коллега сделал это, и он не нашелся что ответить. Просто представьте, что этот избитый парень – один из ваших детей. Какое-то время обстановка в коллективе оставалась неприятной, а Биффо Бэкон остался безнаказанным.
15. Воздух, которым я дышу
Похороны никогда не бывают приятными, но идти на них в качестве сопровождающего с заключенным еще хуже, чем в одиночку. Ты никому там не нужен. Ты – враг. Я сопровождал заключенных четыре раза. Удачливые офицеры никогда не ходят на похороны. Из тюрьмы могут отпустить попрощаться только в случае смерти близкого родственника: ребенка, родителя, супруга или брата. Отпускать заключенных на похороны – это определенный риск, которого Министерство внутренних дел предпочло бы избежать.
У нас был один парень, которого с двух лет воспитывали дедушки, – и ему все равно не разрешили проводить дедушку в последний путь, даже несмотря на то, что капеллан настаивал.
Это показалось мне жестоким, и мне было очень жаль его, но, полагаю, иногда это может быть справедливым. У некоторых из этих ребят слишком много дедушек!
Впервые меня послали сопровождать заключенного еще в Форест-Бэнке, почти сразу после того, как я поступил на службу. Это был азиат, очень расстроенный смертью своего отца. Я не знал, что он замышляет и чего ожидать, и, честно говоря, эта поездка мне даже нравилась поначалу – я жаждал приключений. С ним отправилось три офицера: один за рулем, другой, по кличке Высокий Парень, был прикован к парню наручниками, я был за старшего, несмотря на то, что у меня почти не было опыта – ни в тюрьме, ни в конвое. Мы ехали в микроавтобусе с надписью «СЗВ» – Служба задержания Великобритании – во весь бок. Зачем себя так рекламировать, я не понимаю. Мы прибыли на нужную улицу – машины припаркованы в два ряда на обочине, куча «мерсов». Викторианские двухквартирные дома нависали над нами своими эркерами, остроконечными крышами, типичными для этой части Солфорда. Водитель посмотрел на номера домов, нашел нужное место и… Черт меня побери! Покойный, видимо, был популярен. Там собралась куча народу, многие в мусульманских одеждах, тех, что похожи на халаты. На нас показывали пальцами и что-то кричали – насколько я мог судить, не по-английски. Атмосфера казалась довольно враждебной. Я больше не испытывал никакого энтузиазма; это точно было не то место, где мне хотелось находиться. Один парень начал кричать что-то мне в лицо.
– Кто здесь главный? – спросил я – и это было все, что я мог сказать. Они все еще орали. Через минуту или две я решил, что с меня хватит, и вернулся к фургону, чтобы скомандовать: «Сваливаем».
Откуда-то появился парень лет шестнадцати, жилистый и худой. На нем тоже были халат и молитвенная шапочка.
– Здравствуйте, – сказал он как можно вежливее. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
Он посмотрел на фургон и кивнул заключенному.
– Прошу прощения за все это, – сказал он. – Спасибо, что привезли его.
Затем он повернулся к толпе и начал что-то им говорить – судя по всему, он пытался их успокоить. Я не понимал, на каком языке парень говорил, но меня забавляло, что «черт» ни с чем не перепутаешь, а он вставлял это слово то тут, то там. В саду было около пятидесяти человек – только мужчины, ни одной женщины. Он пригласил нас в дом. Толпа высыпала на дорогу и теперь окружала фургон.
Наш герой расчистил проход – толкаться по тропинке было все равно что пройти сквозь строй.
Когда мы подошли к входной двери, какой-то парень положил руку мне на грудь, что я воспринял не слишком любезно.
– Сними обувь, – сказал он.
– Это моя форма, – сказал я. – Если вы хотите, чтобы я снял обувь, мы не войдем.
Снова вмешался наш спаситель, голос здравого смысла, и мы вошли наконец в гостиную. Коридор был забит битком, и гостиная тоже, все в комнате стояли – за исключением покойного в центре внимания в открытом гробу на столе. Он, вероятно, был бы уже похоронен, если бы его сын не смог приехать раньше, как я теперь знаю, мусульмане предпочитают делать это быстро. Наш подопечный был расстроен и выплакал все глаза.
Парень, который провел нас, спросил, все ли в порядке, чтобы молиться. Что я мог ему сказать? Это был настоящий шок для меня и Высокого Парня. Они все опустились на молитвенные коврики, и моему коллеге ростом 190 см, все еще пристегнутому к заключенному наручниками, ничего не оставалось, кроме как преклонить колени рядом. Когда заключенный наклонился вперед, то же самое сделал и Высокий Парень. Все молились вместе, и каждый раз, когда они падали ниц, ему тоже приходилось. Если честно, это выглядело довольно смешно, но мне удалось сдержать смех.
Несмотря на горе, заключенный вел себя очень хорошо. Тот парень обнял его, как и все остальные, обмениваясь короткими фразами. Он в последний раз посмотрел на отца, и мы ушли.