Я попросил Брэддерс подменить меня, потому что из-за всех этих придурков за дверью я чувствовал, что внутри все клокочет от гнева. Реанимационные мероприятия продолжались, пока не пришел врач и не подтвердил смерть Никпона. Дежурный врач был очень спокоен. Перед тем как уйти, он спросил, в порядке ли мы, не выказав ни малейшего осуждения. Группа офицеров немного отошла от камеры. Среди всей этой болтовни о «Сити» и «Юнайтед» один парень наконец спросил, что это за запах. Думаю, поэтому они и отошли.
Следующие двадцать минут прошли как в тумане Они все пили чай как ни в чем не бывало, отвратительно. Двое парней из другого крыла, отрабатывающих здесь дополнительные смены, были в шоке. Не только из-за того, как выглядело тело Никпона, но и из-за поведения сотрудников.
– Как персонал может так себя вести? – спросил один. – Это отвратительно.
После этого он не появлялся на работе две недели.
Я вошел в кабинет, где еще шесть или семь парней пили чай и курили.
– Что с ним такое?
– Просто жесть.
– Это просто мертвый зэк – в чем проблема?
Стандартная болтовня типа крутых ребят.
Я и раньше злился, но теперь я словно дымился от злости. Брэддерс сказала мне отдохнуть, немного подышать воздухом.
На каждого, кто делал что-то полезное, приходилось по крайней мере три бездельника, слонявшихся вокруг, включая этого большого придурка Мистера Трепло из сопровождения на похоронах, который объявил «срочный разбор полетов». Затем менеджер привел трех девиц из офиса, чтобы разобраться в деле Никпона – к счастью, тело уже было прикрыто. Не хватало только красного ограждения, как на выставке, и можно было бы брать плату за вход. Мы с Никки обнялись и пошли в служебную комнату, где она наконец расплакалась. У меня в глазах тоже стояли слезы.
В это же время явились трое из Независимого наблюдательного совета. Когда они просунули носы в дверь, плечи Никки тяжело вздымались, и я, должно быть, тоже выглядел не лучшим образом.
– Мы можем воспользоваться кабинетом?
Они пришли поглазеть, вот и все.
– Нет, черт возьми, не можете, – сказал я и пинком захлопнул дверь.
Мы с Никки переглянулись и рассмеялись. К этому моменту я уже был готов надрать задницу самому принцу Чарльзу.
У меня началась адская головная боль, я чувствовал себя дерьмово, и это не прекращалось до самой ночи. Мне еще предстояло пройти трехчасовой полицейский допрос, и они хотели знать все: события, предшествовавшие происшествию, все подробности случившегося, предысторию Никпона, каждую гребаную деталь. Полицейский был блестящим работником, очень дотошным. Но даже тогда нас, должно быть, перебивали раз десять.
Когда я наконец вышел из тюрьмы, была половина пятого пополудни, и к этому времени только медицинский персонал и дежурный врач спросили, как я себя чувствую. Я не хотел, чтобы незнакомые люди обнимали меня, но было бы хорошо, если бы кто-то из начальства признал, что я, возможно, чувствую себя немного расстроенным.
Покидая Стрэнджуэйс в тот день, я испытывал очень странные чувства. Я вышел из медицинского отделения, прошел по главной улице, миновал ворота, сдал ключи и просто стоял на парковке. Наступала ночь.
Как только я открыл дверь машины и сел в нее, у меня закружилась голова. От меня воняло. Я посидел немного, вышел, снял рубашку и бросил ее в багажник. Автостоянка в это время была забита народом, но мне было все равно. Я расстегнул ремень, сбросил брюки, и они тоже полетели в багажник. Ботинки, носки, все, вплоть до боксеров. Какой-то клоун похотливо присвистнул, как при виде красивой женщины. Я сел в машину и поехал домой.
По дороге я позвонил Эми и сказал, что мне нужно побыть одному. Одежду я выбросил в уличный бак. Я залез в душ и, должно быть, провел там не меньше сорока минут, вылил на себя полный флакон геля, скреб себя с ног до головы мочалкой, просто до мяса. И я все еще не мог избавиться от чертового запаха. Эми принесла мне чашку чая и спросила, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Я не хотел. Она снова ушла в маленькую комнату. На следующий день я, как обычно, был на работе, Брэддерс тоже, а позже пришла и Никки. Мы всегда так делали – просто продолжали работать.
С тех пор каждый раз, когда я садился в машину, этот гребаный запах словно окутывал меня с ног до головы. Я не мог и не хотел никому этого рассказывать. Я потратил шестьдесят фунтов на полную чистку салона, хотя денег у нас было мало. Эми, которая не знала, почему я это сделал, пришла в ярость. Я повесил в машину три ароматизатора – красный, белый и синий, – и ей стало дурно. Я тоже постоянно чихал. Я ездил с опущенными стеклами – в любую погоду. Но ничто не меняло запаха Никпона. Однажды около десяти вечера я ехал домой по шоссе А580, и он был сильнее, чем когда-либо, – вонь словно вернула меня обратно в ту камеру. Я свернул с дороги и остановился у обочины. Это было отвратительно. Мне очень нравился этот мой маленький Peugeot 406, и он обошелся мне в 1500 фунтов (примерно 150 000 рублей) – больше, чем я когда-либо тратил на машину. Но я вышел и оставил его там. На мне не было пальто, я был в трех километрах от дома, весь путь пришлось тащиться в гору, но, усталый и замерзший, я шел пешком.
Когда я пришел домой, Эми спросила, где машина. Как обычно, к этому времени она уже вышла из себя. Вот как я обращался с ней после Никпона. Я просил у нее прощения позже, когда она призналась, что знала, что что-то не так. Я просто не мог сказать ей, что бросил машину на дороге, потому что она воняла парнем, который умер три месяца назад. Позже психолог объяснял мне, что запахи тесно связаны с памятью. Люди покупают духи, которыми когда-то пользовалась их мама, и это мгновенно возвращает их обратно в прошлое. В выходной день я продал машину за пятьдесят шесть фунтов – меньше, чем стоила чистка. К счастью, мать Эми тогда одолжила нам немного денег, и мы купили еще одну тачку.
Несколько месяцев спустя, в один прекрасный весенний день, я столкнулся с одним из тех парней из другого крыла, которые работали с нами в ту ужасную ночь. Он стоял возле тюрьмы со своей овчаркой.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Да, – ответил он. Но по тому, как он это сказал, было ясно, что это не так. – А ты? Ты вспоминаешь эту… штуку? – продолжил он. – Тебе снятся кошмары?
– Да, мне снились кошмары, – сказал я. – А тебе?
– И мне, – ответил он. Этот парень проработал в тюрьме почти сорок лет. – Я никогда в жизни не видел ничего подобного, Сэм, и не хочу видеть это снова. Меня это до сих пор тревожит, и я не могу выкинуть случившееся из головы.
17. Этот очаровательный мужчина
В 2012 году у меня разболелось плечо. Играя в регби, я вел с этой стороны и теперь заплатил за это. Сустав пульсировал, словно больной зуб. Я не мог спать из-за боли, и через некоторое время у меня не оставалось другого выбора, кроме как сделать операцию. Суеверный человек мог бы назвать это предзнаменованием того, что я начинал выдыхаться. Я попытался отодвинуть мысли о Никпоне на задний план, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это последствия того стресса начали вылезать наружу.
Как бы то ни было, я отсутствовал на работе уже четыре недели и ходил с рукой на перевязи, когда мне позвонил менеджер и сказал, что я должен прийти на собеседование. На этот раз это не было дисциплинарным наказанием.
Поскольку медицинское отделение отчаянно нуждалось в кадрах, начальство решило начать набор персонала. Требовалось двенадцать сотрудников, а не четыре. Это правильное решение, но те из нас, кто уже работал, должны были подать заявление снова. Я, как и любой бы на моем месте, не был в восторге от этого, но пошел на собеседование и благополучно прошел его, так же как и десять новых работников, и подразделение продолжало работать – так же профессионально, как и раньше. Пациенты, однако, были такими же трудными, как и всегда.
Парень по имени Бобби был довольно пугающим. Ростом 190 см, весом где-то 100 кг. Ему было чуть за сорок, и он поступил к нам из «Особняка монстров» в Уэйкфилде. Детоубийца, направлявшийся в психиатрическую больницу.
Этот парень был нездоров с детства, но он никогда не попадал в психиатрическую клинику, ни разу не лежал в больнице, не работал, а еще ему никогда не ставили диагноз. У него была семья – жена и двое маленьких детей. Однажды его супруга ушла куда-то и оставила его с детьми – как обычно и делают все нормальные люди. Когда она вернулась домой, он смотрел телевизор.
– А где дети? – спросила она. – Уже спят?
– Нет, – сказал он ей, – они в ванной.
Она пошла туда и увидела, что он задушил их обоих – невообразимый ужас.
Однажды, когда Бобби еще не был постоянно закрыт в камере, он вышел в коридор с телевизором и держал его над головой Брэддерс, пока она с кем-то разговаривала. Если бы он ударил ее или просто уронил ящик ей на голову, я бы ничего не успел сделать.
– Бобби, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – что случилось, парень?
Брэддерс обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и ее лицо исказил страх. Пациент был крупным парнем. Телевизор был тяжелым и мог убить ее.
– Голоса, – сказал он.
Две минуты, которые он там простоял, показались мне целым часом. Брэддерс сделала пару шагов в сторону, и люди уже держали руки на кнопках тревоги, приготовившись вызвать подмогу.
– Голоса, – повторил он.
– Тебе не нужен телевизор, парень?
– Нет, босс, – сказал он, опуская его и отдавая мне.
– Ты хочешь вернуться в свою камеру?
– Да, босс. Хочу.
Ого. Это был странный момент. Подобные инциденты, как правило, навсегда травмируют людей. С другой стороны, в медицинском отделении подобное случалось с такой регулярностью, что почти стало нормой.
Бобби действительно был нездоров, в отличие от Клиффа, который тоже убил своих детей. Он ушел из семьи, его бывшая нашла кого-то другого, и это ему не понравилось. Так довольно часто бывает, не правда ли? Он отомстил ей, убив собственных детей, двухлетнего и четырехлетнего, зверски задушил их. Более того, перед этим он велел им написать прощальное послание матери.