На самом деле это уже происходит. На днях, гуляя с собакой, я столкнулся с Мэнни. Недавно освободившийся, он сказал мне, что табачные бароны уже на подъеме. Более того, в тюрьмах теперь разрешено использовать вейпы, чтобы было легче отвыкнуть от сигарет. Но заключенные вынимают батарею и используют такие устройства как бонги, почти в открытую пыхтя травкой.
Но вернемся в медицинское отделение. Заключенный поступил к нам поздно вечером – начал буянить, пытался ударить сотрудника и все такое, в итоге дело дошло до сдерживания. 185 см ростом, курчавые черные волосы, худой, как грабли, и неряшливый, как черт: вся тюрьма ждала, когда мы запрем его на замок, чтобы все могли выйти. Он начал борзеть.
– Я не собираюсь здесь оставаться.
Мы отняли у него курево – это тоже не обрадовало парня.
– Ты здесь на ночь, в тюрьме больше некуда тебя пристроить. Завтра вернешься в крыло и хоть обкурись там.
Его это, видно, не устроило. Когда мы с Никки и К. К. пошли открывать камеру, чтобы посадить его, я отвел взгляд от зэка. Не успел я опомниться, как он сделал огромный замах. Если бы у меня были волосы на голове, они бы шелестели, как сено на ветру. Он промахнулся по мне, но ударил Никки. К счастью, не прямо в лицо, но он сбил с нее очки. Я схватил его за голову, в то время как Никки, хотя и была потрясена случившимся, продолжала храбро бороться с ним. В конце концов мы уложили его на пол, и вскоре прибыло подкрепление, чтобы отвести его обратно в изолятор, где ему разрешат курить.
Моя подруга-офицер была потрясена и снова щеголяла синяками от ударов, которые я бы с радостью принял на себя. К тому же у нее была несильная хлыстовая травма[46] шеи. Но больше всего ее, как обычно, взбесило то, что в таких ситуациях я старался отодвинуть ее в сторону.
– Я тоже служу в тюрьме, – говорила она.
– Да, ты служишь, дорогуша, но я из Йоркшира, и если кто-то здесь и дерется, так это я, а не ты.
Но я не мог не восхищаться ею. Она была гораздо храбрее, чем многие парни. Управленцы и политики постоянно используют в своих интересах таких офицеров, как Никки и Бумагомаратель. Начальство подвергает их большей опасности, чем следовало бы. Пожилые сотрудники и большинство женщин не должны попадать в такие жестокие ситуации – и у них это получалось бы, если бы офицеров было побольше. Думаю, что некоторые сочтут это эйджизмом и сексизмом, но это просто здравый смысл. За что здесь бороться? За право быть избитым до полусмерти? Удобно для бюрократов и политиков, не так ли?
Подумайте также о молодых офицерах, только начинающих карьеру в тюремной службе. Некоторые вещи, с которыми они вынуждены справляться и которые вынуждены видеть, будут преследовать их бо́льшую часть жизни.
Парень по имени Джимми Макин пробыл в «Манчестере» всего четыре дня, и вот он уже поступил в медицинское отделение. Десять сотрудников привели его. Не то чтобы они удерживали его или он был опасен, но он был нездоров – это сразу видно.
Он смотрел сквозь тебя. Он действительно был пропащим, не ел, не пил и не общался: вообще ничего. Он не разговаривал с Брэддерс и с психиатром, которого мы пригласили к нему. С ним действительно все было очень плохо. Он уедет, как только освободится койка в больнице, а это может занять несколько дней или недель, учитывая все бумаги, которые должны быть подписаны врачами, судьями, психиатрами или кем-то еще. Было принято решение приставить к нему офицера с плексигласовым щитом. Меня в те выходные не было, зато дежурил Уоррен – молодой офицер, как вы помните, которому уже пришлось наблюдать, как Холден выкалывал себе глаза, пока не ослеп.
В субботу Джимми начал бить по железным прутьям, каждый из которых – 2,5 см в диаметре. Это не то же самое, что дубасить штукатурку. К вечеру воскресенья кожа на его руках словно превратилась в желе.
Медсестры плакали. Он сломал обе руки, а его запястья были разодраны в кашу. Думаю, он был достойным кандидатом на жидкую дубинку. Если кто-то разобьет руки вдребезги, уже не получится надеть на него наручники. Набрюшник тоже не годился бы – это такой пояс, завязываемый вокруг талии, с манжетами. Физический ущерб, который он нанес себе, огромен. Отсутствие вмешательства руководства приводит к тому, что доктора должны принимать решения и учитывать все потенциальные юридические последствия. К понедельнику, когда я вернулся, он наконец отправился в больницу в отделение интенсивной терапии.
Уоррен провел все выходные, наблюдая, как Макин уничтожает себя. Как и я, он вполне мог спрятать то, что видел, в коробке у себя в голове, той, в которую однажды ему все равно придется заглянуть.
В медицинском отделении спокойная неделя такая же скучная, как и везде в Стрэнджуэйс. Какое было соотношение скучных и насыщенных событиями дней? Ну, вообще-то скука была редкостью, особенно когда у нас не хватало персонала. В спокойные выходные, когда все сидят в своих камерах, можно восемь часов простоять на ногах, облокотившись на перила. Боль в спине была издержкой профессии. В некоторых местах тюрьмы, где заключенные проводят больше времени в камерах, персонал может сидеть в стерильной зоне, но в медицинском отделении мы проводили бо́льшую часть времени в коридорах. Всегда есть потенциальная опасность. Нужно оставаться начеку.
Это было еще одно скучное воскресенье в 2015 году. Во внешнем крыле Е прозвенела тревога, но, похоже, со всем разобрались и быстро убрали за собой.
Затем по громкой связи раздался еще один голос: «Всем постам, внешнее крыло Е». Это было леденящее душу сообщение, редкое тогда, да и сейчас такое услышишь нечасто. Оно означало, что любой свободный человек должен был сломя голову помчаться туда.
Медицинское отделение могло выделить четверых сотрудников: двух женщин-офицеров жокейского веса, одна из них – старший офицер, Криса, мужчину-офицера, который был не очень силен, и меня. Молодой и легкий, Крис пустился в путь, как газель.
– Эй! Притормози! – крикнул я. – Ты не знаешь, во что ввязываешься. Возможно, тебе придется подраться.
В крыле Е содержалось более ста заключенных в двух блоках – на тройках и четверках, – и половина из них галдела. На верхнем этаже один парень принял спайс, начал задыхаться и теперь был без сознания. Фельдшеры уже прибыли, как и несколько медсестер, так что наши старшие офицеры направились туда, чтобы присоединиться к ним. Тем временем заключенным велели убраться за двери, но в такое солнечное воскресенье им это совсем не понравилось. Они хотели быть во дворе. Общее настроение заметно ухудшилось, и теперь на тройках назревали новые неприятности, так что я остался на месте. Один парень, известный член манчестерского бандитского клана, который раньше делал двери в асьенде, сидел на бильярдном столе и произносил заезженную фразу: «Мы больше этого не потерпим», и его аудитория в семьдесят человек все больше заводилась. Зэки дергались, полный выброс адреналина. Я стоял на площадке шириной в десять метров и решил, что лучше не торчать здесь, поэтому вытащил дубинку и вышел, другие последовали моему примеру.
Эти ублюдки вышли из-под контроля, и нужно было им показать, кто здесь главный. А нашим офицерам нужно было, чтобы кто-то вмешался. Пара псов уже была рядом, рыча и пуская слюни. Дюжина тюремщиков уже вытащила дубинки. Если бы мне понадобилось использовать эту штуку, я бы охотно это сделал. Заключенные превосходили нас численно, но мы были готовы атаковать. Они поняли, что мы не шутим, и отступили.
Пришел управляющий – вести переговоры, и гангстер Манк вышел вперед.
– Мы не пойдем в камеры, пока не потренируемся.
Лично я просто отдубасил бы его. Они начали разговаривать, но все же напряжение росло, заключенные кричали и ругались.
Тысяча разных начальников справились бы с этим тысячью разных способов. В таких ситуациях приходится делать все, что только можно. Управляющий пытался быть разумным и сказал, что если бы мы могли выпустить их, то так и поступили бы. Хаос и шум продолжались еще некоторое время, но заключенные в конце концов согласились отступить. Однако вместо того, чтобы отправить их в конец блока, где мы могли бы построить и проконтроливать их, он позволил им самостоятельно добраться до своих камер.
Это показалось мне ненужным и опасным. У нас были офицеры с дубинками – заключенные сделали бы то, что им сказано, – но все равно они были здесь, прогуливаясь среди персонала, многие из сотрудников были в ужасе. К счастью, все обошлось, и главные нарушители спокойствия были позже отправлены в изолятор.
Потом я спросил другого офицера, почему он не вытащил дубинку.
– Из-за этого могут быть неприятности, – сказал он.
Этот блок, семьдесят зэков, потенциальный бунт – могло ли быть лучшее время, чтобы вытащить дубинку? Навыки межличностного общения не очень-то пригодятся, если на вас наступают пять головорезов. По сути, дубинки были единственной нашей защитой. Назревал бунт, а офицер беспокоился о самообороне и соблюдении дисциплины в тюрьме!
Теперь, когда я пишу это в 2017 году, мне кажется, что подобное случается каждую неделю. Это норма. В октябре десять команд «Торнадо» отправились в Лонг-Лартин в Вустершире, где содержались такие люди, как Абу Хамза и убийца Кристофер Холливелл. Беспорядки вспыхивали в Свалсайде, Бедфорде и Льюисе. Но не надейтесь прочитать много фактических отчетов о тюремных беспорядках. Когда я был в крыле К, в Стрэнджуэйс перевели несколько парней из другой тюрьмы, где они разгромили крыло и напали на персонал – всем им должны были прибавить еще по десять лет за такое. Но в изоляторах начальники делают обход каждый день, и один из них открыл дверь камеры одного из парней и сказал ему: «Я знаю, кто ты». Он только что закончил расследование мятежа, в котором были замешаны эти ребята.
Тюремная служба была такой, какая она есть. Расследование было настолько секретным, что даже сам заключенный не знал о нем. Но после слов того начальника он ра