– Повезло найти таинственного свидетеля? – спросил Тейтум.
– Пока нет. Эллис подозревает парня по имени Хороший Мальчик Тони, но в привычных убежищах мы его не нашли. Завтра попробуем снова. А у вас есть новости?
Тейтум встал и подошел к доске с материалами по делу Фишберн.
– Дайверы нашли кое-что из одежды и сумку жертвы. – Он указал на фотографии пакетов с уликами. – У нас есть рубашка и одна туфля. В сумочке – ключи от машины и телефон. Ключи подходят к серебристому «Фиату» Генриетты. Телефон передали криминалистам.
– Преступники позаботились, чтобы мы нашли тело, но вещи выбросили в реку, – задумчиво проговорила О’Доннелл. – Может, в телефоне есть какая-то информация?
– Сомневаюсь. Жертва выбрана случайно. Думаю, они просто старались замести следы. И потратить наше время. – Грей нахмурился, ухватив мимолетную мысль. – Они пытаются выиграть время. Потому что Гловер при смерти?.. Нет, тут нечто большее. Они торопятся…
Как это ни было неприятно, идея ускользала от Тейтума.
– А что с фургоном? – спросила О’Доннелл, кивая на зернистые фотографии разбитого «Шевроле».
– Удалось улучшить качество снимка, – сказал Тейтум, – но номерной знак заляпан грязью, скорее всего нарочно. Зато Кох нашел на записях момент, когда фургон въехал на парковку. Он появился в семнадцать минут девятого. Встал где-то в западной части стоянки, подальше от чужих глаз, рядом с железнодорожными путями. Уехал в два тридцать семь.
– Они выжидали там, – заключила О’Доннелл.
– Чуть больше четырех часов, – подтвердил Тейтум. – Гловер терпелив. Кох отправил патрульные машины искать этот фургон в районе парка Маккинли и заповедника «Кикапу Вудс». Будем надеяться, нам повезет.
– Да уж… – Взгляд О’Доннелл остекленел. Тейтум сомневался, слышала ли она его слова.
– Что-то стряслось?
– Фотография такая формальная… – О’Доннелл показала на снимок Генриетты вверху доски. – Но сегодня я ездила в ее дом, чтобы сообщить о трагедии мужу, и видела на компьютере другое фото, где она с дочерью на пляже. Словно другой человек. Понимаете?
– Нет.
– У меня дочь примерно такого же возраста.
– Как дочь Фишберн.
– Да. – О’Доннелл вздохнула. – Муж спросил меня… страдала ли Генриетта перед смертью.
– Об этом всегда спрашивают.
– Я ответила, что она умерла быстро.
– Хорошо.
– Тейтум, она умерла страшной смертью. Напуганная, раненная. Ее душили…
– Этого вы семье не сказали?
– Нет, – прошептала детектив. – Семье такое не говорят. Никогда не говорят. – Она часто заморгала. – Нужно позвонить дочери, пожелать спокойной ночи. – Достала телефон и взглянула на экран. – Черт! Десять сорок. Она уже спит.
– Вы увидите ее утром.
– Правильно, – отозвалась она, опуская телефон в карман.
Тейтум посмотрел на нее обеспокоенно.
– Слушайте…
– Есть информация о телефоне, с которого сообщили об убийстве?
– Гм… да. Телефон одноразовый, прежде не использовался. Сразу после звонка его выключили. Во время звонка он находился где-то в районе Чикаго-Луп.
– Там, где работала Генриетта.
– Вы считаете, так было задумано? – спросил Тейтум.
– Возможно… Но в тот район проще всего добираться, – рассуждала Холли. – Гловер, вероятно, сел в поезд, проехал несколько станций, вышел, сделал звонок, тут же разбил телефон и поехал обратно.
– Звучит правдоподобно.
– Тогда мы можем взять записи с камер на станциях и посмотреть, где он вышел, – сказала О’Доннелл. – Хотя пересматривать придется уйму материалов.
– Обратитесь к Валентайну, он поможет, – предложил Тейтум. – У ФБР есть программа распознавания лиц и мощные компьютеры, они смогут обработать весь отснятый материал и найти Гловера.
– Дельная мысль, – согласилась О’Доннелл. – Завтра предложу это Брайту.
В последней фразе чувствовалась горечь. Тейтум сочувствовал Холли. Ее назначили детективом по делу Кэтрин Лэм, а теперь все расследование в ведении Брайта: О’Доннелл задвинули. Грей знал, каково это, – и быстро сменил тему:
– А что с прихожанами?
– Я получила от Патрика Карпентера электронное письмо с именами прихожан, – сообщила О’Доннелл. – Триста двенадцать имен, из них сто семьдесят – мужчины. Возраст не указан, поэтому не уверена, кто из них подходит. И это далеко не полный список. Только те, кого вспомнил Карпентер. В большинстве случаев у него нет ни телефонов, ни адресов. Пробовала узнать подробности у Альберта Лэма, но он, похоже, едва может встать с постели. А еще этот Валентайн убедил Брайта, что на прихожан мы только впустую тратим время, чтоб ему…
– Ладно, я понял. – Тейтум поднял руки в успокаивающем жесте. – Сплошной отстой.
О’Доннелл ненадолго задумалась.
– Лаконично, но что толку, – наконец сказала она.
– Послушайте, уже поздно, а вы не спите с шести утра…
– С пяти. Что-то меня разбудило, и я не смогла заснуть снова.
– А когда вы ели что-нибудь последний раз?
– Я не… в общем, давно.
– У нас осталась пицца. – Тейтум указал на коробку на столе.
О’Доннелл набросилась на нее, как голодная пума на оленя. Открыла – и с разочарованием уставилась на свою добычу.
– На пицце ананасы.
Пума оказалась разборчивой.
– И что?
– Кто ест пиццу с ананасами?
– Я ем. – Грей приготовился к обороне.
– Ну вот, а вы только начали мне нравиться… – О’Доннелл все же взяла кусок пиццы и, жуя с мрачным выражением лица, проворчала: – Еще и холодная… Ледяная пицца с ананасом. Дожили.
– Мне нравится, как вы себя жалеете, – сказал Тейтум с улыбкой, – но, может, пойдем где-нибудь перекусим?
О’Доннелл пожала плечами.
– Что ж, полагаю, и дочь, и муж давно спят, так что я вполне могу сходить с вами.
– Спасибо за честь.
У Тейтума зазвонил телефон. Зои. Он жестом попросил О’Доннелл подождать и ответил на звонок.
– Тейтум? – У Бентли был странный, дрожащий голос.
– Что такое?
– Я в номере гостиницы… – Это прозвучало так, будто она сама не уверена, где находится.
– Я тут с О’Доннелл. У тебя что-то важное?
– А… – Долгая пауза. – Не, не очень важное. Может подождать. Правда, ничего важного.
– Зои, что-то случилось?
– Что? – Теперь в ее голосе звучал страх. – Нет. Ничего не случилось. Увидимся завтра.
Она дала отбой. Грей, нахмурившись, смотрел на телефон.
– Итак, – сказала О’Доннелл, – мы идем есть?
Глава 34
Владеющий собой человек весь день провел вдали от дома, чувствуя себя как плохой актер на подмостках собственной жизни. Он словно все время забывал свои реплики и мимику. Двигался неловко, механически. Его тело превратилось в тяжелый удушливый костюм, который не снять, как ни старайся. Хотелось бросить все, уйти со сцены. Но никакой сцены не было, как и сценария. И он знал, что Дэниел будет в ужасе, если он привлечет к себе еще больше внимания. Поэтому держал себя в руках. Однако все время до возвращения домой так сильно сжимал челюсти, что теперь голова у него чуть не раскалывалась.
Закрыв за собой дверь, он тут же понял, что у Дэниела выдался плохой день. Если живешь с тяжелобольным человеком, развиваешь чувствительность к его боли. Может, что-то меняется в запахе его дыхания и пота… Или Дэниела выдал слабый стон, донесшийся из-за закрытой двери комнаты для гостей… Неважно. В доме поселился недуг.
Владеющий собой человек добрался до холодильника и рывком открыл дверцу. Осталось пять флаконов. Наверное, кровь чем-то разбавлена. Нужно увеличить дозу. Он взял три флакона, подошел к шкафу и извлек из него большую кофейную кружку. Вылил содержимое флаконов в кружку, наполнив ее почти доверху. На поверхности появился большой пунцовый пузырь; потом он лопнул.
Владеющий собой человек поднес кружку к губам и жадно пил, чувствуя, как вязкая жидкость, соленая, с металлическим привкусом, обволакивает язык, десны, зубы, стекает в горло.
Подействовало. По телу разливалось спокойствие. Вот что ему было нужно все это время. Как он мог забыть…
Вдруг у него перехватило дыхание, к горлу подкатила желчь, и он метнулся в туалет. Как раз вовремя, потому что его вырвало; он хватался за унитаз обеими руками, кашлял и давился, на глазах выступили слезы. Вытирая лицо, наблюдал, как бурлит вода с красной рвотой; белый фаянс покрылся розовыми и коричневыми пятнами.
Кровь той женщины испорчена! Вот почему она ему не помогала, вот почему он не мог ее переварить.
Он склонился над раковиной, включил воду, побрызгал на лицо. И смотрел, как рыжие капли, стекавшие с подбородка, исчезают в стоке.
Затем надел пальто и вышел на улицу, все еще откашливаясь: его преследовал запах и вкус собственной рвоты. Улица покачивалась – или это он сам? Он побрел медленно, шаг за шагом, следуя за шумом автодороги.
Владеющий собой человек не знал точно, что искал, – просто хотел сбежать. Он шел, дрожа, обхватив себя руками, и вдруг увидел ее. Женщину с ребенком. Ту самую, которую встретил пару дней назад.
На этот раз он не сдрейфит. Ему нужен кто-то неиспорченный.
Все вокруг давали Джоан советы по воспитанию сына. Допустим, этого можно было ожидать от ее матери, которая все и всегда знает лучше, и от невестки, растившей троих детей и потому считавшей себя гуру. Но оказалось, что в вопросах материнства разбирался абсолютно каждый: и соседи, и продавцы в супермаркете, и даже холостые приятели мужа. Все они не только лучше Джоан знали о воспитании, но и чувствовали насущную необходимость делиться своими знаниями. Излюбленная тема ликбезов – детский сон. Особенно часто поступали советы о том, как укладывать ребенка спать, что делать, когда он проснется, и «Джоан, ты опять все делаешь не так».
Поначалу она сопротивлялась. Даже пробовала объяснять, что не все дети одинаковы. Что некоторые из них плохо спят. Что у детей, бывает, режутся зубки, а с болью уснуть не получается. И нет, она не станет просто оставлять сына плакать в кроватке часами. Но после многочисленных закатываний глаз, тяжелых вздохов и снисходительных «поступай-как-знаешь» Джоан стала просто кивать. Казалось, это всех устраивало. Ей давали совет – она кивала и продолжала делать так, как считала нужным.