– Шалом, много людей проходят через твой бар, слышал ли ты что-нибудь о женщине, живущей на острове за Малой топью?
Тот потер лоб пальцем, задумался ненадолго и выдал:
– Про женщину – нет, а про секту какую-то – сталкеры говорили. Якобы эти сектанты людей сторонятся, промышляют разбоем, но близко к Периметру не ходят, вояк боятся. Слышал историю про Гошу по кличке Тхнэ, что в переводе с украинского – «воняет»? Думаю, не стоит говорить, по какой причине его так нарекли. Он, конечно, бесился, когда его так называли, но погоняло прилепилось намертво. Так вот, прослышал Тхнэ, шо на том острове – исполнитель желаний, и решил туда пойти.
– Наверное, хотел перестать вонять.
Увлеченный рассказом, Шалом на шутку не отреагировал и продолжил:
– Снарядился у меня по полной программе… Даже гранаты взял. Ушел и… все, ни слуху ни духу. Пропал парень.
– Это потому что гранаты твои просроченные.
– Нет, не наговаривай почем зря, я свое дело знаю. И не перебивай. Так вот, Биться Сердце сказал, шо он с другими бродягами встретили Тхнэ год спустя: бородой и волосами оброс наш Гоша, глаза стеклянные, одичал, не узнает никого. Парней увидел, и в кусты шарахнулся, оттуда стрелять начал. Пришлось открыть ответный огонь. Из наших никто не пострадал, а Тхнэ они серьезно ранили. Пока волокли его с простреленным легким к медикам на Периметр, он нес ахинею про каких-то богов и господ. В общем, тронулся умом. Может, его психиатры и вылечили бы, но не дотянул бедолага, кровью изошел.
– Печа-а-аль, – протянул Лаки.
– Ты шо, тоже туда собрался? – Шалом выразительно постучал себя кулаком по лбу. – Сдурел?
– Да нет, просто слышал, что фээсбэшники девку одну ищут, думают, что она на том острове, но соваться туда боятся, вот я тебя и спросил.
– Не знаю я ни про какую девку, знаю про Тхнэ, потому что он тут частенько бывал. Неплохой парень, немного нелюдимый, но оно и неудивительно, учитывая его э-э-э… физиологические особенности.
Каша получилась стремной на вид, но вкусной – Шалом облизывался и причмокивал, Лаки ел без аппетита. Услышанное ему не нравилось, на всякий случай он переспросил:
– Получается, что никто из сталкеров, кроме Гоши, с острова за Малой топью не возвращался?
Шалом дернул плечом:
– Не знаю про таких. Мой тебе совет: не ходи туда.
Расправившись со своей порцией, Лаки простился с Шаломом, поднял рюкзак с торчащим грифом «Гибсона», подумал немного и обернулся:
– Шалом, можно тебе гитару оставить?
Лаки не очень-то верил, что ему удастся выжить в предстоящем походе, но сгубить любимый инструмент не хотелось.
– Оставляй. Если через полгода не вернешься, я ее продам.
Лаки поставил рюкзак на пол, достал из него гитару и протянул Шалому. Тот сразу же снял с нее чехол и принялся перебирать струны, шевеля губами. Вроде, он пытался вспомнить «Мусорный ветер» «Крематория», но в итоге досадливо мотнул головой, вздохнул:
– А ведь умел в школе! Все забыл. Слушай, уважь старика, сыграй что-нибудь, а?
Правильнее было отказаться, но Лаки снова сел и принялся настраивать гитару. Да, струны сдерут корку мозолей с пальцев, да, уходит драгоценное время, но до чего ж не хочется идти! Вдруг это его последняя песня?
На этой улице нет фонарей,
Здесь не бывает солнечных дней,
Дороги все до одной приводят сюда…
Глаза Шалома засияли, он хлопнул в ладоши и подпел:
– В дом вечного сна, в дом вечного сна, в дом вечного сна…
Последнюю строчку спели в два голоса:
– Кремато-о-орий![8]
Лаки поднялся, отдал гитару Шалому:
– Восстанавливай навык, все равно от безделья киснешь. Чтоб сыграл хоть что-нибудь, когда я вернусь.
Шалом радостно закивал.
Лаки трясло, он ходил туда-сюда по асфальтированному пятачку возле полуразрушенной остановки, рюкзак стоял на обочине. Сине-белая табличка с изображением черного автобуса на придорожном столбе сохранилась, но номера маршрутов съела ржа.
Истощив нервную систему, Лаки сел на бордюр, включил ПДА и развернул на колене бумажную карту. Хотя она уже утратила актуальность – не отражала особенностей, возникших после трех последних выбросов, зато не вырубалась внезапно в отличие от электроники. Ландшафт-то в Зоне неизменен уже много лет, если не считать аномальную местность в «мерцалке».
Итак… С этой стороны, то есть с запада, первая серьезная опасность – болото. До него через леса-поля, четыре километра. А если идти по этой дороге, ведущей в поселок, а потом взять чуть правее, то можно заночевать в бункере, сил набраться. Лаки прикинул, что к шести вечера он уже будет возле убежища. Плохо, что так рано, пропадет несколько светлых часов, но иначе никак, если ночь застанет в болоте, лучше сразу застрелиться.
Проснуться перед рассветом и сразу же выдвигаться. Если верить обеим картам, болото тянулось на многие километры, и обойти его никак не получится, самое разумное – поискать узкое место. Лаки провел пальцем по карте на север – ничего, южнее – ага, вот здесь, в пяти километрах от бункера болото перемежается с сухими участками.
Дальше – снова лес, какие-то промышленные здания, которые лучше тоже обогнуть, а потом идти по асфальтовой дороге, которая упирается в железнодорожный узел. Построек там мало, если в них не окажется норушников или кукловодов, можно будет на железке перевести дух.
Переночевать Лаки планировал дальше, в сооружении, помеченном на карте надписью «берлога». От нее до реки – десять километров. Интересно, защитит ли берлога от выброса? В прошлом году Лаки нашел редкий арт, если его активировать, то выброс не страшен, как и радиация, вокруг человека на три часа формируется безопасное пространство. Сейчас Лаки очень жалел, что продал защитный арт, причем очень задешево.
Допустим, получится добраться до реки… А что дальше? Мастерить плот? Лаки сжал виски. Поднялся, изо всех сил пнул бордюр – пальцы на ноге пронзила боль. Это ж нереально – добраться почти до сердца Зоны, выжить, не покалечиться и вернуться с грузом. Вряд ли Брют сразу убьет Юлю, но вдруг отдаст громилам для утех? Лаки в красках себе это представил и зарычал от злости. Нацепил рюкзак и зашагал вперед, убеждая себя, что Брют – не отморозок, а серьезный сиделец, авторитет, если он вернется за решетку, паханы не одобрят, что он опозорил себя изнасилованьем.
К убежищу Лаки добрался засветло. Он очень надеялся, что там кто-то будет, но подвал с нарами вдоль стен оказался пустым – даже поговорить не с кем. Лаки съел банку кильки с хлебом и попробовал уснуть – не получилось. Он поднялся с полки, соорудил и прикончил пару бутербродов с ветчиной. Поотжимался, поприседал. Опять лег. Сжал челюсти, зажмурился, сдавил виски, но страхи и мысли о безрадостном будущем никуда не делись.
Заснул он, когда, три раза сбившись, досчитал до двухсот с чем-то.
Проснулся по будильнику, зевнул, свесил ноги и зашарил по полу в поисках фонаря – темнота была такая, что собственных рук не видно – нащупал его и нажал на кнопку. Луч прорезал тьму, Лаки еще раз зевнул. Он ощущал себя выжатым лимоном. Правда, у него были две банки энергетика, но Лаки решил, что еще не настал их черед, а пока можно обойтись бодрящим воздействием холода, благо, какая-то добрая душа оставила две пластиковые пятилитровые емкости с водой.
Ледяной душ поставил мозги на место и вернул силы. Лаки наскоро перекусил бутербродами, сжевал половинку «сникерса» и отправился в путь.
Он шагал, бросая перед собой гайки, но аномалий не попадалось. Он не чувствовал обычную легкость в теле и мягкое прикосновение к своему сознанию, словно Зона в этот раз не слышала его.
Лаки обогнул поляну с травой, примятой кругами. В другое время он разрядил бы аномалию и поискал арты, но сейчас не до того. Буквально в десяти метрах впереди куст шиповника был окутан плотной ржавой паутиной. Лаки бросило в жар, он попятился. Если влезть в нее, то кожа, мышцы, связки начнут плавиться – причем избавиться от паутины трудно, антидот нужен, в данном случае – этиловый спирт, причем его используют не только для промывки ожогов, но и пьют.
Теперь Лаки шел чуть ли не на цыпочках; тесаком, купленным у Шалома, он срубил молодую березку и выстругал двухметровый посох, для прощупывания почвы – без него в болоте никак. Бросил гайку, проверил палкой – можно сделать шаг.
«Ржавая паутина» появлялась после выброса, то ли самозарождалась, то ли ее производила какая-то тварь. По окрестностям паутину разносил ветер, и она заплетала все вокруг, причем растениям аномалия не вредила и была опасна только для живых организмов – как для людей, так и для мутантов.
А ведь это мысль! Лаки улыбнулся, достал целлофановый пакет из рюкзака, отрезал чуток веревки и подобрал с земли ровную веточку с полметра длиной. Он осторожно приблизился к паутине и намотал немного на конец ветки, проверил, чтобы на другие части палки не попало, замотал пакетом, завязал веревкой и засунул в рюкзак. Если вдруг нападут норушники, кенги или еще какая тварь, достаточно развязать пакет.
Вскоре черепашья скорость начала раздражать, потому что сегодня пошел третий день из пяти отмеренных, и надо бы поторопиться. Песочные часы Юлиной жизни опустели наполовину, Лаки почти воочию видел вытекающую струйку песчинок.
Его терпение вскоре вознаградилось невысоким мшистым холмом, откуда открывался вид на чахлую сосновую рощу, то тут, то там поблескивала вода, тростник рос не сплошняком, а пучками. За кочковатым, будто жабья кожа, болотом чернел лес, над которым зависло ленивое рассветное солнце.
Карта на ПДА говорила, что это изначальная цель похода Лаки, и переправляться нужно именно здесь. Вот только как? Надеяться, что можно обойти топь? А если нельзя?
Опять дурное в голову лезет! Посох в руки – и вперед! Лаки так устремился к болоту, что едва не вступил в изумрудную лужицу «растворителя», выругался, обогнул аномалию по широкой дуге и сбавил темп. Спустился с холма, ткнул палкой замшелую кочку – она даже