Одна половина Лаки возликовала, что Ночка будет с ним почти до конца пути, и не надо будет ее долго тащить на горбу, вторая обозвала его сволочью, напомнила, что он пользуется доверием влюбленной девушки, чтобы вонзить нож ей в спину.
Значит, нужно не спугнуть ее, заманить в бар, подсыпать снотворного, а дальше тащить к КПП. Желательно бы кого-нибудь в помощники, ведь она очнется и станет сопротивляться, кричать. Возможно, ее придется бить.
Он бросил взгляд на Ночку, делающую ревизию вещей, и захотелось завыть. Наконец она закончила, взяла автомат.
– Ну, что, ты готов? Тогда пошли!
Ночка знала Зону лучше, чем Лаки собственное тело, видела тропы, скрытые от глаз сталкеров, за два часа им не встретилось ни одного мутанта, ни одной аномалии. Пейзажи сменяли один другой, девушка уверенно поворачивала на перекрестках псевдореальностей. Лаки думал, что она будет дуться всю дорогу, но нет, ей удавалось быть решительной, собранной. И улыбчивой. Или он переоценил силу нахлынувших на нее чувств? Может, ей просто хотелось приятно провести время, а влюбленность тут ни при чем?
Чем ближе подходили к «Бурундуку», тем сильнее хотелось закопаться в землю, чтобы не принимать решение, которое он никогда себе не простит. Что бы ни сделал, он в любом случае проиграет.
За пределами «мерцалки» Ночке везло меньше, и пришлось пользоваться гайками, чтоб распознавать аномалии. На подходе к «Бурундуку» хлынул такой ливень, что в бар они вбежали с промокшими ногами, сняли дождевики.
Бар был устроен в огромной стальной цистерне. Внутри ее обшили деревом, прорубили несколько окон, во второй половине цистерны находились две комнаты с русскими печками, на которых можно было спать. Под баром, как и водилось, был бункер на случай выброса. Убежище предоставлялось бесплатно всем желающим, а за комфорт следовало платить.
Сегодня бар пустовал, даже хозяина – носатого коротышки по прозвищу Мясник – не было за стойкой.
– Есть кто живой? – прокричал Лаки.
Ночка стянула дождевик, бросила его на пол и плюхнулась на облезлый кожаный диван, не снимая капюшона. Мясник не заставил себя долго ждать. В отличие от гостеприимных хозяев других баров, он не выходил к посетителям, а являл себя, словно сам Зевс спускался с Олимпа.
– Ну? – Мясник упер по-обезьяньи длинные руки в боки, качнулся на коротких ножках.
– Нам бы выпить чего, перекусить, обувь просушить, – криво улыбнулся Лаки, уже прокручивая в голове дальнейшие действия.
– Плати две тысячи за номер и хоть обсушись.
В другой ситуации Лаки поспорил бы, но не сейчас. Положил деньги на стойку, сверху накрыл их еще тысячей:
– Еще поесть и выпить.
Мясник кивнул.
– Пойду топить печь. Выпивать чего будете?
Лаки покосился на Ночку:
– Пиво будешь? Тут есть темное нефильтрованное.
Мясник поставил на стойку две бутылки, положил упаковку кальмаров и удалился с гордо поднятой головой. Из темной кухни донеслось:
– Шашлык из свинины пойдет?
– Если это не дикий кабан, то да.
Лаки сел напротив Ночки, придвинул к себе рюкзак. Теперь нужно найти пузырек с зельем, незаметно его извлечь и подмешать в пиво. Прямо здесь рыться в карманах Лаки не стал, он уже не помнил, куда положил снотворное, а надеялся уединиться в комнате, когда Мясник позовет к растопленной печи.
Лаки сам взял пивные кружки, наполнил их пенным напитком. Вспомнив, что завязал, пообещал себе сделать несколько глотков и остановиться – для дела надо, не для души.
– Зачем все это? – Ночка развела руками.
– Ну, а когда ты в последний раз была в баре с мужчиной? – подмигнул ей Лаки.
Она приподняла брови так, что лицо ее сделалось жалким, наклонилась над столом и прошептала:
– Здесь я не чувствую себя в безопасности.
– Зато я чувствую, – с улыбкой сказал Лаки, мысленно молясь, чтобы Ночка успокоилась и посидела с ним немного. – Позволь сделать тебе приятное.
– Зачем? – повторила она.
– Просто мне захотелось тебя хоть чем-то порадовать, – солгал Лаки и едва не скривился, чувствуя, как фальшиво звучат его слова; беги, дурочка, беги! – Да и как ты пойдешь по такому дождю в мокрых ботинках? Давай хоть ноги высушим и тогда уже разбежимся.
Она запрокинула голову к высокому окну: косой дождь хлестал по выпуклым стеклам. Потом ссутулилась, пряча лицо под капюшоном, скрестила руки на груди.
– У тебя есть девушка. Ты издеваешься надо мной?
Сейчас надо бы говорить, что девушка в прошлом, потому что она по какой-то причине не простит его и все такое, и Ночка теперь для него самая-самая, родная и своя… Но он не мог жонглировать ее чувствами, это было бы слишком. К счастью, заговорила Ночка, оперлась на локти:
– Ты не подумай, что я какая-то нимфоманка, я тебя уже семь лет знаю. Засыпаю и каждый раз надеюсь увидеть тебя, выбираюсь из «мерцалки» и вглядываюсь в лица.
– А почему не нашла меня, когда я был в Зоне? Ты ж можешь.
Это был бы выход! Лаки не устоял бы, влюбился в Ночку, не было бы Юли, не попал бы он в такую ситуацию. При мысли, что Юли в его жизни могло не быть, в душе разверзлось чувство утраты, и оттуда, из пустоты дохнуло холодом. Несмотря на то, что потерял Юлю, он продолжал ее терять каждый миг, и будет терять всю жизнь.
Ночка еще ниже опустила голову.
– Боялась, что предашь, – донесся короткий смешок. – Меня очень трудно не предать.
И вот уже перед ним не матерая сталкерша, без раздумий застрелившая человека, а обиженная девочка, маленькая и жалкая, которую хочется приласкать и утешить. Наверное, правильнее инсценировать собственную смерть и уйти с ней в «мерцалку». Юле никто не причинит вреда… Или причинит?
– Ты чего? – Ночка накрыла рукой ладонь Лаки, он вздрогнул и перевел взгляд на Мясника, приближающегося к их столику.
– Печь натопил, идите, сохните.
– Сначала поедим, – проговорил Лаки и обратился к Ночке: – Снимай обувь, отнесу пока ботинки.
Он наблюдал за возящейся со шнуровкой девушкой, и пообещал себе, что не обидит ее. Должен быть какой-то выход. Например, повести себя как настоящий мужик и застрелить Брюта. Тогда убивать Юлю будет некому, и ее отпустят, а Лаки пойдет по стопам покойного отца и станет зэком. Он напортачил, ему и страдать. Взяв Ночкины ботинки, он последовал за Мясником, миновал стойку, очутился в темной комнате, потом повернул налево и вошел в «номер», который отличался от Ночкиного последнего убежища только наличием печи, дышавшей жаром.
Лаки прислонил к ней ботинки, стянул свои кеды, протянул к теплу озябшие руки.
– Тебя ведь зовут Лаки? – поинтересовался Мясник.
– Ага.
– Тебе кое-что просили передать.
Глава 12. Выбор
Лаки вздрогнул, медленно повернулся: Мясник двумя пальцами держал коробок раза в два длиннее спичечного, обмотанный серым скотчем.
– Кто просил? – Лаки взял коробочку.
– Сталкер какой-то. Из анархистов. Мало их тут ходит, что ли?
– Когда это было?
– Сегодня, пару часов назад.
Мясник швырнул ключи на одну из кроватей и потопал к выходу. Лаки сел, достал из кармана ножик, провел лезвием по скотчу вокруг коробки и долго не решался открыть, вертел в руках, уговаривал себя, что ничего страшного. Закусив губу, все-таки снял крышку: на белой бархатке лежал женский палец с кольцом, которое Лаки дарил Юле на втором свидании.
Его затрясло, он выронил коробку на кровать и в сердцах ударил кулаком о стену. Отвернулся, заставив себя не смотреть на тонкий палец с французским маникюром на миндалевидном ноготке. Богатое воображение в красках нарисовало, как двое громил держат Юлю, она плачет, кричит, уговаривает. Ее руку кладут на стол, один из громил разжимает ее кулак, Брют прилаживает тесак к среднему пальцу…
Переборов себя, он дотронулся до частички любимой девушки, приподнял и обнаружил на дне коробка клочок бумаги с надписью: «Каждый день она будет лишаться пальца. Поторопись».
До этого момента ему казалось, что все еще можно исправить. Сейчас же точка невозврата была пройдена. Лаки положил Юлин палец в коробок и засунул в кармашек разгрузки, выделил себе две минуты, чтобы успокоиться, а потом действовал как во сне: вернулся к Ночке, выхлебал пиво, забрал рюкзак, «чтоб тоже просушить». В «номере» обыскал его, нашел заветный пузырек, спрятал его в кармане куртки.
Вышел в бар, механически пожевал шашлык, глупо пошутил. Сейчас он молился об одном – чтобы Ночка не почувствовала фальшь и не сбежала, но ее поглотили собственные переживания. Когда Мясник отправился проводить девушку в туалет, Лаки накапал ей в пиво пятьдесят капель – ровно столько требовалось, чтоб она заснула, но не умерла. Сел, уставившись в одну точку.
Ночка вернулась, но допивать пиво не спешила, ее сейчас больше интересовал шашлык. Ну же, ну, давай! А что если она не станет пить? Что если почувствует странный привкус? Лаки заказал себе еще кружку, выхлебал ее наполовину. Какой смысл держать обещания самому себе, когда ты не просто наступил на горло совести, а расстрелял ее в упор?
Ночка, взяла кружку за ручку, поднесла к губам.
– Мне бы очень хотелось снова встретиться с тобой, – она сделала пару глотков. – Но я не буду искать встреч, обещаю.
Еще два глотка. Ночка зевнула:
– Чем мне не нравится пиво, от него спать хочется.
Лаки неотрывно смотрел на нее и допивал вторую кружку.
– Смотри, дождь кончился, – проговорил он, кивая на окно. Словно услышав его, выглянуло солнце, резануло по глазам. – Пойдем, покажешь мне, где тут сортир.
Ночка встала, качнувшись, Лаки придержал ее и повел к выходу. Ноги девушки заплетались, сначала она опиралась на руку Лаки, потом оттолкнула его и по стеночке двинулась к двери, оглядываясь затравленно, словно раненая лисица. Она не выпускала из рук автомат, но даже не попыталась прицелиться в Лаки. Капюшон упал с ее головы, волосы растрепались.
– Ты… – прохрипела она и упала на подогнувшиеся колени.
Лаки метнулся к ней, обнял за талию и потащил к выходу. К счастью, Мясника в помещении не было. Уснувшую девушку он отволок в высокую бурую траву за цистерной, рванул назад, забежал в снятый «номер», обул мокрые, но теплые «берцы», запихнул Ночкины ботинки в рюкзак. Подумал и стащил покрывало с кровати – для волокуши. На обратном пути в темной комнате столкнулся с Мясником.