– Что там? – прошептала Ночка, тронула Лаки за плечо.
– Там Юля, – проговорил Лаки, не выпуская бинокль.
– Дай посмотреть…
– Пока нет, я сам.
Юля выглядела взволнованной, размахивала руками и вроде как отчитывала амбала, а тот кивал со скучающим видом. Значит, Брют ее не обижает, содержит в собственном доме, охранника, вон, приставил. Может, он и убивать ее не собирается?
Юля понурилась, подошла к аквариуму, покормила рыбок.
Одно не укладывалось в голове: как с настолько красивой обитательницей мирится жена Брюта? Или он ввел супругу в курс дела?
– И все-таки… – продолжила Ночка, и Лаки нехотя отдал ей бинокль.
– Только недолго.
Ночка оперлась о подоконник, с минуту изучала обстановку и сказала:
– И где твоя Юля?
Лаки встал рядом с ней, указал на нижнее окно справа:
– Да вот же, с охранником.
– Да?! – воскликнула Ночка. – А я думала, это его жена…
Предположение оскорбило Лаки, но он не подал виду.
– С чего ты взяла?
– Приехала на хозяйском «мерсе» с пакетами, охранник перед ней дверь открыл.
Сначала Лаки подумал, что Ночка врет, пытается очернить Юлю, но отверг эту мысль, потому что пришла более дельная: почему бы охраннику не помочь ей перенести личные вещи? Необязательно связывать человека, удерживая насильно. Юля умная девочка и понимает, что убежать от двухметрового амбала у нее вряд ли получится, и правильнее использовать ситуацию…
Отчего же так гадостно на душе? Хочется, чтоб Юля не сдавалась, пыталась освободиться. Или она считает, что сделать это должен Лаки? Разве плохо, что она здесь? Разве ты не этого хотел? Теперь достаточно пристрелить Брюта, и Юля обретет свободу.
Лаки отогнал тревожные мысли, улыбнулся, заставил себя успокоиться. Забрал бинокль у встревоженной Ночки. До чего же Юля красива! И лицо, и фигура… Взгляд скользнул по изгибу бедер. Каждое ее движение – грация и изящество. Просто эталон женской красоты.
Охранник встал, упер руки в боки, Юля запрокинула голову и направилась к лестнице, поднялась на второй этаж и скрылась за деревянной дверью. Амбал, в котором Лаки запоздало узнал одного из тех, что ворвались в его квартиру, догадался, что надо зашторить окна, и привел в движение вертикальные жалюзи. Но все равно секции прилегали неплотно друг к дружке, и можно было видеть, что происходит в доме. Лаки взял снайперку, прицелился в голову охранника.
О, до чего же хотелось нажать на спусковой крючок! Пристрелить амбала, затем сторожа, вытащить Юлю и сбежать, не думая о последствиях, но он понимал, что рыба гниет с головы, и пока Брют жив, его проблемы никуда не денутся.
Он повернулся, глянул на Ночку: она смотрела с сочувствием.
– Влюбленный – больной человек, – проговорила девушка и отвернулась.
– Это ты о чем? – поинтересовался Лаки.
– О себе, Влад, только о себе. Я побуду с тобой некоторое время… Ну, пока ты не выстрелил, ты парень горячий, можешь наделать глупостей. Потом уйду.
– Ты так говоришь, словно знаешь, чем все кончится.
– Пока я здесь, надеюсь, ты себе не навредишь больше, чем уже навредил. А потом… я умываю руки.
Лаки не стал сгонять ее с каремата, уставился в окна особняка, но Юля там больше не появлялась. Охранник вышел во двор, включил фонарики вдоль клумб, отыскал где-то палку и поманил ротвейлера. Пес бросился к нему, улыбаясь во всю пасть. Амбал бросал палку через искусственный ручей, хотел, чтоб пес полез в воду, но тот был не дурак, и все время пользовался мостиком.
Уже почти стемнело, когда Лаки заметил фары подъезжающего автомобиля. Машина остановилась напротив ворот Брюта. Охранник спохватился, заметался по своей будке. Лаки тоже заметался, бросил бинокль, схватил снайперку, но когда он прицелился в стекло напротив пассажирского сиденья, длинный черный автомобиль уже въехал во двор.
– Не стреляй пока, – осадила его Ночка, выглядывающая в окно. – Стекло, скорее всего, пуленепробиваемое. Подожди, пока Брют вылезет из машины. Лучше попытаться, когда он войдет в дом.
Лаки мысленно согласился с ней и через оптический прицел проводил машину до гаража в цоколе, а потом навел прицел на окно, наполовину закрытое жалюзи.
– Смотри-ка, по-моему, Юля спускается на первый этаж. Ты только не стреляй по движущейся цели, у тебя опыта мало, дай ему остановиться, прицелься как следует.
Поначалу Лаки не придал значения словам Ночки, очень уж был сосредоточен на цели, но Юля спустилась в прихожую раньше, чем там появился Брют, введя Лаки в ступор. Что она делает? Зачем? И где охранник? Может, у нее в руках нож, и она собирается прирезать мучителя, а охранник уже мертв? Жаль, плохо видно за жалюзи.
Откуда появится Брют, Лаки не знал и водил винтовкой туда-сюда, чтобы опередить Юлю, не дать ей взять грех на душу. Ожидая, он переместил прицел на Юлю, которая побежала в сторону, противоположную двери, кружась и пританцовывая, налетела на появившегося человека, сбила с него шляпу, обняла и крепко припала к его губам, затем помогла снять пальто, отдала его охраннику, перекинула через руку длинный белый шарф. Брют схватил ее за ягодицу, шлепнул, Юля качнула бедрами и улыбнулась.
Лаки смотрел и не понимал, что происходит. Точнее, отказывался понимать. Юля и Брют?.. Это же противоестественно! Его любимая, и этот пошлый старик, одевающийся в стиле мафиози позапрошлого века! Что-то здесь не так, где-то обман…
Или обман был раньше? Роковой вечер восстал из небытия: Лаки возвращается из Зоны накануне дня рождения Юли, они влюблены и счастливы, пьют портвейн, ему хочется продолжения банкета и они едут на такси в бар, хотя она знает, что ему нельзя пить ни капли, затем торговый центр, ювелирная витрина, Юля для вида ломается, но принимает дорогое украшение. А потом Юлю похищают, и Брют удивительным образом узнает, на что Лаки потратил деньги. Вспоминаются слова Ночки, что ситуация слишком театральна и попахивает подставой.
Конечно же, нет глобальной слежки, есть интриги и игра. Это только для Лаки все происходящее – трагедия, бег по лезвию, неравный бой с тяжеловесной совестью, выживание в экстремальных условиях, а на деле все – фарс… Грязно и похабно.
Перекошенная реальность, рожденная ложью, пошла трещинами, лопнула, осколками осыпалась к ногам. Нет больше ярких красок и надрыва, есть промозглая серость сегодняшнего вечера, непроглядная серость наступающей зимы и ничего больше…
Лаки прислушался к себе и ощутил жар, поднимающийся по позвоночнику, нечеловеческую ярость, желание сделать в ответ так же больно и даже больней, стереть этих людей из своей жизни.
Лаки поймал в прицел Юлин затылок. С такого расстояния было не рассмотреть деталей, но Лаки знал, что если сейчас надавит на спусковой крючок, то содержимое ее головы выплеснется в лицо Брюту. Убить ее сейчас хотелось гораздо больше, чем его.
Когда он нажимал на спусковой крючок, Ночка толкнула его руку вверх. Раздался хлопок, отдачей толкнуло в плечо, а пуля улетела в темное небо. Лаки в своем желании уничтожить предателей был непреклонен и снова попытался прицелиться, но девушка вцепилась в ружье, рванула его на себя, а Лаки оттолкнула топчущим ударом ноги. Он отлетел к стене, уставился на нее с ненавистью:
– Отдай.
Ночка покачала головой, опустошая магазин.
– Нет, не отдам.
Прежде чем он метнулся к ней, чтоб забрать снайперку, она скользнула к окну и бросила винтовку вниз, на бетон. Что случилось с «Винторезом», Лаки не видел в полумраке, одно было ясно: стрелять из него уже нельзя.
Ночка постучала себя по лбу и повторила:
– Влюбленный человек – больной человек! Они умрут, а ты – нет, ты сядешь лет на двадцать, и что? Тебя обманули и предали, но ты не проиграл. Да, так тоже бывает, смирись и живи дальше.
Очень хотелось ударить ее, сделать больно хоть кому-нибудь, но Лаки сдержался, сжимая кулаки, но гнев все-таки прорвался наружу:
– Ты все знала с самого начала?
– Нет.
Лаки не слушал ее и продолжал:
– Ты довольна, да? Довольна?! Ты на это рассчитывала? Теперь что? Согреешь меня, приласкаешь, утешишь, и я буду весь твой?
Он не заметил, как перешел на крик. Ночка смотрела на него, не меняясь в лице. Подождала, пока он замолчит, и сказала очень тихо, на грани слышимости:
– Ты еще не понял, что свободен? Самая большая ошибка – рассчитывать на взаимность убитого горем. Все, что сделаешь для него, хоть почку продашь – все это в его глазах будет мелочью. И даже если будешь страдать в сотни раз больше, он не заметит, ослепленный собственным горем. Я это знаю, в отличие от большинства женщин. До свидания, Влад… Или прощай.
Ночка ушла, будто растворилась в темноте, а он остался, и бинокль был солью, которой он посыпал раны, потому что не мог оторваться, смотрел, как Брют обнимает женщину, ради которой Лаки готов был отдать жизнь… И почти отдал, только чудом уцелел, а для Брюта она – не сокровище, а продажная девка…
Ведь так и есть, она – продажная девка, готовая на все ради красивой жизни. Все, что она говорила, все, что делала – ложь и притворство. Ночка даже из рассказа это все поняла, а он… Осел, муфлон винторогий! И этот месяц счастья – не лучшие моменты жизни и подарок судьбы, а твой крах и позор!
Лаки выругался и ударил стену, боль сбитых костяшек немного отрезвила. Злость разрывала его на части, бездействовать он не мог. Сбежал по лестнице к снайперке, убедился, что она повреждена и не стреляет, еще раз выругался. Снова взбежал наверх, по пути достав из кармана и брезгливо швырнув в кучу мусора коробок с пальцем, в бинокль посмотрел в окно, где присевший на корточки Брют рассматривал рыбок, а Юля ворошила его волосы.
Надо было что-то делать, и Лаки набрал номер Брюта, по которому с ним обычно связывался, не рассчитывая на ответ. Отошел к стене, чтоб его лицо не высвечивалось в темноте, не выпуская бинокля из рук. Мелькнул охранник, Брют встал, и из трубки донеслось сухое:
– Да.
В голове все звучал голос Ночки: «Ты еще не понял, что свободен?»