— Что там? — крыс тут же согнулся, чтобы казаться поменьше. — Да выпрямись ты уже!
— Да-да, херршер! Интересно смотреть! Бесхвостые бегают, паникуют. Очень! Оччень смешно!
— Паникуют? — выглянул сам. Действительно, через окно, выходящее этой стороной на площадь, было видно большую часть небольшой городской площади. И по ней, развевая полы курток, пробегали группки почтенных горожан, тряся брюхом. Быстрым шагом, плотной коробочкой в тридцать рыл, прошли настороженные стражники, у которых кирасы ни разу не отразили свет из-за паутины ржавчины. Бедняки серыми тенями, как мыши, пробегали по краю, их едва было видно в наступающем рассвете. В странных балахонах прошла группа горожан, дружно скандируя какой-то лозунг. На моих глазах один из мужчин стянул с себя балахон и начал бить себя плетью-многохвосткой по спине под дружные вопли остальных. Они что, дружно свихнулись? И это под вечер глядя. Я тут конечно недавно, но они не были такими активными. Что на них нашло?
Через окна первого этажа увидел, что по нашему двору бродит толпа каких-то оборванцев и рубят сухие деревья, разбирают клумбы. Вопросов стало больше.
Струх нашёлся на первом этаже подвала, на бывшей кухне, что-то активно варящим. Правда пока я спустился, злость была вытеснена любопытством. Там же, у стола сидел Шлиц. Гизельхер морщился, и держался за голову.
— Кто мне расскажет, во-первых, что творится в городе с утра пораньше? Во-вторых — что за оборванцы лазят по двору? Шлиц! В третьих — что за гадость мы пили вечером?!
Они переглянулись между собой с неприязнью.
— Мелкозубое отродье, начинай — ты же тогда всё заварил!
Шлиц явно что-то хотел сказать в ответ, но сдержался.
— Что заварил?
— Помните ли вы, херршер, как я за вами зашёл с просьбой взглянуть на бумаги?
— Ну да, вчера вечером…
Я вспомнил, как отдыхал после грязи и крови подземелья, сидя в кресле и тянул напиток, а также рассматривал фигурку демигрифа, погрызенную, но всё равно великолепно выполненную, которую вертел в руках.
— Это было не вчера, господин, это было сутки назад. Я подходил после заката тринадцатого числа, а сейчас уже не рассвет, а сумерки четырнадцатого дня, месяца Нойна.
— Ты ничего не путаешь, Шлиц? Я ничего не помню за эти сутки…
— Не удивительно, вы были, прям скажем, не в форме…
— Что ты хочешь этим сказать, Гиз? Говори прямо!
— Вы были пьяны, херршер. Если позволите сравнение — как башмачник.
Я растёр руками кожу на морде. Что-то такое возможно и было. Я вспомнил, что когда подошёл Гиз, то с трудом свёл трёх стоящих передо мной Гизельхеров воедино. Ещё вспомнил, как подумал: “Хм. Бутылке наверное тут будет скучно, надо взять с собой”
— Так, допустим я не всё помню. Ради своих богов, Зигмара, Морра и кто там ещё… Какого демона ты меня звал тогда и что мы обсуждали? Мы же успели что-то обсудить?
— О да, херршер! Я вам показал вот эти бумаги, которые вы вытащили из катакомб.
— Что в них? — читать на рейкшпиле я мог, пусть и с трудом.
— Это векселя, на предъявителя. И бухгалтерские бумаги.
— Векселя? Что за…
— Это такая ценная бумажка, письменное денежное обязательство, дающее владельцу векселя право на получение определённой в нём суммы в конкретном месте.
— Ещё деньги? Отлично! Это всё?
— Тут важно не то что это деньги, что хорошо для нас, так как они на предъявителя, а от кого были получены они. — он указал место у магических печатей, где стояли закорючки. — Здесь подписи местного главы города, господина Толенхайма. А вот эти, — он пододвинул по изрезанной столешнице ко мне ещё три — от “Трёх топоров” Рехшленгена.
Я рассматривал бумаги. Что-то такое мы уже обсуждали…
— Что ещё есть?
— Крысы оказались на редкость педантичны — они вели внятную бухгалтерию. Я как знакомый с этим делом говорю. У них есть запись за что они получали суммы.
— И?
— Вот, смотрите — “убийство купца Людо Фурмана и его семьи”, “Вдова Сюзанн Арнер, двое детей”, здесь — “Ноэль Боден и Кристиан Боссежюр” и графа — убийство. И смотрите сколько их… Некоторых я помню, это местные крепкие купцы. А вот тут, в этой тетрадке… Мерзость, кожа человеческая… Они покупали у Толенхайма людей. Бродяги, пьяницы, разорившиеся горожане. На что не написано, но судя по тому что вы там внизу встретили — опыты, а может и еда. Во главе города стоит пособник клана Опустошителей, только в человеческом обличии.
— Ну и нам-то что?
— Это говорит о том, что клан, который вы победили, действовал не сам по себе и у них связи с местной столицей и мало того — с его крупнейшим торговым объединением! И ещё — что у них были союзники среди людей — кто-то же обналичивал их, ведь не могли сами крысы ходить по банкам и вытаскивать золото — там везде серьёзная магическая проверка. Потому пока об окончательной победе невозможно говорить. У Кутзича есть пособники среди людей, которые могут попробовать спросить за его разгром.
Гезельхер прав. Я собрался. Враги ещё не закончились и я зря начал расслабляться, не доведя дело до конца.
— Так, и мы что, пили?
— Вы были настойчивы — сказали что я должен попробовать, и что у меня голова будет работать, как и у вас. Потом подошёл мэтр Шип, ещё другие бойцы. Из захваченных вещей принесли ещё ящик выпивки.
— Струх?
— Я приходил показать смесь пороха и серого камня, а вы, херршер, плевались кислотой, у вас из пасти шёл дым и вокруг лежали слабаки, недостойные быть клановыми бойцами!
— Ты показал? Не помню…
— Я ещё-ещё покажу, далеко не убирал…
Он насыпал на стол щепотку порошка и вытащил из очага уголёк:
— Зажмурьтесь!
Еле успел это сделать, как даже через сквозь веки глаза пронзила боль, а в комнате зажглось маленькое белое солнце с таким треском, что зазвенело в ухе. Шлиц не удержался и свалился со скамейки и сейчас вставал, потирая глаза.
— Чтоб тебя, гаденыш.
Струх мерзко хихикал, глядя на него. Щепотку он насыпал прямо перед ним.
— И это щепотка, херршер! У нас три бочонка!
— Весело мы отдыхали!
— Да-да, веселее чем в пустоши! Глаттершталь — весело!
— Что дальше?
Эти двое переглянулись.
— Мы плохо помним… Там вроде вы взяли бойцов, несколько бутылок с алкоголем и пошли на войну. Ну, вы так сказали…
— Они здесь?! Будите их!
Я ждал пока доставят мучающихся от похмелья бойцов (Струх им не налил своего варева — пропищал что те от него сдохнут) и пытался напряженно вспомнить. Что-то там было такое… Пришёл воняющий, стонущий, что слишком рано вырвали из сладкого сна Живоглот, а потом и остальные “пропащие” и новые бойцы, бывшие свидетелями происшедшего. Они говорили, а у меня складывалась мозаика того вечера.
По его словам мы не стали надевать доспехи и взяв ножи и выпивку, пошли искать дом градоупровителя. Никто не знал точно где он живет, а потому решили спросить дорогу у местных. Ещё спугнули несколько вурдалаков. Перед моим мысленным взором встала картина:
“… Крыльцо кабака и вышедшие поссать посетители. Вино здесь было кислое, как уксус, пиво разбавлено крысиной мочой. Они окликали проходящих и предлагали угоститься дешевым пойлом. На что я, слава Древним, накинул капюшон поглубже:
— Эй, можете угоститься нашим! Ик!
— На-ааливай!..
Я потер лоб:
— Сколько мы там были?
— Кто же время считал? Вы стояли у крыльца, кто-то постоянно бегал внутрь за выпивкой на монеты, что вы давали, потом вы орали песни вместе с местными забулдыгами,
…Щас подпою! Слов не знаю, но хоть помычу в такт!
— Херршер, херршер, нельзя! Нас сейчас раскроют…
-...Окрестности в пожаре
Пылают за окном.
Король наш старый Гарри
Подвинулся умом.
На нивах опаленных
Зерна не соберешь -
Летят отряды конных,
Вытаптывая рожь!..
А потом они указали, что нужен дом, с “интересной такой башенкой” и вы пошли дальше.”
— Точно-точно! Потом мы нашли тот дом “с башенкой”, и вы полезли через забор. У вас по пути началась отрыжка дымом.
“… Высокий кованый забор, с пикообразными наконечниками. Я разозлился и уперевшись ногами и руками изо всех сил, раздвинул решётки на достаточное расстояние, чтобы пролезть. Лохматый пёс, было зарычавший, потянул носом воздух и с визгом скрылся в своей будке. Из будки рядом выбежал охранник, подсвечивая темноту фонарём, но пощёчины хватило, чтобы он упал. Хлебнул из бутыли и вокруг явно стало светлее!
Огонёк наверху в одном из окон. Домик с вооружёнными людьми — подпереть бревном, а через бойницы не вылезут.
Дверь в особняк заперта… По решёткам и цепляясь за камни, поднялся на крышу. Труба — хорошее дело! Вот помню как-то на Чёрном Ковчеге… Так, молча! Труба достаточно широка, чтобы я там спокойно пролез. Смотрю вниз, а снизу на меня смотрит какой-то горожанин. Прыгаю и сбиваю его с ног. Дородный, бледный. Он пробует подняться, и что-то вякнуть, но мой нож уже у его горла…”
Так это что, я убил главу города? Хотя нет!
“… — Толенхайм, я не хочу тебя убивать… Но мне придётся это сделать, если ты меня выведешь из себя. — Мужчина что-то хотел сказать, но боялся открыть рот, чтобы не перерезать себе горло.
— Смотри, что я нашёл на тебя. — теперь тех, с кем ты работал, в городе нет! Ты будешь работать со мной! — бросил я ему бумаги на колени и убрал нож. Пока он осторожно перебирал бумаги, я нашёл на столе бокал и налил в стакан ещё того ароматного алкоголя, что мы нашли в подземелье. Отрыжка произошла не вовремя и к потолку поднялся клуб настоящего дыма.
За спиной раздалось осторожное покашливание:
— Кхм-кхм… Прошу прощения… Боюсь показаться невежливым, но вы перепутали дом… Толенхайм живет через сад от меня.
— Ох же ты… Тогда не обессудь. — сделал я шаг к нему.
-...но я готов сотрудничать с Вами!
— У меня нет ничего на тебя! На того вон какой компромат!
— Так я Вам дам!..”
Я посмотрел ожидающих, которые ждали, пока я сидел обхватив голову руками.