— Туда нельзя, — сказал пузатый мент, и Ника показала ему удостоверение PRESS. Мент пожал плечами и колыхнул пузом: — Все равно нельзя.
Ника не стала пререкаться и вскинула «Кэнон». На физиономии милиционера отразилась мучительная работа мысли. Насчет фотографов ему распоряжений не поступало; но, с другой стороны, общий принцип его работы (и смысл его нахождения здесь) сводился к формуле «не пущать и не давать»… Пока толстяк размышлял, Ника успела щелкнуть санитаров с носилками (они несли тело, накрытое простыней), ментов из оцепления, следователя в штатском, опрашивающего свидетеля, большого милицейского начальника, наблюдающего за действом из окна «Пассата», одиноко стоящего бомжа в военной шинели (у бомжа не было передних зубов, ни нижних, не верхних, из-за чего он был похож на инопланетянина) и — вот уж здрасьте! — Вязгина в длинной черной кожанке.
— Влад! — окликнула Ника.
Вязгин обернулся, посмотрел на нее, прищурясь, что-то сказал милицейскому начальнику, с которым до того беседовал, и подошел поближе.
— Ника? Вы что тут делаете?
— Я вам целый день пыталась дозвониться, — сказала Ника. — А вы не берете трубку.
— Пойдемте, — Влад взял ее под локоть и увел в сторону. — Вам лучше уехать отсюда, Ника.
— А что случилось?
— Много всего. Во-первых, Рому похитили…
— Это я знаю, — перебила его Ника.
— Вот как? — резко повернулся к ней Вязгин. — Откуда?
— Он сидит вон в той машине, — Ника показала на белый «Ланос».
— Ага, — Вязгин поиграл желваками. Глаза его хитро блеснули. — Значит, это вы были на складе перед нами. Так?
— Да. Но откуда вы?..
— Там была камера наблюдения на проходной. Рома цел?
— Целехонек. Мы его как раз домой везли.
— Не лучшая идея, — покачал головой Вязгин.
— Почему? Что здесь, в конце концов, произошло? — не выдержала Ника.
Вязгин выдержал паузу, смерив Нику взглядом, и сказал:
— Лучше один раз увидеть…
Он провел Нику сквозь оцепление, мимо машин, к обычному ларьку из тех, что двадцать четыре часа в сутки торгуют сигаретами и спиртным. Асфальт тут был мокрый, как и везде — но при этом еще и неприятно липкий. Под ногами чавкало.
— Вот, — сказал Вязгин и показал рукой на ларек. На стене было что-то нарисовано, но в полутьме Ника не могла разобрать, что.
Достав из кармана «Шурфайр», она нажала на кнопку. Яркий луч высветил глиф:
Нарисована пентаграмма была темно-красной краской… И тут до Ники дошло.
— Это… кровь? — спросила она.
— Да, — сказал Вязгин. — Тут убили человека.
— Кого?
— Какого-то бомжа…
— Как?
— Ножом.
— Кто?
— Пока не ясно. Они, — Влад кивнул в сторону милиции, — думают, что Радомский.
— Его арестовали?
— Пока задержали, — Вязгин тяжело вздохнул. — Да ладно, Ника, не берите в голову. Все это чушь. Романыч такой херней в жизни бы не стал заниматься. Мы его вытащим через пару часов, как только прокурора найдем. Он где-то, скотина, в бане парится с девками…
— Понятно, — сказала Ника.
— Вот что, Ника… Увезите-ка Ромчика отсюда. К себе. Я вам выделю охрану, хотите?
— Не надо. Справимся.
— Я заеду завтра. В десять. А сейчас — извините, но мне пора…
Ника вернулась к машине, села.
— Ну что там? — спросили ее чуть ли не хором Славик и Ромчик.
— Ничего хорошего, — мрачно сказала Ника. — В общем, Рома, сегодня переночуешь у меня…
20
Безумный день никак не хотел заканчиваться. Уже выходя из такси, Марина заметила «скорую» под подъездом, и сердце екнуло: мама! Почему именно мама, почему «скорая» должна была приехать именно в их квартиру, а не к кому-нибудь из сотни соседей — Марина не знала. Это было не из области знаний. Это было чутье.
Чутье не обмануло. Мама лежала на диване, серая, с побелевшими губами. Ее мелко-мелко трясло. Немолодой и, кажется, не совсем трезвый доктор — да какой, к чертям собачьим, доктор, в лучшем случае медбрат или фельдшер! — как раз снимал стетоскоп и разматывал черную манжету тонометра на маминой руке, когда Марина ворвалась в квартиру, словно ураган.
— Что?! — выдохнула она.
— Мариночка, — слабо улыбнулась мама.
— Что случилось?!! — выкрикнула Марина.
— Обычный гипертонический криз, — равнодушно сказал фельдшер. — Сто девяносто на сто десять. Таблетку адельфана, через полчаса, если не поможет, еще половинку. И не переживайте вы так…
Фельдшер и медсестра, толстая тетка в грязном халате, быстренько собрали монатки и убрались, а Марина осмотрелась. Квартира выглядела дико: повсюду — битое стекло, ваза с георгинами опрокинута, вода разлита, пятна на ковре, фотографии Белкина сорваны со стен. Посреди комнаты лежала дохлая ворона.
— Кто? — спросила Марина. — Кто все это сделал?
— Мариночка, — позвала ее мама. — Дай мне руку, доченька…
Марина присела возле матери, взяла ее за ладонь — холодную и маленькую.
— Я так волновалась за тебя, Мариша… Это все буря. Буря и птица… Ветром разбило стекло на балконе… И эта птица — она залетела, и не знала, как вылететь. А потом… Потом она врезалась в стенку. Прямо в вашу фотографию. Это, наверно, знак, да, Маришка? Дурное знамение, как говорит твоя Анжела… Мне стало так плохо… Я вызвала «скорую», я сначала звонила тебе, но ты не отвечала — и я вызвала… Посиди со мной, Маришка, посиди немного… Это давление, сейчас все пройдет. И мы займемся уборкой, да, дочка?
— Да, мама, — сказала Марина, свободной рукой вынимая телефон. Экранчик был темным. Батарейка. Надо зарядить. — Я сейчас, мам. Одну минутку.
Отпустив мамину ладонь, Марина встала и, осторожно ступая по битому стеклу, подошла к столу, непривычно пустому без вазы и ноутбука. Воткнула зарядку. Включила телефон. Тот подумал немного, нашел сеть — и тут же разразился звонком.
— Да что ж это такое! — всплеснула руками Марина, которая даже не успела отойти от стола. — Кончится это сегодня или нет?
Она посмотрела на мобильник. Звонила Анжела. Придется ответить.
— Марина? Это я. Есть срочное дело. Ты можешь приехать?
— Нет, — сухо ответила Марина. — Не могу. Маме плохо.
Анжела, впервые в жизни услышав от Марины «нет», растерянно замолчала.
— Как там Наташа? — воспользовавшись паузой, спросила Марина.
— Жить будет, — сказала Анжела небрежно, как о пустяке. — Но ребенка потеряла… Это сейчас не важно. Помнишь, ты говорила, что твой Белкин прячется на квартире у своего приятеля?
— Славика, — машинально назвала Марина.
— Вот-вот! Это такой здоровый лоб в военных шмотках, который отирался сегодня на парковке возле моей машины?
— Ага… А что случилось?
— Сумка пропала. Мотоциклетная. Которую Женя принес. Со свитком.
Да никакой это был не свиток, захотелось сказать Марине, но она промолчала и сунула руку в карман, погладив сложенный листок тонкой, почти как папиросной, бумаги.
— Славик украл сумку, — сказала Анжела убежденно. — Больше — некому. Его надо найти, пока они с твоим козлом Белкиным не натворили дел. Аматоры проклятые.
— Мариночка! — позвала мама. — Ну что же ты… Посиди со мной, пожалуйста!
Марина положила телефон обратно на стол, поправила зарядное устройство и отступила в сторону.
— Марина? — надрывалась Анжела в трубке. — Алло, Марина? Ты там?!
Мама стонала на диване.
Отвечать ни той, ни другой у Марины не было никакого желания. Ее охватило чувство суетности, незначительности всего происходящего. Все, что случилось сегодня, стало неважным, бессмысленным, мелкотравчатым… Все это — лишь предисловие к тому, что она должна была совершить.
Она вышла на балкон, достала из кармана с таким трудом добытую бумажку, развернула ее. Это была «синька» — старомодная копия, с белыми линиями на синем фоне.
Глиф. Малая печать Соломона. Адрес. Где-то на Крошне. Дата и время. Сегодня, ровно в полночь. И слово. «Огонь».
Через разбитое стекло дул холодный и влажный ветер, остужая лицо и придавая ясность мыслям. Небо было затянуто тучами. Внизу, под подъездом, прямо возле единственного горящего фонаря, стояли два навороченных мотоцикла с разлапистыми рулями. Рядом курили байкеры.
Выследили все-таки, удовлетворенно подумала Марина. Интересно только, это за мной или за Белкиным? Хотя это теперь уже не имеет значения…
Она вернулась в комнату, спрятав «синьку» с глифом в карман, и критически осмотрела маму. Таблетка подействовала, мамино лицо порозовело, и только в глазах плескался испуг.
— Куда ты, Мариш? — жалостливо простонала мама.
Из мобильника на столе раздавалось раздраженное бульканье Анжелы.
— По делам, — сказала Марина, нажимая на «отбой». — Я скоро вернусь.
21
Перед тем, как отпереть дверь, Ника привстала на цыпочки и проверила две спички, зажатые между дверью и косяком. Обе были на месте. Вот и славно…
— Были гости? — спросил Ромчик.
— Угу, — кивнула Ника, разбираясь с ключами. — Были…
Почему-то было удивительно сложно попасть в замочную скважину…
— Заходи, — справившись с дверью, пригласила она подростка и предостерегла: — Если только собак не боишься.
— Это в смысле — Пирата? — усмехнулся Ромчик. — Пирата я не боюсь.
— Ах да, я совсем забыла, что ты тут частый гость…
Пират, вопреки ожиданиям, не бросился им навстречу, а остался на одеяле, поджав хвост и положив голову на лапы. Умные янтарно-желтые глаза смотрели грустно и с опаской.
— Что, зверюга, заскучал? — Ромчик присел на корточки и потрепал пса по холке. Тот принял ласку без обычного энтузиазма.
— Чего это с ним? — удивился парень. — Заболел, что ли?
— Вроде нет, — пожала плечами Ника. — Он последние пару дней сам не свой. Наверно, по хозяину тоскует.
— А когда приедет Аркадий Львович?
— Если бы я знала… — Ника сменила тему разговора: — Ты голодный?
— Ну… — замялся Ромчик.
— Без «ну». Тебя сколько там продержали? Сутки? Больше? И не думаю, чтобы тебя сильно кормили, так?