Было это настолько дико и нелепо, что Радомский предположил на мгновение, что горбун всех подкупил. У него самого был такой план побега, придуманный в камере от скуки: сунуть ночному дежурному пару сотен, пообещать еще, и попросить вывести через черный ход. Ведь бегал же этот сопляк за сигаретами, когда Радомский дал ему двадцать баксов и сказал: сдачу оставишь себе…
Но то — ночью. Втихаря. А тут — по наглому. Средь бела дня и толпы народа. Да еще и под прицелом телекамеры.
Стоп, осенило Радомского. Он же сам — мент, горбун этот сраный. Или чекист. И это все — сплошная разводка и подстава. Вполне в их духе…
— Меня что, отпускают? — спросил Радомский, когда они с горбуном оказались на улице.
— Ни в коем случае, — ответил горбун. — Вы только что совершили побег. С чем я вас и поздравляю!
— Так. А если я не хочу совершать побег?
— Воля ваша, — пожал косыми плечами горбун. — Можете вернуться обратно. Выбирайте, провести остаток дней в камере или продолжить Игру. Выбор за вами, мое дело — вам этот выбор предоставить. Тюрьма или Игра. Вы так славно начали, Геннадий Романович, не стоит останавливаться…
Радомский мрачно поиграл желваками.
— Вы говорили, что я стану ключевым игроком, — после долгой паузы, сказал он.
— Совершенно верно, — подтвердил горбун.
— Что для этого надо?
— Как это — что? — удивился горбун. — Ключ, разумеется. Ключ к Игре.
— И где его взять?
Горбун на пару секунд задумался, а потом сделал странное движение плечами. Будто поправил надоевший бутафорский горб. А ведь костюм на нем сидит намного ровнее, чем прежде, подметил Радомский. Маскарад?
— Ключ в настоящий момент находится у Вероники Загорской, — сообщил горбун. — Но она об этом не знает. А сейчас прошу меня извинить, мое время здесь заканчивается. Вам, кстати, тоже советую поторопиться…
Что Радомский и сделал. Мобильник у него конфисковали, поэтому связаться с Вязгиным не было возможности, переться сразу к Загорской было бы неосмотрительно, а Илона жила совсем рядом с ментовкой…
Илона, при всей тупости, курс первичной дрессуры в модельном агенстве все-таки прошла, поэтому на появление хозяина отреагировала, как следует: чмокнула в щечку, без лишних вопросов набрала ванну, накрыла на стол и расстелила постель. И только потом, после ванны, полбутылки коньяка и двух заходов умопомрачительного секса (у Радомского был стояк, как у шестнадцатилетнего — адреналин, наверное) поинтересовалась, как подозреваемый в убийстве Радомский оказался на свободе.
— Горбун помог, — буркнул Радомский, и тут Илона принялась кривляться и излагать свои теории. Радомский, осоловев от коньяка, пропускал ее высокопарные сентенции мимо ушей, и начал было уже клевать носом, когда в дверь позвонили.
— Кто там?! — вскинулся он.
— Сейчас гляну… — испуганно прошептала Илона. До ее микроскопического мозга, видимо, только что дошло, что она занимается укрывательством беглого преступника.
Ладно, она — курица, я-то чего расслабился?! — мысленно зарычал на себя Радомский, пока Илона голышом и на цыпочках кралась в коридор. Если там менты… Возвращаться в камеру не хотелось совершенно.
— Все нормально, — все так же шепотом сообщила Илона, вернувшись обратно. — Это Анжела, наверное, проведать меня пришла…
Илона машинально потерла левое запястье, обмотанное лентой пластыря.
— Анжела? — удивился Загорский, надевая штаны. — Какая Анжела? Медиум которая?
— А ты ее откуда знаешь? — хлопнула ресницами Илона.
— Жена познакомила…
Анжела тем временем снова настойчиво позвонила в дверь.
— Наверное, свет в окне увидела, — предположила Илона, накинув халатик. — Теперь не уйдет, она настырная… Может, отправить ее?
Радомский заправил футболку в штаны и задумчиво покачался с пятки на носок.
— Нет, — сказал он. — Зови ее. Медиумы нам понадобятся…
16
Глупо, глупо, глупо, глупо!
Слово это билось в голове Марины раненной птицей, вторя ударам неистово колошматящегося сердца в груди, пульсированию жилок на висках и болезненным, будто раскаленные шурупы буравили череп, ожогам мигрени, от которых немело лицо и начинали мелко дрожать руки.
Как же это было глупо — гнаться за уродом-рабочим, одной-одинешенькой, да еще и с пустыми руками! Впервые в жизни Марина подчинилась инстинкту: раз убегает, значит, надо догонять — и теперь остро жалела об этом. Ведь одно дело — догонять, и совсем другое — догнать… Что она будет делать с Заячьей Губой, настигнув его, Марина в начале погони подумать не успела, а сейчас, в процессе, думать уже не могла в принципе.
Она так не бегала… очень давно. Очень. Наверно, со школы. Хотя она и в школе не особо бегала.
Сердце вылетало. Легкие горели огнем и грозили вот-вот разорваться. Холодный липкий пот щипал глаза. И анкх кусочком льда морозил кожу между грудей.
И несмотря на все это, Марина продолжала бежать. Она даже умудрилась не теряя скорости сбросить новенькие туфли-лодочки (каблук там был маленький, но он был, а это мешало), и теперь неслась практически босиком, в одних колготках телесного цвета. Нейлон скользил на поворотах, и Марина дважды чуть не упала.
Но она все равно продолжала бежать.
Так, будто бы от этого зависела ее жизнь.
Рациональная часть сознания — маленькая, испуганно скукожившаяся перед проснувшимся в Марине дремучим инстинктом охотника, была не в силах подыскать никакого объяснения происходящему, и лишь вопила тоненьким голоском: глупо, глупо, глупо!!!
А Марина гналась за Заячьей Губой.
Тот же в свою очередь проявлял чудеса ловкости поистине обезьяньей. Выбегая из читального зала урод перемахнул сразу через два стола и рыбкой поднырнул под третий; оказавшись в коридоре, Заячья Губа отчаянно сиганул через перила, кубарем скатился по лестнице, плечом вышиб дверь в бухгалтерию и, прыгая со стола на стол, как кенгуру, устремился к служебной лестнице, ведущей в подвал.
Разумеется, всего этого Марина не видела, отстав еще в самом начале погони, и восстановила его путь по разрушениям. Как опытый следопыт по сломанным веточкам и примятой траве ищет зверя в лесу, так и Марина по ошарашенным глазам Иванки, рассыпанным бумагами на полу бухгалтерии, висящей на одной петле двери и опрокинутым вазам с кактусами легко взяла след урода — и, не задумываясь ни на мгновение, побежала за негодяем, компенсируя недостаток скорости избытком упорства и методичности.
Никуда ты теперь не денешься, обрадовалась Марина, выбегая на служебную лестницу. Лестница вела в подвал, и других выходов оттуда не было. Урод сам себя загнал в западню, и теперь настало время подумать, что с ним — уродом то бишь — делать дальше. Даже после феноменального приступа силы и ловкости в читальном зале (опрокинуть стол — это вам, знаете ли, не фунт изюма!) Марина не рассчитывала на то, что ей удастся скрутить Заячью Губу в одиночку.
Правда, где-то позади, отстав на пару этапов погони, бежал краевед Руслан, но от субтильного ботаника толку в такой ситуации будет не много.
Шаман! Вот кто нужен!
Остановившись на последней площадке перед дверью подвала — свет тут горел еле-еле, из четырех ламп в плафоне светила лишь одна, да и то периодически срываясь на быстрое мерцание — Марина перевела дыхание и полезла за телефоном.
Телефон сеть не нашел.
Марина выдала сквозь зубы вольную цитату из Баркова и принялась лихорадочно соображать. Что делать? Телефон не ловит, потому что подвал, или просто не ловит? Дождаться Руслана? Остаться караулить? Позвать на помощь? Крикнуть девчонкам, пусть вызывают милицию?..
К дьяволу. Ни один из вариантов Марину не устраивал.
Она включила встроенный в телефон фонарик и смело двинулась вниз.
На двери был нарисован глиф.
Алхимическая процедура коагуляции, легко определила Марина. Откуда к ней пришло это знание, объяснить она не могла.
Дверь в подвал отворилась без скрипа…
И тут на Марину нахлынула боль. Каждый собачий укус, каждая царапина, синяк, шишка, ссадина — все то, что пришлось претерпеть ее телу за последние пару дней — разом заявили о себе. Перед таким букетом разнообразнейших болевых ощущений (ее будто снова трепали проклятые шавки!) даже мигрень показалась детской забавой. Мимо воли Марина ойкнула и выронила мобильник.
А когда опустила взгляд — перед глазами все расплывалось, будто дальнозоркость вернулась — увидела, как телефон погружается в колышущуюся серую массу, и масса эта, пузырится и булькает, словно некий квазиживой организм, от входа вглубь подвала. В прямоугольнике зыбкого света, падающего через открытую дверь, колыхался и шел волнами толстый ковер грязно-серой пены, а за пределами прямоугольника, во тьме, под слоем густой липкой мерзости нечто копошилось и ползало, забираясь по стенам на потолок и свешивая вниз длинные серые сопли…
Это было так страшно и так неожиданно, что Марина закричала от ужаса.
17
— Сегодня со мной случилась одна странная штука, — сказал Рома за ужином.
— Только одна? — уточнила Ника.
— Ну… — задумался Ромчик над формулировкой, — скажем так: более странная, чем наши обычные странности.
— Ого, — сказала Ника, ставя на стол чайник и пирог с маком. — Интересно. Рассказывай.
Рома извлек из кармана складной нож и щелкнул лезвием. Он все время таскал с собой какое-нибудь железо — то велосипедную цепь, то складную дубинку, то просто обрезок трубы… Где он все это прятал, оставалось для Ники загадкой. Она подозревала, что если Ромчика перевернуть вверх тормашками и хорошенько потрусить, из него высыплется целый арсенал холодного оружия. Снабжал его этим игрушками, вне всяких сомнений, заслуженный параноик Славик через своего верного клеврета Клеврета.
— Я сегодня в школе встретил одного человека, — Рома нарезал пирог толстыми ломтями. — Или не совсем человека… В общем, я не уверен.
— Подожди, — перебила Ника. В ней зашевелилось пока смутное, но уже вполне неприятное предчувствие. — Давай-ка по порядку.