В руках он держал измочаленный обрывок веревки.
2
— Куда едем? — спросил Вязгин.
— Обожди, — сказал Радомский. — Обожди…
— Чего ждать? Сейчас сюда кто только не приедет. И менты, и пожарные, и «скорые»… Не знаешь, что ли, как это у нас делается? Всех на уши поставят. А нам тут делать нечего…
— Обожди! — повторил Радомский. Он упрямо таращился на пустырь, поигрывая желваками.
— Сирены, — заметила Ника и добавила: — Кажется…
Где-то вдалеке нарастал трубный вой пожарных машин и пиликанье «скорых».
— Поехали, — настаивал Вязгин. — Поехали!
— Ладно, — сдался Радомский и махнул рукой. — Но сюда еще надо будет вернуться…
Они сели в «Тойоту» (дверь была не заперта, и ключ призывно торчал из зажигания), причем за руль забрался Радомский, а Вязгин пропустил Нику назад и сел рядом с водителем. Пистолет Влад по-прежнему держал в руках. Радомский рванул машину с места, а Вязгин спокойно, даже меланхолично, попросил:
— Ника, глянь, пожалуйста, что там в багажнике…
Перед тем, как обернуться, Ника наморщила нос и попыталась понять, чем таким пахнет в салоне «Тойоты». Пороховая гарь — это понятно. Сладковатый женский парфюм — допустим. Застарелый перегар? Вонь грязных носков? Нет, не то, не то… Вот оно: псина. Мокрая собачья шерсть. Так воняло от Пирата после прогулки под дождем.
Заднее стекло в машине было выбито, и, по мере того, как «Тойота» набирала скорость (а Радомский выжимал из нее все, что можно), неприятный запах выветривался, оставляя странное послевкусие на языке. Ника перегнулась через спинку сиденья и оглядела багажник. Крошки битого стекла. Две стреляные гильзы. Один альпинистский карабин. Домкрат. Картонная упаковка из-под набора шампуров. Скомканные кружевные трусики. Монтировка. Окровавленный бинт (совсем свежий, кровь едва успела свернуться). Пустая пластиковая бутылка.
— Ничего интересного, — Ника тайком спрятала монтировку в рукав куртки.
— Куда это мы? — поинтересовался Вязгин у Радомского.
— Домой.
— Уверен? — усомнился Вязгин. — Ты же беглый, Романыч. Там могут ждать.
— Им сейчас не до меня… Дома деньги. Оружие. Документы.
— Будешь сваливать из города?
— Хрена! — оскалился Радомский. — Я так это все не брошу! У тебя связь с бойцами есть?
— С охраной-то? Есть. По рации. Если работает, конечно… — Влад вытащил рацию.
— Не торопись, — остановил его Радомский. — Вызови человек десять. Самых надежных. Преданных и проверенных. Сбор — в Заречанах, у моего дома. Через час. С собой иметь оружие и сухпай на три дня. Будем держать оборону.
— Понял.
Вязгин включил рацию. Та сразу затрещала помехами, сквозь которые пробивались обрывки сообщений на милицейской волне. Влад покрутил ручку настройки, но стало только хуже. Помехи слились в один неразрывный писк, переходящий в ультразвук.
— Выключите! — попросила Ника, у которой сразу начала раскалываться голова.
Вязгин щелкнул тумблером, и в тот же момент Радомский ударил по тормозам.
— Ах ты ж твою-то мать…
Навстречу им двигалась колонна. Во главе был милицейский «уазик» с громкоговорителем на крыше (из которого раздавалось неразборчивое «примите вправо… освободите дорогу… водитель… бу-бу-бу…»), за ним ехала «скорая», а следом, вместо ожидаемые в таком случае ярко-красных пожарных машин или желтых газовых «авариек», тянулась бесконечная череда темно-зеленых грузовиков. На крытых брезентом кузовах висели таблички «Люди».
— Что это? — спросила Ника, хотя ответ был очевиден. Настолько очевиден, что в него не хотелось верить.
— Армия, — озвучил ее опасения Влад. — Они вводят в город войска.
— Это что же получается? — В горле у Ники першило. — Война?
— Вряд ли, — покачал головой Радомский. — Жопу свою прикрывают. Перестраховщики сраные. Ну не суки, а? Нас теперь хрен куда пропустят!
— Сворачивай, Романыч, — посоветовал Вязгин. — Срежем через бульвар. Там — по пешеходному мосту, и через полчаса будем дома. Это же танк, а не машина.
— Ладно, попробуем, — пробурчал Радомский.
Старый бульвар будто вымер. На зеленоватом памятнике Пушкину виднелся криво намалеванный и грубо замазанный краской глиф, разобрать который не было возможности. Фонари, стилизованные под девятнадцатый век, были практически все разбиты и покорежены. Вряд ли причиной тому послужили сегодняшние паранормальные события — бульвар давно стал излюбленным местом отдыха житомирской молодежи, о чем свидетельствовали горы мусора и пивных бутылок возле перевернутых урн; сколько Ника себя помнила, тут всегда было грязно и небезопасно по ночам из-за подвыпивших компашек искателей приключений. Но сегодняшней ночью на бульваре не было ни души. И только ржавые сопла мертвых фонтанов упрямо торчали из сколотых гранитных чаш…
— Смотри-ка, — Вязгин указал на здание областного УВД. Там горели все окна. — Не спят, работнички. Берегут наш покой. Давай помедленнее, Романыч. Не будем привлекать лишнего внимания.
— Понял, не дурак…
Радомский сбавил скорость где-то до тридцати километров в час; это их и спасло.
«Тойота» медленно, как черепаха, проползла мимо УВД, перевалила через «лежачего полицейского» и, проезжая мимо закрытой пиццерии, резко остановилась, качнувшись вперед. Будь скорость чуть повыше — и Вязгин, и Радомский (ни тот, ни другой, разумеется, не пристегнулись) влетели бы в лобовое стекло. А так Влад успел упереться ногой, а его менее сноровистый шеф саданулся грудью о руль и тут же получил подушкой безопасности по физиономии. «Тойота» начала крениться вперед, словно проваливаясь под землю.
— …итить твою мать, — раздался в салоне полузадавленный голос Радомского.
— Сейчас, не дергайся, — Вязгин щелкнул ножом.
Воздух из распоротой подушки выходил со свистом, и Ника вдруг вспомнила, что ей надо дышать.
— Что случилось? — спросила она, попутно обнаружив, что ее руки вцепились в подголовники передних сидений и наотрез отказываются разжиматься.
Под днищем машины хрустнуло, и «Тойота», уже на добрых полметра зарывшись носом в землю, еще и завалилась налево.
— Оп-па, — сказал Влад. — Люк поймали?
— Какой нахрен люк?! — рявкнул Радомский. — Асфальт просел! Открывай дверь!
— Не суетись. Без нервов. Сейчас выберемся. Пусть устаканится. Там же по идее щебень под асфальтом, верно?
У Ники возникло совершенно сюрреалистическое ощущение, что машина тонет. Самым натуральнейшим образом тонет. Посреди бульвара. Медленно погружается под землю. Вот уже и бордюры видны, недолго осталось… Воображение почему-то подбросило ей картину черной, смолистой на вид жижи, куда засасывало внедорожник.
— Вроде все, — Вязгин потянул за ручку двери, и в то же мгновение машина разом просела еще на полметра. Будто лифт оборвался. Или сердце в груди.
— Не дергай! — заорал Радомский. В голосе его звучали первые нотки истерики.
— Тут сзади окно разбито, — сказала Ника. — Можно вылезти.
— Н-да? — со скептицизмом уточнил Вязгин. Со стороны капоты донесся негромкий, но противный скрежет сминаемого металла. — Ну, попробуйте.
Сама дура, мысленно отчитала себя Ника. Армейский принцип: держи рот на замке и не вызывайся добровольцем. Любая инициатива наказуема исполнением. Лезть не хотелось совершенно. Но и сидеть в тонущей в асфальте «Тойоте»… Все равно что застрять в кошмарном сне.
— Я пошла. — Она, поправив в рукаве монтировку, перетащила себя через спинку. В лицо подул холодный ветерок, и Ника почувствовала, как на лбу и на висках выступили капельки испарины. Упираясь локтями о дно багажника, чтобы не порезаться о битое стекло, она подтянула ноги, встала на спинку сиденья и попыталась выпрямиться.
В эту секунду за разбитым окном «Тойоты» мелькнула какая-то тень. Слишком маленькая для человека, слишком большая для собаки. И слишком быстрая для чего бы то ни было.
Показалось, решила окаменевшая от страха Ника. Нервы, чтоб их…
Преодолев испуг, она высунула голову в окно, зацепилась за запаску и неожиданно легко пролезла наружу (а вот Радомский черта с два протащит здесь свое пузо, мелькнула злорадная мыслишка). Встала на бампер, глубоко вздохнула и прыгнула.
Асфальт под ногами, слава богу, был твердый.
Ника обернулась и посмотрела на «Тойоту». Никакой смолистой лужи или зыбучих песков в яме, конечно же, не было. А были обломки сухого асфальта, щебенка, песок, кирпичная кладка канализационного колодца (оттуда зверски воняло дерьмом) и ржавые трубы в ошметках стекловаты. А посреди всей этой красоты (яма была где-то два на два метра) важно и солидно торчал лакированный зад «Тойоты», зарывшейся носом прямо под трубу теплоцентрали.
— Вылезайте! — сказала Ника громко. — Она застряла, дальше не упадет.
В ответ из машины донеслось неразборчивое и недовольное бурчание. Ника усмехнулась и подняла взгляд.
Вокруг ямы из ночного полумрака проступали неясные тени. Будто зеваки, собравшиеся поглазеть на аварию, подступали все ближе — но оставаясь лишь мутными, сотканными из темноты силуэтами.
Их было много. И далеко не все были похожи на людей...
И тогда Ника впервые в жизни завизжала.
3
Шаману становилось все хуже и хуже. Он угасал с каждой минутой, буквально на глазах. Как будто забывал дышать… Марина с Русланом еле тащили его вдвоем, взвалив тяжеленные ручищи Шамана на свои далеко не самые могучие плечи. Поначалу Шаман еще как-то переставлял ноги, вертел головой, обводя мир осоловелым взглядом, и периодически вжимал сильные, словно стальные пальцы в плечо Марины.
А потом он обмяк, и сразу как-то потяжелел: Марина с Русланом едва не упали под неожиданно возросшим грузом, но устояли, и Марина пробормотала:
— Потерпи, миленький, потерпи, сейчас, уже скоро…
А Руслан спросил, пыхтя и отдуваясь:
— Куда… мы… его тащим-то, а?
— Тут рядом… Аптека… круглосуточная… на площади Ленина…
Это была чистой воды импровизация. После всего, что случилось, Марина — а так уж вышло, что выбирать направление довелось ей — шла совершенно наобум, куда глаза глядят, лишь бы оттащить раненого Шамана подальше от того места… Сработал животный инстинкт. Хватай самое до