Я попытался вырваться.
— С девчонкой не связывайся, — говорит.
Провел рукой у меня перед глазами.
— Ого, гляди! — говорит.
Пальцем тычет. Я вижу — на улице подальше стоит Череп, пялится.
— Не бойся, — говорит Стивен. — Он не подойдет. Сейчас — нет. — И вдруг как поцелует меня в щеку.
— Ты что делаешь? — говорю.
И шарахнулся от него. А он хихикает.
Я быстро отошел, нагнал Марию. Она замедлила шаги. Мы оглянулись и смотрим: Стивен зашел в дом, закрыл за собой Дуркину дверь. Смотрим: Череп свернул за угол, испарился.
— Странно, ну прямо очень странно, — тянет Мария. И смотрит на меня. — Что это такое между вами?
— Ты про что это? Ничего между нами нет.
Она оглянулась. Потом посмотрела на меня.
— Больной какой-то этот парень, — говорит.
Я попытался уклониться от ее взгляда. Тут у нее глаза как расширятся:
— Вон оно!
Я резко развернулся. Ничего. Мы оба захихикали.
Я попытался еще раз ее поцеловать, но она сделала шаг назад.
— Ну ты и дурак, — говорит. — Ну и дурак.
22
Мы встретились на нейтральной территории в сумерки. Выбрали кладбище в Хиворте. Стоим в самой старой его части, там, где надгробия древние, растрескавшиеся. Вокруг высокие тонкие деревья. В ветвях — гроздья черных гнезд. Одно надгробие — почерневшее, высотою со стол. Скиннер и Штырь встали с одной его стороны, мы с Джорди с другой. Сияние с неба схлынуло, синева перетекла в серость.
— А он где? — спросил Джорди.
Скиннер плечами пожал:
— В «Лебеде» небось. Мы ему сказали, что в семь. А сейчас семь и чуть-чуть.
— Так он точно согласился на перемирие? — спросил Джорди.
— Ну, он так сказал, — ответил Скиннер. — Мне это как понимать — что ты ему не веришь?
Рассмеялся, закатал рукав, показал свою рану: тонкий шрам на запястье.
— Насовсем останется. — И глядит на нас таким ледяным взглядом. — Этот ваш дружбан — маньяк, — говорит.
— Он нам не дружбан, — сказал Джорди.
— Правда? — хмыкнул Скиннер.
Сам он мелкий, жилистый; костяшки на кулаках будто из камня. В одной из драк он заехал Джорди по носу, и у Джорди на носу остался шрам. С другой стороны, это Скиннер в тот раз кинулся оттаскивать от меня Черепа. Это он кричал: «Хватит! Ты его убьешь, понял?» И быстренько проверил, что у меня там с лицом и с горлом, прежде чем расхохотаться и убежать.
Ждем. Я стал водить пальцем по именам тех, кто лежал в земле под нами. Целая компания Брэддоков, все померли сто или больше лет назад. На камне написано — вошли во врата славы. Я представил, как они там разлагаются, как плоть, кровь и кости превращаются в слизь, потом — в пыль. Теперь, наверное, их уже и не отделишь от земли, от песка, от глины. Я посмотрел на могилы, где всего несколько дней назад мы похоронили тех двоих. Как, интересно, они сейчас выглядят? Уже стали похожими на прах?
Сам слышу, как говорю:
— А может, мы время перепутали? Может, ну его все, пойдем отсюда?
Штырь осклабился:
— Трусишь?
Я мотнул головой. Несколько месяцев назад мы с ним сцепились. Дрались, пока не выдохлись оба. Никто не победил. У меня потом много дней все болело. Ссадины и синяки не сходили целую вечность.
«И какой в этом смысл?» — спросила мама, увидев эти боевые раны. А папа сказал ей, чтобы не переживала. Так уж жизнь устроена. Головой покачал: «Мальчишки».
Стало еще темнее. Ждем. Тут Скиннер вдруг шепчет:
— Гляди!
Появился Череп — идет вразвалочку между надгробий.
— Череп! — позвал Скиннер. — Мы здесь!
Череп подошел к горцу надгробного камня.
— Салют, Череп, — говорит Штырь.
Череп глянул на него, выпятил губу. Кулаком провел по щеке, закурил. Уставился на меня. Глаза пустые, мертвые.
— Ну? — прохрипел.
Все молчат. Он хряснул по камню кулаком и опять:
— Ну?
— Тот псих с ножом нам не дружбан, — говорит Джорди.
Череп облизал костяшку пальца. Я вдруг увидел, каким он будет через пять лет: грузным, обрюзгшим, медлительным, с отвислым животом — спившийся недоумок, на которого всем начхать. Он ткнул пальцем в меня:
— Этот ему дружбан. Я видел, как они разговаривали.
— Угу, — сказал Джорди. — Но только…
Череп еще раз хряснул по камню:
— Пасть заткни! Я их видел. Видел, как они обжимались да шептались на ушко.
— Обжимались? — не поверил Скиннер.
— Видел, как тот новый козел целовался с этим козлом.
— Целовался? — не поверил Скиннер.
— Угу. Там еще цыпка была. Тоже все видела. — Череп не сводил с меня глаз. — Скажи, что я заливаю, — говорит.
Я молчу. Он сжал кулак, будто бы замахнулся на меня, и снова осклабился, когда Штырь перехватил его руку.
— У нас перемирие, Череп, — напомнил Скиннер.
— С врунами перемирий не бывает, — говорит Череп. Снова сжал кулак. — Ты, падла католическая из Феллинга, — врун, — говорит. Моргнул. Посмотрел на нас по очереди. — Ну, чего теперь скажете?
Мы молчим. Где-то очень высоко — выше деревьев, выше церкви — на небе появились красные полосы.
— Ладно, — говорит Череп. — С этой лживой падлой я сейчас разберусь.
— Не надо, — шепчу.
И сделал шаг от надгробия.
— Джорди, — говорю.
— У нас перемирие, — сказал Джорди, но Череп возьми да и плюнь в него — в полную силу, прямо в лицо.
Я бросился бежать. Череп за мной. Сбил с ног. Я — кубарем по земле. Он давай топтать мне голову, ребра, спину. Вокруг — одна тьма в звездах, но потом остальные его оттащили. Я лежу калачиком у надгробия. «И все они ныне подобны ангелам», — написано на нем.
— Дейви, беги! — Это Джорди.
— Беги! — Это Скиннер.
Я как-то поднял себя с земли и выскочил с кладбища обратно на Уотермил-лейн да так и мчался, пока впереди не замаячила, поджидая меня, темная фигура. Стивен Роуз стоит, прислонившись к дереву. Я сбавил скорость, остановился.
— Дейви, — сказал он.
Я оглянулся. Никого.
— Все хорошо, Дейви. Там ничего нет. — Голос его сделался ласковым: — Тише, Дейви.
23
До дома было метров сто. В окнах горел свет. Очень хотелось, чтобы вышел папа или мама вышла. Чтобы кто-то из них заорал на всю улицу, а Стивен бы рванул обратно к Дурковатой Мэри. Но никто не вышел. Никакого движения. Темнота сгущалась. Стивен все выдыхал свои успокаивающие слова. И я действительно затих изнутри. И подумал про ангела, который Стивена низверг и поднял снова, и подумал о том, как видел струящуюся из него силу; и я сказал себе, что Стивен Роуз — это нечто странное и новое, нечто мне ниспосланное, явившееся в тот самый момент, когда я из мальчика стал мужчиной. Стою — и не могу отвернуться. И говорю ему:
— Чего тебе нужно, Стивен?
Он пожал плечами:
— Перекинуться парой слов.
Я посмотрел на медальончик «Святое Сердце», который вырисовывался силуэтом на нашей двери. Проговорил про себя: «Избави нас от лукавого».
Стивен дотронулся до красной полосы у меня на щеке:
— Череп?
— Угу.
— Незачем ему жить, верно?
Молчу. Он тихо рассмеялся:
— И не будет. Мы это все знаем. Ты только представь. Нет больше Черепа. Нет этого монстра.
— Он и так скоро сопьется, — говорю. — Всех и делов — не связываться с ним до тех пор.
Он рассмеялся:
— У тебя пока плохо получается.
Я рассмеялся с ним вместе.
— А ты только представь, что оно взяло и произошло, Дейви. Представь: спишь ты себе в кроватке, а потом просыпаешься обыкновенным таким солнечным утром, а мама тебе говорит: «Слышал, что Черепа больше нет?» — И он ухмыльнулся. — Вот уж будет радости, верно? Чарли Черрис загнулся! Ну что, будет? Признавайся, будет?
Я пожал плечами:
— Угу.
— Вот и хорошо. А теперь слушай. Мой ангел явился снова.
— Твой ангел?
— Тот, про которого я тебе рассказывал. Не забыл еще? Так вот, он говорил о тебе. Сказал, что ты можешь помочь мне в моем деле.
— Ангел? Да ладно. Хорош выдумывать.
— Сам знаю. Это бред, выдумки — но это правда. Да и потом, в церкви разве не то же самое говорят? Мы не одни. Вокруг нас везде небесные создания. Чему же ты удивляешься?
Я заглянул за уличные фонари, туда, где звезды.
— Все равно безумие какое-то.
— Знаю, — согласился он. — Но может, безумие поистиннее всякой истины будет.
Ухмыльнулся, пока я обдумывал его слова.
— Вот, смотри, — говорит. — Самое настоящее безумие.
Запустил руки в траву рядом с тротуаром. Вырвал с корнями, набрал в ладонь земли. Плюнул туда. Еще раз. Держит в бледном блюдечке света от уличного фонаря.
— Тоже давай, — говорит. — Плюнь мне в руку. Чтобы и твоя частичка там была. Давай.
Я плюнул в земляной ком. Он размял его руками. Плюнул еще раз, сказал, чтобы и я тоже. Я плюнул снова. Земля стала влажной, податливой. Он раскатал ее на ладони: толстая колбаска, прямо червяк какой. Поднял к губам.
— Шевельнись, — шепчет. — Оживи.
Держит на раскрытой ладони.
— Скажи ему ты, Дейви, — шепчет. Поднял на меня глаза: — Очень нужно. Не молчи. Скажи, пусть шевельнется. Пусть оживет.
Я почувствовал себя так по-идиотски, что и сказать ничего не могу, но потом слова вдруг пришли:
— Шевельнись… оживи… шевельнись… оживи…
— Построже, Дейви, — сказал Стивен. — Отдай ему приказ. — И провел рукой у меня перед глазами.
Я опять заговорил:
— Шевельнись. Оживи.
И червячок ожил. Дернулся у Стивена на ладони, в серебристом свете. Дернулся как живой, будто у него есть душа.
— Видел? — шепнул Стивен, пока мы оба пялились на это. — У тебя есть особая сила, Дейви, как и у меня.
Мы еще поглядели, как червячок корчится, а потом Стивен уронил его на землю. Обтер руки.
— Полное безумие, — говорит. — И истинная правда. Согласен? Веришь?
Я покачал головой. Ну как тут не поверить?
— Да, — говорю. — Но как это у нас получается?
— Да это самое простейшее волшебство. Вдвоем мы еще и не такое можем. Нам любое безумие по силам, и все будет правдой. Ангел про это и говорил.