— Неплохая характеристика Клары. А как насчет нас с тобой?
Пэл рассмеялся, согнув жилистую руку.
— Ну, я был не так уж плох, когда дело доходило до мускульной работы. Но в основном я добавлял краски. То, чего, к сожалению, не хватает нынешнему миру.
— Эй, а я разве не Зеленый?
— Да, и оттенок у тебя как раз тот, что надо, приятель. Но я имею в виду другое.
Конечно, я знал, что он имеет в виду: те краски, которые были в мире наших дедушек и бабушек, в конце XX и начале XXI века, когда люди рисковали ежедневно. Теперешние дважды подумают, прежде чем подвергнуть такой опасности свои драгоценные органические тела. Удивительно, какой намного более ценной представляется жизнь, когда ты можешь ухватить еще кусочек ее.
У меня оставалось часов 16 или около того. Тут не до амбиций и не до далеко идущих планов. Так что уж тратить ее всю.
Я повернулся к Гадарину, неотрывно смотревшему на экран портативного устройства, подключенного к Мировому Глазу.
— Обнаружили Серого? Блондин скорчил гримасу.
— Мои люди занимаются этим. Мы предложили вознаграждение за любые сведения о местонахождении Серого, но пока ничего. Ничего с тех пор, как его видели в «Студии Нее».
— Ничего и не будет, — сказал я. — Альберт, когда захочет, умеет исчезать.
Гадарин вспыхнул от злости.
— Так свяжитесь с вашим ригом. Пусть отзовет дитто.
Похоже, органошовинист запаниковал. Мне не хотелось его провоцировать.
— Сэр, мы это уже прошли. Серый перешел на автономный режим. Он не станет связываться с реальным Альбертом, потому что это будет нарушением контракта. Если Серого провели мастера своего дела, то они примут меры, чтобы все так и оставалось.
— Держу пари, первое, что они сделали, это отключили его от связи, — сказал Пэл.
А я добавил:
— И еще они поставят «нюхачей» на дом Альберта. Нелл, конечно, спохватится в конце концов, но на какое-то время хватит и этого. Так что сейчас у нас нет прямого контакта с Моррисом. А если заговорщики что-то заметят, то изменят свои планы.
— Я все никак не разберусь, — пробормотал Гадарин. — Какие планы?
— Сделать из нас плохих ребят, — озабоченно ответил Лум. — И вашу группу, и мою. Нас хотят подставить.
— Уверен, за всем этим стоят «Всемирные печи», — продолжал он. — Если им удастся убедить мир в том, что мы террористы, то они организуют демарш с требованием запретить пикеты и демонстрации. И не будет больше ни судебных разбирательств, ни разоблачений их безнравственной политики в Сети.
— Думаете, они организуют диверсию против самих себя, чтобы обвинить нас?
— А почему бы и нет? Если задуманный ими трюк вызовет общественную симпатию, то тем лучше. Не удивлюсь, если им даже удастся приостановить продвижение антимонопольных законопроектов и добиться пересмотра актов Большой Дерегуляции.
Пэл снова усмехнулся.
— Что смешного? — хмуро спросил Гадарин.
— Подумал, какие вы невинные, если вас сейчас послушать. Готовитесь к выступлению перед камерами?
— Что это значит? — осведомился Лум.
— Это значит, что вы, сторонники ненасильственного протеста, сами себя надули. Вы же хотели придумать что-то такое, чтобы продемонстрировать свое недовольство «ВП». Устроить какое-нибудь показательное шоу. Моралисты всегда находят себе оправдание, когда нарушают закон. Главное, чтобы нарушение устраивало их.
Гадарин мрачно посмотрел на Пэла.
— Это совсем другое, — сказал Лум.
— Неужели? Ну да ладно. Меня пустые рассуждения не интересуют. Просто скажите, как далеко зашли ваши приготовления?
— Не понимаю. С какой стати…
— Джентльмены, вы играете в чужие игры! — Наверное, я произнес это слишком громко для смиренного дитто. Но мне стало ясно, куда клонит Пэл, и я подхватил мяч. — Сегодня работают профессионалы. То, что они делают, расписано заранее. Сейчас уже не важно, кто дергает за ниточки, «Всемирные печи» или кто-то из ваших врагов. Что бы ни произошло в ближайшие часы, вину возложат на вас.
— Но, может быть, мы сможем помочь, если вы признаетесь. Начистоту, — добавил Пэл. — Только не рассказывайте мне, что вы никогда не мечтали и не замышляли нанести удар по «ВП». Лучше скажите, зашли ли вы дальше мечтаний. Сделали ли что-то такое, что может быть использовано против вас? Нечто, за что вас объявят преступниками?
Оба вождя сердито уставились на нас, одновременно покосившись друг на друга. Я почти ощущал их взаимное недоверие. Их внутреннюю борьбу за выход из опасной ситуации.
Первым заговорил Гадарин: возможно, он больше привык к горьким признаниям.
— Мы… копаем туннель.
Лум в недоумении воззрился на своего давнего врага.
— Вы? Ну и ну! Подумать только…
Он несколько раз моргнул. Потом пожал плечами и со смешком добавил:
— Мы тоже.
Три купола «Всемирных печей» сияли в лучах клонившегося к горизонту солнца, подставив ему свои западные бока. Я невольно подумал о них как о трех жемчужинах, положенных на верхушку муравейника, ведь зеленые, поросшие травой склоны скрывали огромное подземное производство. Но не ведающему этого зеваке фабрика казалась похожей скорее на университетский кампус, мирный и спокойный. Окруженный обманчиво безобидной оградой.
Для людей нашего времени это место — легенда сродни мифу о Прометее. Рог изобилия, изливающий сокровища, это не причина для раздражения. Но не все разделяют эти чувства. За главными воротами, за полосой деревьев, есть небольшой участок, статус которого был закреплен в соответствии с Актом открытого несогласия еще тогда, когда Эней Каолин только-только перенес сюда штаб-квартиру своей корпорации. Каждый чудак, каждая радикальная группа может расположиться здесь и выразить свое недовольство.
Зачем волноваться и возбуждать страсти из-за дела, которое давно проиграно: да незачем. Просто это так легко, ведь есть дешевые дитто! Ирония, которой упорно не замечают самые непримиримые радикалы.
Именно это провозглашало самое большое знамя, реющее над лагерем зилотов Лума. У не столь крупных группировок знамена поменьше. Но лозунги не менее страстные, а порой и весьма причудливые. Конечно, я бы предпочел не раскланиваться перед Гадарином только потому, что я Зеленый. Но я Франки.
Для остальных же… все дело в том, как ляжет карта. Сегодня ты кузнечик, завтра муравей. Даже после посещения церкви Преходящих мне трудно понять, о каком обществе мечтают эти люди.
И все же они наследники традиции, спасшей мир. Рефлекс толерантности вырабатывался веками и в муках. И пусть эти люди плохо представляют, чего хотят, они придерживаются высоких моральных принципов.
Неподалеку еще один плакат со светящимися голографическими буквами, выражающими более ясное требование:
Движение «за открытый источник» добивалось, чтобы все технологии и фирменные секреты «ВП» стали общедоступными, чтобы каждый любитель мог экспериментировать с новыми диттоприемами и вариантами, обещая всплеск всеобщей творческой активности. Некоторые рисовали будущее, когда человек сможет импринтировать свою Постоянную Волну Души во все окружающее — машину, тостер, стены дома. Тогда почему бы не друг в друга? Для этих энтузиастов — жаждущих, сверхобразованных и скучающих — любое ограничение своего «я» уже чуть ли не преступление.
Неподалеку от трансценденталистов разбит лагерь тех, кого волнует совсем иное. По их мнению, в мире уже слишком много народу и без его ежедневного удвоения или утроения. Эти последователи церкви Геи, носящие зеленые одеяния, хотят, чтобы население Земли уменьшалось, а не увеличивалось. Пусть дитто не едят и не оставляют экскрементов. Но все равно они пользуются ресурсами планеты.
Сопя от восторга, Пэл схватил меня за руку и показал влево. Перед одним из лагерей расхаживала одинокая фигура, пикетировавшая пикетчиков!
С этим призывом обращался к собравшимся некто с необыкновенно длинными волосатыми руками и головой шакала.
Возможно, такая внешность дитто была своего рода изощренным сатирическим заявлением. Если так, то до меня оно не дошло.
У некоторых — у большинства — слишком много свободного времени, подумал я.
Примерно год назад на этом месте собирались куда более прагматичные и рассерженные протестанты. Профсоюзы, озабоченные конвульсиями рынка труда, развернули новое движение луддитов. Кипели бунты. Горели фабрики. Рабочих-големов линчевали. Правительства шатались…
Все страсти улеглись в одночасье. Как запретить технологию, позволяющую людям делать все, что они хотят?
Когда наш фургон въезжал на территорию лагеря', я мельком увидел еще один плакат, который носил сияющий от счастья бородатый мужчина, которого все старательно избегали. Его послание, написанное каллиграфическим почерком, я уже видел часа два назад.
Группировка Гадарина держалась в стороне, отделенная от других пропастью взаимной враждебности. Здесь не увидишь присылаемых ежедневно дитто, его последователи были реальными людьми. Все до единого.
Когда мы остановились, из больших трейлеров вышли с десяток мужчин и женщин в сопровождении кучки юнцов. Одежда у всех была яркая, но недорогая, купленная, очевидно, на пособие.
Я и раньше встречался с подобными чудаками, но никогда с таким количеством, а потому не удержался от любопытного взгляда. Вот они, люди, отказавшиеся копировать себя. Мне казалось, что я смотрю на людей другого века, когда жестокая судьба обрекала жить ограниченной жизнью. Только эти жили так добровольно!
Увидев выходящего из фургона Лума, подошедшие угрожающе заворчали. Но Гадарин успокоил их резким кивком и тут же приказал двум крепким парням вытащить кресло Пэла. Другие же захватили печь. Все направились к самому большому трейлеру.
— Не уверен, что должен показывать вам это, — пробормотал Гадарин. — Работа нескольких лет.