– Нет-нет, – отвечали они. – Не драматизируйте. Его на время перевели в полевой офис, скажем… по медицинским причинам.
Не знаю, поверил ли хоть кто-нибудь в отделе их уверениям, но я сразу подумала: «Вранье». Причина моего скептицизма заключалась в том, что меня вызывали в офис главного инспектора давать показания об одном инциденте, произошедшем год назад. Я вошла в компьютерную комнату за внешним жестким диском с материалами по проекту «Ферма Трупов», но его там не было. Тут один из коллег вспомнил:
– Я видел, как Рэндалл его унес.
У меня чуть дым не повалил из ушей.
Рэндалл был, мягко говоря, одним из самых неприятных сотрудников отдела. С коллегами он держался высокомерно и пренебрежительно, к начальству старался всячески подольститься и отнюдь не всегда придерживался правды. В каждой организации есть свой Рэндалл, и ФБР не было исключением. В мой первый месяц в Бюро он намеренно унизил меня перед всем отделом, когда я задала вопрос насчет документирования места преступления, сказав:
– Я вам попробую объяснить, хотя вы вряд ли поймете.
Рэндалл не спрашивал разрешения взять жесткий диск и прекрасно знал, что я его не дам. По условиям соглашения с Фермой Трупов доступ к данным могли иметь только те, кто непосредственно участвовал в проекте. Это была я, как инициатор проекта, затем Уэйд, фотограф Джефф, строитель моделей Керк и специалист из юридического отдела, следивший за соблюдением процедур.
Все связанное с проектом находилось на этом диске: сканы черепов, прижизненные фотографии, медицинская информация о донорах, антропологические данные и прочее. Это была «личная информация», а насчет нее у нас очень строгие правила. Прежде чем проект с Фермой Трупов был одобрен, он прошел проверку во внутреннем совете по процедурам, который должен был убедиться, что никакая личная информация о донорах не будет разглашена.
Рэндалл вел собственный исследовательский проект – разработку программы, которая должна была создавать цифровые лицевые аппроксимации автоматически. В нее уже вложили миллионы долларов, но результаты были совсем не впечатляющие. Неважно, насколько различались черепа, аппроксимации выходили практически идентичными. Программа не позволяла добавлять глаза и волосы, поэтому получались лысые оранжевые сонные манекены.
Меня беспокоило – помимо того факта, что он завладел информацией, не принадлежавшей ему, – что Рэндалл может использовать данные с Фермы Трупов для своего ПО.
Как у большинства сотрудников нашего отдела, у меня было за эти годы несколько стычек с Рэндаллом. Я знала, что не стоит идти к нему и напрямую спрашивать, какого черта он похитил исследовательский материал, который ему не принадлежит, и потому обратилась к Гэри.
– У него же есть секретность. В чем проблема?
Мне нравился Гэри как начальник, но Рэндалл был его любимчиком. Гэри часто говорил, какой он «гениальный», и в его глазах Рэндалл не мог совершить никакой ошибки. Я пыталась донести до Гэри, что Рэндалл нарушил правила, установленные юридическим отделом, но Гэри продолжал твердить:
– У него есть секретность. С чего ты поднимаешь шум?
Я страшно разозлилась, что он меня не слушает.
– Гэри, дело не в этом. Это правительственный договор со сторонним подрядчиком. Секретность не имеет к нему никакого отношения.
Но сколько бы я ни настаивала, Гэри отметал все мои доводы.
Тем не менее, поскольку я знала о нарушении, я была обязана доложить офицеру юридического отдела, хотя мне этого и не хотелось. Никогда я не видела этого человека в таком гневе. Он буквально вышел из себя, не веря в дерзость Рэндалла и в то, что это может сойти ему с рук.
Дальше все ушло наверх, и в нас полетели рикошеты. Меня целый рабочий день допрашивали в офисе инспектора, и это был крайне неприятный опыт. Хотя я знала, что не являюсь предметом расследования, мне неоднократно напомнили, что это может измениться в зависимости от того, что выйдет на свет. Последний вопрос, который мне задали, звучал так:
– У вас есть доказательства, подтверждающие ваше заявление?
О да, они у меня были.
Я всегда забываю вовремя чистить электронную почту, поэтому у меня сохранилась вся переписка с Рэндаллом насчет возврата жесткого диска, где он презрительно отвечал мне, что я ему не босс. В конце концов диск он отдал. Но каковы, по-вашему, были шансы, что Рэндалл правда стер скопированные файлы со своего компьютера, как обещал?
В одном я была уверена – реорганизация не имела никакого отношения к Бренту или притворной заботе начальства о моей безопасности во время его яростных вспышек.
Он мог по нескольку раз в день заходить в графический отдел, хотя его работа не была связана с нами: он сидел в отделе моделирования этажом ниже. Большую часть времени он простаивал у стола своего приятеля, который располагался на расстоянии вытянутой руки от моего. Несколько раз я обращалась к Гэри с просьбой ограничить присутствие Брента в нашем отделе и велеть ему оставаться внизу.
– Гэри, он постоянно торчит у нас, хохочет и отпускает свои шутки. Он так орет, что даже наушники не спасают. Я не могу сосредоточиться, когда он заглядывает мне через плечо, потому что боюсь, как бы он опять на меня не набросился.
– О, я уверен, он ничего такого не сделает. Он понимает, что должен быть осторожен, тем более сейчас. – Он имел в виду, когда у него снова неприятности.
Спустя год после стычки в компьютерной комнате я была в мастерской с Керком – готовилась к нашей следующей поездке на Ферму Трупов. Я разговаривала по телефону с офицером юридического отдела, когда Брент вошел и сел на свое рабочее место – вроде как собираясь заняться делом. Минуту спустя я увидела, как он напоказ барабанит пальцами по столу и громко фыркает. Я оглянулась на Керка, словно спрашивая его: «В чем проблема?»
Керк закатил глаза и сказал:
– Просто игнорируй его.
Я подумала, Брент недоволен моим присутствием, но мне не хотелось выглядеть как параноик. Не обращая на него внимания, я закончила звонок и ушла.
Как оказалось, я не была параноиком. На следующий день сверху спустили мейл, где всем нам напоминали, что мы не должны делать длительные личные звонки с телефонов коллег. Руководство ненавидит обращаться к провинившемуся сотруднику напрямую – вот почему мейл был адресован всем в отделе. Я могла поставить месячную зарплату на то, что Брент пожаловался на меня начальнику, и я знала, что должна отреагировать. Если не объясниться, на ежегодной оценке мне могут поставить в вину, что я «плохо контактирую с остальными».
Я написала ответ, объяснив, что звонила по общему телефону, висящему на стене, а не с аппарата коллеги, что звонок был рабочим и что я постаралась завершить его как можно быстрее. Я поставила в копию Керка и Брента, поскольку только они присутствовали тогда в отделе.
Не прошло и минуты, как Брент мне ответил: «ХВАТИТ ВРАТЬ. Или нам надо встретиться лично?» Это не было похоже на приглашение спокойно все обсудить, как заведено у взрослых людей. Казалось, мы в школе и он грозит поколотить меня на переменке. Но была пятница, а в понедельник я уезжала на недельный курс по судебной антропологии. Я заранее спланировала, что уйду домой пораньше, потому что вечер выдался чудесный, и уже мечтала, как целую неделю буду заниматься черепами и слушать лекции. Я не хотела портить себе настроение.
Очевидно, отсутствие реакции от меня только распалило Брента, потому что через четверть часа он пинком распахнул дверь графического отдела и рванулся к моему рабочему месту.
– Где Бейли? – орал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Когда ему сказали, что я уже ушла, он проревел:
– О да, пораньше уволокла свою трусливую мелкую задницу, да?
Брент очень гордился своими гигантскими габаритами и любил всех ими запугивать, но очень скоро ему предстояло за это поплатиться.
– Вообще-то, нет. У нее был заранее проставлен отгул на полдня.
Вся эта драма разворачивалась, пока я ехала домой, так что, когда у меня зазвонил телефон, я понятия не имела, чего ожидать. Я ответила, и глухой голос рявкнул в трубку:
– У тебя проблемы. – Потом раздался щелчок, и линия отключилась.
Какого черта?.. Без очков я не видела, с какого номера звонили, поэтому нажала на повтор, и трубку взял Брент. Ох, только не это! Я сразу же сбросила звонок.
Я забыла о нем, стоило мне выйти за двери, но он все-таки добрался до меня. Когда тебе угрожают на работе – это одно, но приставать ко мне еще и в свободное время – это уже за гранью. Я не собиралась мириться с этим дерьмом и понимала, что, если пройдет неделя, руководство снова заметет все под ковер.
Я развернулась на 180 градусов и поехала назад в офис, где прямиком прошла в кабинет Гэри. Он сразу понял, почему я тут. Пожав плечами, Гэри сказал:
– Не знаю, что я могу с этим сделать. Рона нет. Ты всегда можешь пойти к мистеру Бину.
Он был начальником секции, следующим в цепочке командования и тем самым человеком, который год назад ограничился устным выговором Бренту. Наверняка Гэри понимал, что я пойду дальше, потому что он знал меня. Я ни за что не оставила бы этого так. Либо руководство что-то сделает с Брентом, либо я сама.
Дверь кабинета мистера Бина была открыта, поэтому я заглянула и увидела, что у него сидит начальница отдела персонала нашей секции, ФЕЛИЦИЯ ГРЮЭЛ.
– Все в порядке, Лиза, входите, мы уже закончили.
Фелиция поднялась, собираясь уходить, но я сказала:
– Возможно, вам стоит остаться.
Это был вопрос как раз из сферы управления персоналом. Я не хотела все чересчур драматизировать, поэтому постаралась изложить свою версию коротко и спокойно. Я сделала глубокий вдох и начала:
– Несколько раз за последние два года я подвергалась вербальным и физическим угрозам со стороны коллеги, и я требую, чтобы этому был положен конец.
Теперь все их внимание было приковано ко мне.
– Объясните подробнее. Кто этот коллега? – спросил мистер Бин.