В конце концов логика одержала верх и задание отменили. Я после работы предприняла кое-какие розыски и узнала, что задание поступило от группы детективов в отставке, которые сформировали сообщество на «Фейсбуке» и хотели постить возрастные коррекции в попытке раскрыть свои «глухари». Или вроде того.
Уэйд, Тед и я начали сравнивать свои записи, чтобы отследить, как часто такое повторялось. И пришли к давно напрашивавшемуся выводу: Гарри был совершенно не готов к руководящей должности.
Он был крайне неорганизованным, ему можно было говорить одно и то же раз за разом – он не помнил. Если он чего-то не знал, то выдумывал, а когда делал ошибки (что происходило чаще и чаще), то сваливал вину на нас. Мы неоднократно слышали, как он говорит в кабинете у Фрэнка:
– Они специально халтурят, чтобы выставить меня в дурном свете.
Но еще хуже то, что Фрэнк ему верил.
Мы знали, что Фрэнк не в восторге от того, что мы оказались в его отделе. На нашем первом общем совещании он заявил:
– Понятия не имею, зачем вы здесь и что вы будете делать, но, похоже, мне от вас не избавиться.
Со временем его «не в восторге» превратилось в откровенную нетерпимость. Мы не понимали ее причин и не были готовы к яду, который на нас изливался. В отделе графики мы были профессионалами, в фотографическом с нами обращались как с непослушными детсадовцами.
Фрэнку нравилось управлять железной рукой, несмотря на то что все его подчиненные были экспертами и не нуждались в ежеминутном присмотре или понуканиях. Отсутствие женщин на руководящих позициях также бросалось в глаза. Все старшие фотографы, которым поручалось документировать улики и выезжать на места преступлений, были мужчинами. Если женщина-фотограф претендовала на подобное задание, ей говорили, что она «будет готова через несколько лет». По мнению Фрэнка, женщины вообще не подходили для такой работы.
Вот как работает судебное ИЗО в ФБР или, по крайней мере, как должно работать: когда агенту ФБР требуется помощь художника, он пишет синопсис дела и отправляет его в специализированную базу данных. Это называется запросом – агент просит содействия от вспомогательной службы. Каждому запросу присваивается номер дела, чтобы все, кто над ним работает, могли в любой момент проверить его прогресс по базе данных.
Все начальники отделов и супервизоры должны быть постоянно подключены к базе; когда поступает новый запрос, компьютер подает им сигнал. Если в момент сигнала сотрудника нет за столом, он увидит значок уведомления, когда вернется на рабочее место. Если он все равно его пропустит, в окне базы данных будет висеть другой значок. Когда агент чего-то хочет, игнорировать это трудно.
Задача начальника отдела – уведомить супервизора нужной группы, который затем передает дело одному из своих художников. Гарри каким-то образом умудрялся постоянно игнорировать запросы от агентов; в данном конкретном случае это был запрос на возрастную коррекцию по делу о преступнике, разыскиваемом на федеральном уровне. Коррекция делалась в рамках рутинного обновления, проводимого каждые десять лет, поэтому не имела срочного статуса, но, черт побери, ее все равно надо было выполнить. Однако Гарри не отреагировал на запрос. Шесть месяцев агент звонил Гарри и писал по электронной почте, оставлял голосовые сообщения и напоминания в базе данных.
В конце концов агент – так и представляю себе, как он скрипел зубами, – написал Гарри в последний раз:
– Мы собираемся снимать новостной репортаж, который будет транслироваться на все Западное полушарие во вторую неделю июля. Любое содействие, которое вы можете нам оказать в рамках подготовки к программе, будет крайне полезным.
Дальше агенту оставалось разве что прилететь в Куантико и возникнуть перед рабочим столом Гарри. В ответ – треск сверчков.
Я ничего этого не знала, пока агент, в обход протокола не написал мне: «Вы можете как-нибудь заставить Гарри ответить на мой запрос, не навлекая на себя его гнев?» Я когда-то уж делала возрастные коррекции для этого агента. Но по стандартной процедуре надо сначала связаться с супервизором, так что он знал – у меня могут быть неприятности.
Я позвонила агенту и дала единственный совет, который могла: «Позвоните Фрэнку». Да, я беспокоилась, что в этом могут усмотреть нарушение субординации – «Как вы смеете утверждать, что Гарри некомпетентен?» Но надо было что-то делать. Не прошло и пяти минут, как я получила мейл от Гарри, валившего всю вину на агента. «Он слал и слал мне письма, а ту прогрессию ты давно уже сделала».
Нет, Гарри, не ту. Я знала, что если укажу ему на ошибку, до добра это не доведет. Агент прекрасно понимал, что происходит, и только это имело значение.
ФБР работает не только над федеральными делами, но также помогает местным правоохранительным органам на безвозмездной основе. Все, чего ФБР ждет, – это письменный запрос, чтобы дать делу ход. После этого делу присваивается номер со специальной аббревиатурой, которая указывает, что оно не федеральное, и этим же кодом дело обозначается в базе данных.
Система обеспечивает, чтобы все дела, попадающие в ФБР, загружались в эту базу, помогающую проводить между ними параллели. Например, в графический отдел может поступить запрос на фоторобот по делу о сексуальном нападении в Виргинии. Если далее окажется, что нападавший – серийный насильник, похожие дела найдутся и в других штатах. Номер дела, начинающийся с буквы, поможет опознать их в системе, и агенты смогут сравнивать дела между собой.
Мы продолжали помогать с местными делами, когда нас перевели в отдел фотографии, но спустя какое-то время я заметила, что на запросах в базе данных отсутствуют кодовые обозначения. Может, Гарри забывает их вводить? Я пошла к нему за разъяснениями.
– В каком смысле номер дела? Это же из офиса шерифа.
– Я знаю. Но в графическом отделе мы всегда присваивали делу номер.
Гарри фыркнул:
– Нет, нам достаточно запроса из офиса шерифа, а он есть.
– Но… тогда его нужно ввести в базу, разве нет?
Гарри проигнорировал мой вопрос, преувеличенно вздохнул и сказал:
– Все запросы у меня здесь.
Он выдвинул ящик стола и достал картонную папку со стопкой писем.
– Довольна?
Вообще-то, нет. Письма, лежащие в папке, означали, что дела, над которыми мы работаем, по базе не отслеживаются. Я попыталась объяснить это ему, но поняла, что ни к чему не приду, и оставила все как есть, – по крайней мере, на время.
Однажды Гарри вызвал меня к себе и сказал:
– Ты должна сдать свой «Блэкберри».
Гэри выдал его мне несколько лет назад, потому что с ним удобнее было выезжать на составление фотороботов и документирование мест преступления. В то время «Блэкберри» был необходим для сотрудников на выездах.
Я спросила:
– Почему?
– Потому что я так сказал.
Потому что ты так сказал? Должна же быть причина!
– Гарри, правда, почему? Мне дадут другой?
– Нет. Ты должна его сдать, потому что он тебе не нужен.
– Нужен! Именно поэтому Гэри его мне и выдал.
Гарри тяжело вздохнул и заявил:
– Будешь пользоваться своим мобильным.
– Но за мобильный я плачу из собственного кармана и не имею права им пользоваться на работе. Для этого есть «Блэкберри».
Конечно, «Блэкберри» никогда не использовались для секретной информации, но они обеспечивали гораздо более надежную связь, особенно в поездках – дело ведь было в 2009-м. Мой мобильный вообще не работал внутри зданий, в отличие от «Блэкберри».
– Я уже сказал нет. Твоего телефона достаточно.
– А Теду и Уэйду тоже надо будет сдать их «Блэкберри»?
– Тебя это не касается! – рявкнул Гарри.
Естественно, и я понимала почему. Их «Блэкберри» оставались при них.
Последствием того, что я больше не владела служебным «Блэкберри», было то что мне пришлось ввести личный номер мобильного в реестр ФБР. Меня это вовсе не порадовало. Не то чтобы кто-то мог воспользоваться им в неблаговидных целях – дело было в принципе. Почему Уэйду и Теду оставили их «Блэкберри», а мне нет?
Потом Гарри нацелился на мой ноутбук – объявил, что он переходит к Теду.
– Но мне нужен ноутбук, когда я выезжаю на составление фотороботов, для этого Гэри мне его и выдал.
– Я сказал, что ноутбук переходит к Теду. И точка.
Тед был в таком же недоумении, что и я. Он редко ездил на вызовы, поэтому ноутбук являлся для него просто еще одним инвентарным номером, за который он теперь нес ответственность. А я-то пользовалась им постоянно! У нас на рабочих местах не было Интернета, и я связывалась по ноутбуку с учащимися с наших курсов. По нему я отправляла наброски фотороботов, когда находилась на выезде, редактировала фотографии и пользовалась еще множеством полезных и удобных функций.
Я не могла использовать личный ноутбук, потому что это запрещалось протоколом. Теперь каждый раз, собираясь на выезд (а предупредить о нем могли буквально за пару часов), я должна была одалживать ноутбук и проходить через все бюрократические препоны со сменой паролей. Неоднократно, находясь при исполнении, я понимала, что не могу сохранить файл или внести изменения, потому что у меня нет нужных полномочий.
Но Гарри и не думал уступать, поэтому я отдала свой ноутбук Теду, который держал его в ящике рабочего стола, пока не вышел в отставку.
Еще одна проблема возникла с ПО для трехмерной графики, которое мы использовали при сканировании черепов. Раньше лицензия на эти программы покупалась сразу на весь отдел графики, но теперь мне нужна была собственная. Гарри с Фрэнком отказывались покупать ее для меня. Мне всего-то требовался так называемый «ключ» – маленькая штучка, похожая на флэшку, которая открывала мне доступ к программам. Они купили ключ для Уэйда, но мне в копии было отказано. Когда я спросила, как мне в таком случае сканировать черепа, они ответили:
– Пусть это делает Уэйд.
Уэйд прекрасно видел, что происходит, поэтому, не жалуясь, скани