Никогда в жизни я не думала, что окажусь в миллиметре от комков горелой человеческой плоти и что часть из них будет угрожать прикоснуться к моей одежде. Будь на мне лабораторный халат, я бы не возражала, но я знала, что выкину свои вещи, как только вернусь домой, если они вступят в контакт с чем-то «мясным».
В конце концов мне удалось проникнуть внутрь, и после нескольких смущенных шуток каталку все-таки завезли. Все взгляды были устремлены на меня, пока я делала снимки, – остальным заняться было нечем. Я постаралась сделать как можно больше фото со всех мыслимых углов. Это была редкая возможность получить детальную информацию о лице и его чертах – если женщину опознают, мы сможем добавить данные о ней в свою коллекцию референсов.
Ее волосы спеклись в колтун, и я не могла определить, какого они были цвета, прямые или волнистые, но, по крайней мере, я увидела, где проходила краевая линия. Губы полностью сгорели, рот с одной стороны был открыт, и просматривались зубы на верхней и нижней челюсти – они полностью сохранились.
Дальше последовало компьютерное сканирование, и мы смогли прямо там, в лаборатории, увидеть череп. Это было удивительно – никто из нас такого не ожидал. В сочетании с фотографиями я получила больше информации, чем когда-либо, для лицевой аппроксимации.
Как оказалось, личность женщины установили еще до того, как я закончила, что очень меня порадовало. Я с удовольствием навсегда отказалась бы от лицевых аппроксимаций, если бы жертв опознавали без меня. Однако Гарри с Фрэнком смотрели на это по-другому. Для них это была пустая трата времени и денег – плюс еще одна причина ополчиться на меня.
В конце концов, во время одной из наиболее яростных вспышек Гарри, я поднялась и сказала фразу, которая обычно заставляет супервизора замолчать:
– При всем уважении я требую присутствия представителя ОРВ или незаинтересованной третьей стороны.
Я заранее отрепетировала эту реплику, чтобы удовлетворить внутренним требованиям ФБР насчет притеснений на рабочем месте. Это недвусмысленный сигнал супервизору, что он перешел границу; следующим шагом является жалоба в ОРВ.
– Нет! Никто не нужен.
– Нет, нужен. На меня кричат без всякой причины, и я от этого устала. Я хочу, чтобы здесь был свидетель.
– Нет! – заорал он. – Не будь смешной. Ну-ка сядь!
Думаю, женщины знают – стоит тебе заговорить в жестком тоне и озвучить мнение или факт, который мужчина не одобряет, как тебе велят «успокоиться». Очевидно, имея в виду, что у тебя истерика.
Я продолжала стоять.
– Нет. Еще раз: при всем уважении я требую присутствия представителя ОРВ или незаинтересованной третьей стороны. Вы оказываете на меня давление. Или кто-то придет сюда, или мне придется уйти.
Почему я сразу не ушла? Это вопрос субординации. Так действуют многие начальники в ФБР, особенно те, кто служил в армии и привык командовать, чувствовать себя генералом Паттоном. Я знала, что, если уйду, Гарри запросто применит ко мне дисциплинарные меры.
Я вытерпела еще один приступ его крика и еще раз потребовала присутствия представителя ОРВ, так что он все-таки сдался и рявкнул:
– Ну-ну, давай! Звони Грейс! – Имея в виду консультанта ОРВ, сотрудничавшую с лабораторией.
Я направилась к своему столу, но, прежде чем успела поднять трубку, меня вызвали в кабинет Фрэнка.
Дверь еще не закрылась за мной, а Фрэнк уже приказал:
– Отзови адвокатов. Не надо привлекать ОРВ. Это мое решение.
У меня сжалось сердце. Господи боже! В каком мире я живу? Я знала, что мужчины-начальники, подверженные мизогинии, встречаются повсюду, хоть и прячут свое истинное лицо, притворяясь белыми и пушистыми. Но сказать в лицо подчиненной: «Отзови адвокатов»? Я была в полной заднице.
Фрэнк объявил, что это я начала кричать – не Гарри.
– Ему пришлось кричать в ответ, чтобы привести тебя в чувство. Ты вышла из себя.
– Вовсе нет, – ответила я резко. – Я на него не кричала.
– Кричала. Гарри мне все рассказал. По-твоему, он лжец?
Теперь я оказалась на крайне зыбкой почве. Даже намек на то, что твой начальник лжет, будет считаться неподчинением.
– Но я не кричала, – повторила я. – Люди в офисе слышали, что произошло. Он кричал на меня, а не наоборот.
Теперь в разговор вмешался Гарри: он настаивал, что у меня была истерика (я же говорила) и что он вовсе на меня не кричал… при этом он орал во все горло. Я изумленно посмотрела на Фрэнка и сказала:
– Он кричит прямо сейчас.
Фрэнк сделал Гарри знак: сбавь тон.
Через несколько мгновений я продолжила:
– Я отношусь к Гарри уважительно и прошу такого же отношения к себе.
А дальше, забыв об осторожности, добавила:
– Он никогда не говорит так с мужчинами, только со мной.
Мою ремарку проигнорировали. Но я не сдавалась.
– Слушайте, я просто не хочу, чтобы на меня и дальше повышали голос. Весь отдел слышит, как вы постоянно кричите на меня, и об этом уже шутят. Люди останавливают меня в коридоре. Я слышала, как меня дразнили в других отделах.
Гарри наморщил нос и заявил:
– С какой стати тебе интересоваться тем, что думают другие?
Его реакция была для меня немыслимой, и я сказала:
– Потому что я работаю с этими людьми, и к тому же нет повода на меня кричать.
Вместо Гарри на этот раз ответил Фрэнк:
– Мне вот плевать, что обо мне судачат.
Ну это было неудивительно. Половина сотрудников отдела терпеть его не могла.
Я продолжала:
– Мне не все равно, что думают люди, у меня есть профессиональная репутация, которую я долго нарабатывала, и я не хочу, чтобы другие считали, будто от меня одни проблемы. Это не так и никогда не было так.
Гарри снова заговорил:
– А ведь у тебя, Лиза, случались неприятности со многими людьми.
– Что? С кем? О чем ты?
– Вот, например, Брент. Из-за тебя у вас был скандал.
Я не верила собственным ушам. Брент, человек-танк, атаковал меня в компьютерной комнате два года назад. Год назад он снова набросился на меня с угрозами. У него были стычки практически со всеми сотрудниками отдела, но ни у кого не хватило смелости заявить, что он – зачинщик, или доложить на него.
Выходило, что скандалистом в ФБР считается тот, кто отказывается становиться мальчиком для битья и заставляет начальство делать его работу. Когда ФБР наконец-то вмешалось после нападения Брента на меня, его отстранили на десять дней, после чего он вернулся немного присмиревшим. За прошедший год он ни разу не повышал на меня голос.
И все равно это было уже слишком.
– Гарри, ты ведь знаешь, что произошло! У Брента проблемы с самоконтролем. Оба раза он первый набрасывался на меня. Ради всего святого: он даже кричал на своего супервизора!
Эту бесценную информацию я узнала всего день назад; о том случае судачила вся лаборатория. Супервизор набрался храбрости приказать Бренту явиться на совещание; в результате Брент оскорбился, супервизор оскорбился в ответ, они оба начали сыпать угрозами и вроде как даже слегка потолкались в коридоре. В том столкновении я с уверенностью ставила на Брента.
– Нет, – возразил Гарри, качая головой, – все не так.
Он сделал паузу, потом поцокал языком.
«Что еще? – подумала я. – Как он может валить на меня это все? »
Гарри вскинул голову и воскликнул:
– Я понял. Теперь все встало на свои места. Я знаю, в чем проблема.
С торжествующим видом он ткнул в меня пальцем и провозгласил:
– В тебе! Проблема в тебе.
– Что?! Да при чем тут я?
Гарри продолжал, хохоча, тыкать в меня пальцем. Он явно наслаждался своей сообразительностью.
– Ну да, все же очевидно. Ты и есть проблема. Поверить не могу, что не заметил этого раньше.
Фрэнк торжественно кивнул головой:
– И правда. В твоем поведении прослеживается паттерн. Тебе надо взять себя в руки.
Ошеломленная, я уставилась на него. Мне было достаточно просто существовать в пространственно-временном континууме Брента, чтобы стать проблемой? Похоже, я попала в большие неприятности.
Фрэнк махнул рукой и объявил:
– Ты свободна.
Идя назад к своему столу, я чувствовала, как коллеги провожают меня взглядами. Я не плакала. Даже не собиралась. Слава богу, была пятница. Я уже запланировала пораньше уйти с работы, чтобы провести время с моей сестрой Лорен. Каким-то образом мне удалось проделать сорокапятиминутный путь до дома, не попав в аварию. Я была настолько расстроена, что разрыдалась, стоило мне увидеть сестру на подъездной дорожке.
Рид уехал в командировку, и у нас с Лорен были целые выходные, чтобы болтать в свое удовольствие. Мы с ней не только сестры, но и лучшие подруги. Можем рассказать друг другу что угодно, и нам никогда не бывает скучно вдвоем. Мы смеемся над самыми дурацкими вещами; не проходит и дня, чтобы мы не перезванивались, не переписывались и не отправляли друг другу смешные мемы с собаками на велосипедах и курицами в носках. Она была в курсе того, что происходит у меня на работе, но, могу сказать, последний эпизод привел ее в ярость.
После целого уик-энда, когда мы разговаривали о работе, смотрели фильмы, смеялись и (я уже это перечисляла?) говорили о работе, Лорен убедила меня обратиться к консультанту из ОРВ.
В понедельник я назначила встречу с Грейс, консультантом нашей лаборатории. В то время консультанты ОРВ считались вспомогательным персоналом и сотрудничали в программе добровольно. Обращение к ним не влекло юридических последствий, и оно очень мне помогло. Консультанты не относились к начальству или отделу кадров; они были на нашей стороне. Меня заверили: все, что я скажу, будет строго конфиденциально, и это действительно осталось между нами.
Мы проговорили с Грейс около часа. Это делалось не под запись – только так я была согласна открыться. После того как я изложила все, что произошло в последние полтора года, она предложила мне свое посредничество. Я заколебалась. Я не хотела, чтобы ситуация еще усложнилась.