– В каком смысле ты не знаешь? Может, ты просто не хочешь знать?
Что это вообще означает? Я замолчала, потому что отвечать ему было утомительно и бессмысленно. Кирпичная стена и то реагирует лучше.
– Ответь мне, почему она позвонила тебе, а не мне?
– Гарри, я не знаю, что еще ты хочешь услышать. Ты задал мне вопрос, и я ответила. Я не знаю, почему она позвонила мне, а не тебе.
Гарри поцокал языком и заявил:
– Нечего долбить одно и то же. Ты продолжаешь повторять все снова и снова. Нечего повторяться!
– Но ты продолжаешь задавать мне один и тот же вопрос, поэтому и ответ такой же. Может, тебе лучше спросить Кэрол, почему так вышло? Я лично понятия не имею.
Мне было ясно, что он напрашивается на скандал и делает все, чтобы вызвать меня на конфронтацию. Наше хождение по кругу продолжалось уже добрых минут пять, и я устала от попыток достучаться до него. Это не имело смысла – он вызвал меня исключительно для того, чтобы излить на меня свой яд.
Мне пришло в голову, что Кэрол немного его отчитала за то, что он поставил ее в затруднительное положение и потратил ее время, и теперь он отыгрывается на мне. В конце концов, она немало усилий потратила на то, чтобы все организовать, обсудила вопрос с продюсерами и выделила на них свое время. Съемочная группа должна была приехать в лабораторию и снять меня в процессе лепки, а потом готовую скульптуру показали бы в конце передачи. Для телевидения это отличный ход. Вот только Гарри все испортил, а заодно выставил Кэрол в невыгодном свете.
Гарри сменил тему, поинтересовавшись:
– Почему ты вообще решила, что будешь делать ту реконструкцию? Я уже назначил на нее Уэйда.
– Я ничего не решала. Я вообще не знала об этом, пока Кэрол меня не вызвала. Я не решаю, какие задания поступают ко мне, тем более если их дает отдел связей с общественностью.
– Ты вечно так поступаешь – перехватываешь громкие случаи. Уэйду они тоже нужны, ты должна это понимать.
– Как я уже говорила, распределение задач – не моя ответственность. У меня нет никаких проблем с тем, чтобы Уэйд что-то делал.
Это оказалось для Гарри очередным триггером.
– Я не говорил, что у тебя есть проблемы! Разве я сказал, что у тебя проблемы с этим? Сказал?
С каждой секундой ситуация становилась все более возмутительной и унизительной. Что бы я ни сказала и как бы ни сказала это, я была неправа. Он начал надуваться и пыхтеть, вопрошая:
– Ну так ответь: я говорил такое? Говорил, что у тебя с этим проблемы?
В лучших традициях Степфордских жен я ответила:
– Нет, Гарри, ты не говорил, что у меня проблемы. Я просто так выразилась.
– Но прозвучало так, будто у тебя проблемы.
– Повторюсь: это никогда не было проблемой, я просто так выразилась.
Лицо Гарри вспыхнуло от радости, и он громко воскликнул:
– Ну вот, ты опять несешь чушь! Повторяешь одно и то же раз за разом.
Он искренне наслаждался – в первую очередь моей неспособностью сказать что-то в свою защиту.
Он продолжал хохотать и раскачиваться на своем кресле, пока я была вынуждена сидеть смирно и слушать его.
– Ну да, опять ты несешь чушь! Болтаешь и болтаешь. И больше ничего.
Чтобы проиллюстрировать это, он задрал руки над головой и потряс ими, словно отгоняя невидимых бабочек, закатил глаза и сквозь смех пробормотал:
– Смотри, это ты.
Дальше он издал череду каких-то неразборчивых звуков:
– Би-пииип, би-пииип! Я не знаю! Я не знаю! Ха-ха-ха-ха-ха! Би-пииип, би-пииип! Это ты такая!
Меня охватила неописуемая ярость. Я вцепилась в подлокотники стула и прищурила глаза. Ах ты сукин сын! Я нисколько не боялась Гарри – я его ненавидела. Ненавидела его самодовольное лицо, его тупость и его бессмысленные восклицания. Он демонстрировал свою власть, издеваясь над подчиненной, которая – он это знал – не может поставить его на место. Два года назад мы были друзьями и коллегами, вместе ездили на вызовы, а теперь это.
Мое лицо побагровело от гнева и смущения, но я ничего не сказала. Я не могла. Любое мое движение или слово он воспринял бы как неподчинение, а это означало немедленный рапорт Фрэнку. Я сидела с прямой спиной, изо всех сил стараясь держать себя в руках, хотя ноздри у меня раздувались, а зубы скрипели. Уэйд, казалось, был готов раствориться, слившись со стеной. Я знала, что он смущен и раздосадован за меня, но он никак не мог вмешаться.
Что делает человек, когда другой перед ним слетает с катушек и когда этот другой – его начальник? Я испытывала неловкость и злость и молилась, чтобы он скорей выдохся, как ребенок, закативший истерику. Я просто сидела и держала рот на замке, впившись ногтями в ладони.
Казалось, мое молчание длится вечность. Наконец, наконец, наконец он взмахнул рукой и сказал:
– Вы свободны.
Я рванулась к двери. Уэйд бросился за мной, приговаривая шепотом:
– Все нормально, все нормально. Давай дойдем до офиса и там поговорим. Все нормально.
Мы прошли мимо загородок, где фотографы, которые все слышали, пытались делать вид, что ничего не произошло. Тед понял, что дело плохо, стоило нам войти. Мгновение я просто стояла, трясясь от злости. В «Унесенных ветром » (в книге, не в фильме) есть момент, где Скарлетт снедают злоба и возмущение. Я никогда не забуду, как Маргарет Митчелл выразила это: «Демоны с горячими щипцами жгли ей глаза изнутри». Это. Была. Я. У меня не было под рукой вазы, как у Скарлетт, и я, не задумываясь, швырнула на пол очки и вышла из кабинета.
Я выскочила в коридор и стала расхаживать туда-сюда, пытаясь успокоиться. Ни за что на свете я не позволила бы себе разрыдаться, но я полыхала праведным гневом. Я вернулась к своему столу и позвонила консультанту в ОРВ. Этому дерьму пора было положить конец.
В понедельник утром мы все были счастливы узнать, что три полных дня Гарри будет отсутствовать в офисе. Фрэнк не сообщил почему, да нас это и не интересовало. Нас устраивала любая причина.
Утром в четверг Гарри вернулся – с ясными глазами и улыбкой от уха до уха. В руках он держал коробку пончиков. Уэйд, Тед и я обменялись недоверчивыми взглядами, как будто говоря: Он правда надеется этим отделаться?
Гарри старательно не смотрел в мою сторону; он явно полагал, что прощен. Он попытался завести с нами приятельский разговор, но никто из нас не откликнулся. После пары попыток он обратился к нам с Уэйдом: Фрэнк ждет нас всех у себя в кабинете.
Мы покорно последовали за ним, а потом высидели невероятно неловкую беседу, во время которой Гарри сидел, словно шест проглотив, держа руки на коленях, и извинялся за свое поведение на прошлой неделе.
– Я хотел бы сказать, что прошу прощения за свой поступок. Возможно, вы не знаете, почему я отсутствовал последних три дня. Я посещал тренинг для руководителей. Вы видите – я стараюсь быть для вас лучшим начальником.
Похоже, он даже не отрепетировал свою речь.
Фрэнк кивнул и с неискренней натянутой улыбкой сказал:
– Давайте забудем об этом и начнем с чистого листа. Пускай все останется в прошлом.
В прошлом, ну надо же! У меня уже была назначена встреча с Грейс, и я не собиралась ее отменять из-за его притворных извинений. Я была полна решимости начать официальный процесс и потребовать посредничества.
Я могла сразу подать жалобу в ОРВ, но при разбирательстве это сыграло бы не в мою пользу. Каждая правительственная организация должна докладывать ежегодную статистику по жалобам, и ФБР стремится сохранять свою репутацию незапятнанной. Бюро гордится своей политикой нулевой терпимости к дискриминации на рабочем месте.
При посредничестве сотрудник с начальником встречаются на нейтральной территории в присутствии непредвзятого посредника, который направляет их разговор. Это похоже на семейную терапию. Сотрудник сообщает, чего он хочет, например: «Чтобы на меня не кричали и не саботировали мою работу», а начальник в ответ говорит, чего хочет он.
Если достигнуто соглашение, его условия фиксируются в письменной форме, причем в максимально недвусмысленных выражениях. Затем все подписывают его, включая посредника и доктора ГУБЕРТА БУНЗЕНА, начальника лаборатории. В дальнейшем обе стороны должны строго придерживаться данного договора.
Грейс была в ужасе от того, что я ей рассказала, но теперь это стало проблемой. Поскольку Гарри прошел тренинг, принес извинения и пообещал быть лучшим начальником, обращение за посредничеством выглядело как эскалация. В конце концов, разве извинение и уважительное отношение не были условиями, к которым я стремилась? Это могло сыграть против меня, и меня могли выставить провокатором.
Я оказалась перед дилеммой и понимала, что официальную жалобу лучше не подавать. За ней могли последовать новые неприятности и проблемы. Но неужели система и правда работает так? Неужели они так легко отделаются?
Вся ситуация напоминала отношения с токсичным партнером. Теперь мне надо было ждать, пока Гарри и Фрэнк выкинут что-нибудь еще более возмутительное, прежде чем потребовать посредничества.
Мало того, у меня начались серьезные проблемы с мамой. Ей было восемьдесят шесть лет, и она жила в доме престарелых в нескольких милях от меня, поэтому мне часто приходилось брать отгулы, чтобы возить ее к врачам и справляться с кризисными ситуациями.
Один из таких кризисов оказался особенно тяжелым. Мама вылезала из автобуса, на котором постояльцев дома престарелых возили на экскурсию, поскользнулась и сломала лодыжку. Сустав буквально вывернулся назад. Можно сказать, ей повезло, что она страдала от невропатии обеих ног, но теперь ее стопа смотрела в противоположном направлении. Маму доставили в отделение скорой помощи; она сидела там потерянная, напуганная и звала меня. Ей было очень больно и страшно. Когда вы нужны маме, вы бросаетесь к ней.
Может, Гарри растили волки – это единственное могло бы объяснить то, что случилось дальше. Если служащий отсутствует в офисе по семейным причинам, особенно серьезным, никто не может говорить ему, когда возвращаться. Я сообщила Гарри, что меня не будет какое-то время и я буду держать его в курсе ситуации.