Это снова женщина с «кольцом».
– Что?
– Остановите, пожалуйста, выйти нужно.
Полусогнувшись, пошла к барханам.
– Нервная, – сказал водитель. – Желудок. Или еще что-то.
Кореец не ответил. Мнется возле машины: закурить – нет?
Пустыня, незаметная во всем объеме из машины, охватила его. Он оглядывается.
– Звук…
– Песок остывает.
– Пойду тоже.
Водитель кивнул. Что такое мочевой пузырь, шоферу объяснять не надо.
Мужчина отошел в пески. Идти мягко, как по одеялу.
Увидел ее.
Думал, пошел в противоположную сторону. И вот встретились, надо же. Она тоже заметила его. Подошла, проваливаясь каблуками в песок.
Заметил в ее руке – в той, где «обручальное» кольцо, сигарету.
– Курите?
– Почти нет.
– Меня зовут Тельман. Тельман Ким.
– Странное имя.
– А вас?
– Принцесса.
– Так и зовут?.. Красиво.
– Давайте пойдем. В какой стороне машина, помните?
– Машина? Там. Там, где дорога.
– А там что?
– Где?
– Ну вон там, где что-то едет.
– Тоже дорога, наверное. Только я пришел оттуда, значит, нам туда.
– На автобус похоже.
– Какой автобус?
Водитель склонился над мотором:
– Приехали.
Из передней дверцы вылезает Москвич:
– Э, акя, что значит «приехали»?
– Значит, приехали.
– И что теперь?
– Всё теперь.
Ткнул в мотор.
– А когда брал нас, не знал, что ли?
– Откуда?! Надо другую машину остановить. Я договорюсь. Мне только за бензин заплатите.
– Какой бензин? Эх, еще матч сегодня! Давай лови. Лови давай, может, еще успею. Блин, и мобильный не берет!
– Сдохли они все, что ли? Полчаса – ни одной машины.
– Может, перекрыли. Бывает.
– С двух сторон?
– С двух сторон. Бывает.
– А зачем?
– Кто знает? У начальства свои мозги. Может, не перекрыли.
– А почему машин нет? Полчаса уже.
– Сестра, откуда знаю! Дорогу перекроют – нет машин. Бензин не завезут – нет машин. Еще чего-нибудь – нет машин.
– А другой дороги здесь нет?
– Другой нет.
– А мы видели.
– Что?
– Автобус. По другой дороге ехал. В той стороне.
Водитель молчит.
– Давайте познакомимся.
– Тельман, журналист.
– В газете? – поглядывает Москвич.
– Интернет.
– А… Сайты. А о чем пишете, не секрет?
– О жизни. Репортажи, интервью. А вы кем работаете?
– По нефти, – говорит Москвич.
– А меня – Принцесса.
– Вам холодно?
– Ноги чуть-чуть затекли. Устала сидеть, пройдусь.
– Я тоже.
– Справлюсь сама.
– Лучше я с вами. Ночь всё-таки.
Саксаул горит хорошо, ветер играет огнем. Они сидят вокруг костра, глядят на пламя. В самое сердце костра, в желудок костра и голубоватые кишки костра, в которых обугливались и загибались ветви.
Костер был Бараном, огненным Бараном, согревавшим их своей шкурой, своим золотым руном. Обжигающий жир Барана пузырился на ветвях саксаула, отслаивался жирным пеплом. Иногда сквозь огонь глядел глаз Барана, пока глазное яблоко не лопалось на огне, стреляя в темноту золотым соком.
Их стало четверо. Спавшая женщина проснулась и ушла. Ей предлагали остаться, чтобы не ходить ночью одной. «Там дальше еще одна дорога», – сказала женщина. «Нет там дороги», – сказал Водитель. «Есть», – повернулась женщина, уже уходя. Продолжения не было. «Если хочет, пусть гуляет», – махнул Водитель.
Чтобы переждать ночь – стало ясно, что машин уже не будет, – решили рассказывать истории. Так предложил Тельман. Остальные почему-то согласились. Не сразу стало понятно почему.
Начала Принцесса.
Принцесса
Родилась в Самарканде, в 79-м, месяц февраль.
Первый раз полюбила в четвертом классе. Он был в восьмом. Она страдала, очень развитая уже была, почти женщина. У нее была подружка, тоже влюбленная, но в другого, так подружка вот что придумала. Выдрала из тетрадки лист, намазала губы помадой – и к листу. Подложила своему, в которого была влюблена, и стала ждать. Дождалась, посмотрел на нее, сходили в кино.
Принцессе тоже так захотелось. Помады у нее не было. Без помады губы оставляли только жирные пятнышки, догадаться по ним о чувстве было невозможно. Нашла ручку с красным стержнем. Паста кончалась, Принцесса долго царапала стержнем губы. Приложила бумагу. Подержала. Посмотрела, заплакала. Кривой отпечаток. Губы болели.
Она сидела в спортзале, пахло ремонтом, темнело, здание школы было пустым.
Рядом была банка с красной краской, от запаха или от слез болела голова.
Она посмотрела на банку. Потом на краску. Быстро обмакнула в нее палец, провела по губам. И еще раз. Прижалась губами к тетрадному листку. Здесь и здесь. И еще здесь, чтобы понял. Получилось хорошо. Ярко.
Стала стирать краску с губ. Краска не стиралась и не смывалась водой. Оставался вкус химии, ее тошнило. Ничего, со стороны будет казаться, что помада.
«Девочка, что у тебя с губами?» – спросили ее в автобусе. Выскочила на первой остановке. Втянула в себя губы, борясь с тошнотой, стала ждать следующий.
Дома, к счастью, никого не было. Только бабушка, которая ничего не видела.
Утром Принцесса сразу достала из портфеля заветный листок. Краска, которая вчера показалась ей красной, при солнечном свете оказалась коричневой. Темно-коричневой, как… ну, как… ну что вы всё смеетесь?!
Листок с коричневым отпечатком гулял по классу. Она пыталась вырвать его из рук. На переменке остатки краски счищали с губ ацетоном, в хранилище кабинета биологии.
После третьего урока ее вызвала Завуч.
«Сама меня потом благодарить будешь, – сказала Завуч. – Из районо десять штук прислали, вот-вот комиссия придет, за всё надо отчитаться. Так что и честь школы заодно спасешь, и свою собственную».
Достала из сейфа железяку.
«Так… “Сыктывкарский завод спортивного инвентаря”. Не московские, значит… А куда московские подевали? Ладно, что теперь. Главное, чтобы не натирало. А будет натирать – привыкнешь. “Пояс подростковый гигиенический, для дев., 1 шт.”. Что стоишь, смотришь? Снимай колготки! Комиссия, говорю, ожидается, колготки снимай, по-русски понимаешь?»
«Что это?»
«Что “что”? Я ж сказала: экспериментальный гигиенический пояс. Вот. Для дев., один штэ. Тебе что, мать ничего не говорила про пояс невинности?»
«Кого?»
«Невинности! Куда родители смотрят – всё школа за них должна… Всё школа должна. А потом удивляемся, откуда кругом курение и аборты!»
«Что?»
«Ничто! Не прикидывайся, говорю. Снимай колготки! Распоряжение гороно, мне еще девять поясов, это вообще ваших классных работа. Или медпункта. А всем на всё наплевать. И что комиссия, и что трубу в туалете прорвало. Ты долго еще будешь стоять?»
«Нет… не надо!»
«Потом сама спасибо еще скажешь! Родители спасибо скажут! Поклонятся школе! До земли. Они же теперь спать спокойно будут, как люди!»
«Они и так… спят…»
«А теперь будут еще и спо-кой-но! Да что я тебя уговариваю… Всем, у кого проблемы с поведением, – пояс!»
«Я исправлю! Я обещаю…»
«Поздно, милая моя. Вот – пояс, вот – инструкция. Держи. Завтра еще эта комиссия… И давай по-хорошему. Это только первая партия поясов, мы еще всю школу в них нарядим! Вы еще… вы еще ими модничать станете друг перед другом! Хвастаться!»
«А мальчиков – тоже?»
«Нет. Для мальчиков еще нет. Они будущие защитники, у них там всё по-другому… Тебе пока рано знать. Ну что ты смотришь? Ну, вот инструкция, сама почитай! И по-маленькому сможешь ходить, и купаться без проблем. И размер немного увеличивать. Что, думаешь, они там дураки в Москве? Всё продумали! Да, вот так… Не дергайся! Стой ровно, говорю! Да не смотрю я на твои трусы, нужны они мне сто лет в обед! Вот… Смотри, как удобно! Теперь ключик… Та-ак! Ключик я себе оставлю, доучишься, я его тебе лично после выпускных экзаменов вручу. В запечатанном конверте, когда в институт поступишь или техникум, отнесешь по месту учебы, пусть у них дальше за это голова болит! И не подумай это с себя содрать, первая же медкомиссия… Фу, аж взмокла… Поняла? Ну, что надо сказать? Что, говорю, сказать надо?!»
«Спа-сибо…»
Пояс натирал. Особенно там, где застежка. Она терпела. Ложилась спать в одежде, чтобы не заметили. Мать спрашивала: «Что не моешься?» – «Моюсь». Мать что-то почувствовала и потащила ее в баню. Пока шли туда, Принцесса всё думала, что скажет мать, когда увидит это «украшение». Что подумают другие люди в бане. Тогда она сказала, что у нее горло болит и живот. «Туда придем, дам таблетку», – ответила мать. И они пришли туда. «Что это?» – «Пояс… пояс…» – «Если дали в школе, значит, надо, – успокаивала мать, – ради хорошего аттестата потерпи». Принцесса обещала.
А потом Принцесса привыкла. Привыкла к запаху ржавчины и мочи, к мозолям. К надписи «Сыктывкарский завод спортивного инвентаря», которая стала ей почти как родная. Даже удивлялась, как раньше жила без этого. Учиться стала лучше. Ее освободили от физкультуры. Всех, кто имел пояс, освобождали и записывали в спецгруппу, которой не было. Вместо физкультуры они курили, хотя она не курила, а просто стояла рядом и смотрела на дым. Мальчик, которого она всё еще любила, окончил школу, ушел в армию, занял там первое место и сломал колено. Об этом он писал из армии. Но не ей.
«Напрасно ждешь», – подружка пускала ртом серые кольца. На нее тоже хотели нацепить пояс, но мать купила ей справку. Один раз призналась, что у нее уже было это. «И… как?» – спросила Принцесса, чувствуя, что пояс становится ледяным. Подружка улыбнулась, потом расплакалась: «Лучше бы… лучше бы на мне был пояс».
В институт Принцесса не поступила. Села решать тесты и не смогла. Пояс давил, даже дышать было неудобно, а думать вообще не получалось.
Пришлось в училище. Поступила, отнесла туда ключ от пояса, ключ приняли, отметили в журнале, пожелали учиться на хорошо и отлично. «Ду-у-ра, – сказала ей подруга. – Ну ты и дура! Надо было по дороге копию ключа сделать!» Разочарование в физических отношениях у подруги уже прошло, она стала интересно одеваться, начались мальчики. А Принцессу с ее поясом снова определили в спецгруппу, которой снова не было, были сигареты на заднем дворе, но она не курила, и снова из-за пояса. Ей казалось, если пояс, то нельзя. «Ты – кусок льда», – говорила ей подруга.